Я — начальник, ты — дурак, стр. 33

— Брось ты к черту этот мотоцикл, — посоветовал капитан. — Думаю, из-за него, из-за вонючего, все пошло.

— Да как же так! — опять взъерошился Петя и закипел уже сильнее, чем в присутствии командира полка. — Никем не запрещено! И вообще — служба сама по себе, мотоцикл — сам по себе…

— Петя! — сказал капитан проникновенно. — Когда ты на коне — это служба. Когда ты на мотоцикле — тут как раз и получается, что служба сама по себе, а ты сам по себе. Опасно это. Ой, смотри, Петя!

Лейтенант сопротивлялся еще около месяца, и весь этот период его взвод все больше плошал и плошал… Наконец, Петя не выдержал, продал машину.

По утрам к домику в поселке снова стал подъезжать коновод, и у крыльца веселый гнедой поднимал по привычке хвост. И снова стал хозяин пахнуть конским потом, а не презренным бензином. И взвод Пети вернул без особых усилий утраченные позиции. На одном из ближайших совещаний его похвалил сам командир полка. А главное, никто и не напоминал лейтенанту о печальных минутах его колебаний между конем и мотором. Словно и не было ничего такого…

Забыл об ошибке молодости и сам лейтенант. Но не надолго. Однажды его вызвали в кадры. «Надо переучиваться, — сказал строгий начальник. — Кавалерист — это не специальность. Надеюсь, вы понимаете?» Петя понимал. Его направили на переподготовку, где, кстати, стали учить вождению автомобиля.

— Будем изживать техническую неграмотность, — предупредил новичков майор с погонами инженерно-технической службы. Едва взглянув на него, Петя понял, что майор технарь по убеждению. (О человеке гражданском он сказал бы «технократ».)

В фуражке с околышем цвета нигрола, с руками, способными без ключа отвернуть прикипевшую к болту гайку, он выглядел могучим монументом автомобилизма. Оглядев лейтенанта с высоты двухметрового роста, майор поморщился и предупредил:

— Эти… блестящие железки… Как их? Шпоры… Надо свинтить. Машина такого не любит.

Шпоры крепились к сапогам изящными ремешками — тренчиками, тем не менее майор приказал их «свинтить». Петя понял — это тонкий технический юмор.

— Теперь, — сказал майор, когда они сели в кабину «Студебеккера», — прошу раз и навсегда запомнить: чтобы остановить машину, не тяните руль на себя. Это не повод. Для остановки служит тормоз. Чтобы прибавить скорости — нажимайте педаль газа. И забудьте, что раньше для управления скоростью коня пользовались шпорами.

— Шпорами не управляют скоростью коня, — язвительно заметил Петя. Терять ему, человеку технически неграмотному, не имевшему специальности (подумаешь — кавалерия!), было нечего. — Шпоры служат для наказания лошади.

— Вот видите, — сказал, майор очень спокойно, будто радовался открытию, — выходит, я не зря приказал вам их свинтить. И еще. Машину наказывать не принято. Наказывать будут вас — водителя…

Выпускной экзамен по вождению обставили торжественно и пышно. На плацу на трибуне, с которой командование обычно принимало гарнизонные парады, заняли места члены комиссии. Экзаменуемый садился в машину (один — без инструктора!) и делал торжественный круг на виду у всех.

Подошла очередь Пети. Он сел в «Студебеккер», запустил двигатель и. тронулся. Однако там, где надлежало сделать поворот к финишу, машина пошла прямо. Она шла на трибуну.

— Стой! — закричал полковник — председатель комиссии и сложил руки крестом: — Глуши!

Сквозь лобовое стекло члены комиссии хорошо видели лицо лейтенанта, остекленевшие, устремленные в одну точку глаза. Так, должно быть, выглядят летчики, идущие на таран.

Не тормозя, «Студебеккер» ударил в трибуну. Теперь полковник и лейтенант глядели друг на друга с расстояния одного метра, не больше. Стоявшие на трибуне члены комиссии, может быть, и дрогнули в душе при столкновении, но все оставались на местах. Покинуть помост, когда на нем был полковник, не позволяли этика и субординация.

Сколоченная из толстых сосновых плах трибуна выдержала удар, не рухнула, не опрокинулась. Однако, выдержав, не устояла на месте. Мощный автомобиль столкнул помост, и он пополз по земле.

— Стой! — увещевал полковник лейтенанта. — Понимаешь по-русски? Стой!

— Нажми на тормоз, кавалерист! — кричал взбешенный инструктор. — Шпоры небось надел! И не тяни руль на себя — это не повод!

А «Студебеккер», тяжело урча, толкал трибуну перед собой, как бульдозер толкает гору песку.

Все, кто был на плацу, кто уже сдал экзамены или готовился их сдавать, преодолели первоначальный испуг. Черт ведь знает, что могла наделать машина, сломайся помост при первом ударе. Но теперь всем было ясно: трагедия обернулась первоклассной комедией, и зрители, сначала робко, потом все более бурно стали выражать восторг. Хохот по плацу покатился широкой волной. Здоровый армейский хохот, который звучит раскатами артиллерийской подготовки.

А «Студебеккер» пер и пер, пока не подогнал трибуну со всеми, кто на ней стоял, к кирпичному забору. Здесь силы у машины иссякли, и она встала…

— Одно слово — конник, — сказал в сердцах сердитый майор. — Глаза б мои тебя не видели! Завтра будешь пересдавать. Понял?

Так Петя вошел в мир автомобилизма. Правда, в конце службы ездил он только с шофером — сесть за баранку самому не позволял генеральский чин.

Лейтенант задает вопрос:

— Что обязан сделать солдат, если ворона села на ствол автомата?

— Проснуться, товарищ лейтенант, — отвечает солдат.

ЛЕЙТЕНАНТ МИША ОВШАРОВ

В звании лейтенанта Миша Овшаров проходил восемь лет. «Делает карьеру», — говорил сослуживцы. Но начальство двигать Мишу по лестнице офицерских званий не спешило. Миша относился к записной гарнизонной пьяни и отдавал службе только то время, которое ему удалось выгадывать между пьянками.

Уволить Мишу, который не просыхал месяцами, у командиров возможности не было. Служба на Манжурке никогда не была медом и многие офицеры, не желавшие губить молодые годы в степном краю, специально изображали из себя профессиональных алконавтов, чтобы их уволили из армии с миром. Только тогда перед ними открывалась возможность вернуться в родные края — на Украину, в Белоруссию, в центральные районы России.

Чтобы пресечь возможности столь легкого освобождения от военной формы, пьянь увольняли из армии только в районах обжитых, благоустроенных, то есть в тех, к которым даурские степи никак отнести были нельзя.

Миша родился на Дону и происходил из казачьего рода. Бросая вызов начальству, он ходил на службу, надевая форму, которую получил в годы войны, когда воевал в казачьих частях: на голове шапка-кубанка, на брюках, заправленных в сапоги — красные широкие лампасы. Ему за это выговаривали, угрожали карами, сажали на гауптвахту, но Миша держался своего и говорил:

— Увольняйте!

В подпитии это был веселый гуляка, шутник и балабол. Любимым номером его импровизаций был разговор Петьки с Чапаевым, который помнят все, кто видел знаменитый фильм. Там ординарец начальника дивизии Петька наивно спрашивал своего командира: «Василий Иванович, а ты бы смог командовать армией?» На что тот отвечал: «Конечно, смог». В конце беседы Чапаев признавался, что не по силам ему командовать только вооруженными силами во всемирном масштабе. «Почему?» — спрашивал Петька. «Языков не знаю», — скорбно отвечал Чапаев.

Овшаров свою интермедию начинал с большого. Его спрашивали: «Миша, ты бы генералиссимусом во всемирном масштабе смог бы стать?» — «Запросто, — отвечал Овшаров. — Штаб, переводчики, пусть покрутятся». — «А Советской Армией командовать?» — «Смог бы, конечно. Большевику все по плечу». — «А взводом, тут как?» — спрашивали его.

— Не, ребята, — говорил Миша скорбно. — Восемь лет пытаюсь, справится не могу. Языков не знаю.

И в самом деле, во взводе Овшарова служили солдаты восьми национальностей: русские, украинцы, белорусы, татары, буряты, казахи, киргизы и даже три китайца.

От Овшарова начальство отдыхало только в то время, когда он отправлялся в очередной отпуск.