Зона зла, стр. 35
Он добился своего. Он взял ее силой, сломив сопротивление. Она его не хотела, боролась, отбрыкивалась, но, судя по всему, он заставил ее воспламениться и сгореть вместе с ним со слезами и стонами.
Он даже не думал, что женщина, которая так вела себя в постели – металась, тяжело дышала, вскрикивала, – все время оставалась безразличной к происходившему между ними.
Потом он приходил в себя. Надежда принесла ему выпить. Он лежал, переживая свою победу и не зная, зачем она ему была нужна.
Надежда с любопытством и в то же время очень осторожно тронула шрам на его спине.
– Ты воевал? – Не услышав ответа, добавила: – Бедненький…
Его до боли задело это слово. Только в далеком детстве, да и то всего несколько раз, «бедненьким» Сергея называла мать. Он хорошо запомнил это, потому что дело было связано с большой несправедливостью и обидой.
У отца однажды пропала зажигалка. Трудно сказать – с бодуна или по какой другой причине, тот вбил себе в голову, что пропажа могла стать делом рук сына. Отец, вспыльчивый, драчливый, легко заводился, раскручивался и становился скор на расправу. Часто такое его до добра не доводило, и те, на кого он бросался, оказывались ловчее, ухватистее и главное – сильнее. В таких случаях отец возвращался домой с фингалами под глазами, с опухшим носом, в рубахе, измазанной кровью, но уроки не шли ему впрок, и он начинал махать кулаками до того, как подумал – стоит ли это делать.
С сыном расправы опасностью возмездия не грозили, и отец шел на них без колебаний.
Он схватил Сергея за руку, положил его ладонь на стол, прижал и большой деревянной ложкой начал лупить по пальцам. Он бил и приговаривал:
– Это твоим поганым рукам! Чёб не воровали! Чёб не воровали!
Сергей орал не столько от боли – ее бы он постарался стерпеть, – а от горькой обиды. Лупили-то его ни за что. Потом он забился в угол и плакал. Именно тогда мать подошла, села рядом и стала гладить опухшие пальцы.
– Бедненький ты мой! Бедненький…
Зажигалка нашлась на другой день. Отец забыл ее на работе. Но себя виноватым он не почувствовал. Лишь посмеялся случившемуся и сказал сыну назидательно:
– А ты никогда не воруй.
Обида осталась на всю жизнь горькой незаживающей царапиной и засаднила, едва Надежда задела отболевшее.
Не найдясь, что ответить, Мишин промолчал. Надежда приняла это как признание правильности ее догадки и поцеловала его нежно и легко.
– Все вы мужики такие…
– Какие?
Он дернулся, готовый взъяриться, рассвирепеть.
– Неприкаянные. Тебе надо жениться.
– Ты что?!
Она не придала его возражению никакого значения.
– Надо найти хорошую бабу…
– Хорошо, ты пойдешь за меня?
Надежда расхохоталась.
– Я что, дура?
Мишин застыл, не зная, как среагировать. Спросил невпопад:
– Те, кто выходит замуж, они что – дуры?
– Не всегда. Но тебе именно такая и нужна. Неиспорченная…
Последнее слово заинтересовало Мишина. Ему было интересно понять, что Надежда имеет в виду, говоря о неиспорченности.
– Ты себя считаешь испорченной?
– Конечно. – И вдруг, осененная внезапной мыслью. Надежда сказала: – Хочешь, я тебе помогу?
Мишин посмотрел на нее, широко раскрыв глаза.
– Слушай, в самом деле. У меня есть подруга. Соседка. Баба – во! – Надежда подняла большой палец. – Добрая, хозяйственная, скромная. Сонечка. Тебе в самый раз…
Мишин окостенел от такой неожиданности, не зная что сказать, как вести себя. Ну, бабы! Что одна, что другая – шлюха и святоша!
Нет, жить надо по-своему, как умеешь. И он еще всем покажет. Он сделает свою деньгу.
Сделает, даже если для этого придется общипать какой-нибудь банк. И тогда он им всем врежет. Коли деньги – все, он все себе на них и купит. И любая баба сама приползет к нему.
Суки! Он всем им покажет!
Звездан Илич
Капитан сербской боснийской армии, командир отряда фронтовой разведки.
Он выплыл из тьмы забытья с пониманием, что уже мертв. В то же время тело его жило будто само по себе: острая боль сверлила раненое плечо. В поясницу воткнулся сучок, на который он упал, и теперь колол тело как гвоздь. При каждом вздохе ноздри наполнял запах горелого пороха и свежей крови.
Так жив он все-таки или нет?
Илич открыл глаза. И увидел нависшую над ним голову человека, перехваченную зеленой повязкой.
– Он ещ… ещ… жив, – насмешливо проговорил кто-то, кого Илич не видел. – Он еще жив.
Иличу показалось, что голос принадлежал Зорану Вуковичу, одному из разведчиков его отряда. Но, если это был он, почему таким веселым тоном говорит в окружении душманов?
Тип в зеленой повязке брезгливо, как подыхающую собаку, тронул Илича ногой. Не пнул, не ударил, а именно тронул, будто проверял, не окостенел ли тот. Илич прикрыл глаза. Он предположил, что сейчас душман пристрелит его – кому нужна падаль? – либо прикажет это сделать кому-то другому. Нет, скорее всего выстрелит сам. На безоружных командиру, который ничем особенно не рисковал в бою, проще всего продемонстрировать подчиненным свою твердость, геройство и суровость.
Выстрела не последовало. Зато снова раздался злой голос, по-сербски приказавший:
– Вставай, капитан!
Илич повернул голову и теперь уже ясно увидел Зорана. Тот хищно улыбался. Усы его слегка подрагивали, как у кота, который принюхивался к хозяйской сметане.
– Кучка! – Илич сказал это, чувствуя, как все в нем умирает, даже злость. – Сука!
– Не надо, Илич. – Зоран перестал улыбаться. – Нам с тобой еще предстоит дела делать, и ты потом будешь сожалеть, что оскорбляешь меня.
– Знал бы я раньше, кто ты такой… – Илич понимал: обостряя отношения с предателем, он уже ничего не теряет и тот зря ему угрожает. Как бы ни пошла дальше эта гнусная игра, исход ее предрешен и смерти не избежать.
– Нехорошо так, капитан. – Зоран сплюнул тягучую слюну. Плевок упал рядом с головой Илича, и брызги попали ему на щеку. – Я же тебя не убил. Хотя для меня ты неверный безбожник.
Пришла мысль, что это Зоран стрелял в него, чтобы выбить из строя, но не убить. Он умел делать такие вещи и лишний раз показал свои возможности бывшему командиру.
– Это несложно. Ты, сука, добей теперь. Может, попадешь куда надо?
Зоран проглотил оскорбление.
– Зачем? – Он задал вопрос вкрадчиво, словно собирался просить деньги в долг. – Надеюсь, Аллах вразумит тебя, и ты будешь сотрудничать с нами.
Илич дернулся, пытаясь вскочить, но душман, стоявший рядом, наступил ему на грудь, не позволил подняться.
– Лежи, – посоветовал Зоран с насмешливой заботливостью, – тебе шевелиться вредно. И думай. Убивать тебя здесь не будут. Убьют других.
Он вынул из-за пояса и показал Иличу пистолет. Тот узнал оружие; «беретта» М-949 «Кугуар» с отбитой щечкой рукоятки давно принадлежала ему самому.
– Теперь, капитан, давай говорить серьезно. Ты, наверное, знаешь, что у нас нет возможности содержать пленных. Прежде всего потому, что это наши враги. Если их посадить за колючую проволоку на год или два, они все равно не перестанут быть врагами. Согласен? Вы, христиане, упорные, разве не так? Во-вторых, зачем кормить волков, переводить еду, если их нельзя приручить? Содержат врагов в плену только дураки. Неверный перед Аллахом хорош, когда он мертв.
– Так убей, – Илич упрямо твердил свое.
От потери крови у него кружилась голова, в глазах плавали черные точки.
– Нет, капитан. Это очень простой для тебя выход. Мертвый лев ничуть не полезней облезлой собаки. Сколько у тебя было солдат? Без меня, естественно. Восемь? Так вот, Илич, мы будем убивать их по одному, вместо тебя. Взгляни сюда.
Иодч повернул голову направо и увидел на пригорке своих подчиненных. Их уложили лицами вниз с руками, связанными за спиной телефонным проводом. Стоптанные каблуки башмаков одного из солдат оказались почти рядом с головой капитана. Но признать, кому они принадлежали, Илич не сумел.