Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака, стр. 64

— Раз нравится, то и женись.

— Может, и женюсь, — согласился Себастьян. Он наступал, неспешно, заставляя Велеслава вжиматься, правда, уже не в дверь — в красно-золотую стену. И затылком чувствовал княжич Вевельский узоры на обоях, а еще — острый край картины. — Раз уж Лихо в монастыре сгинул… нет, я, конечно, попробую его вернуть, но если вдруг не выйдет…

Черные у Себастьяна глаза.

Страшные.

Разве у человека бывают такие? И в горле пересохло, а сердце забилось быстро-быстро, и коленки вдруг затряслись. Велеслав не трус, конечно, не трус. Пускай на войне и не бывал, но доводилось дуэлировать… и кровь лил… и ранен был…

…и не причинит ему вреда родной братец.

Коготь уперся в шею, аккурат у натянутой, что струна, жилки.

— Сердечко пошаливает, — с укоризной произнес братец и клыки облизал. Выразительно так, отчего сердце упомянутое споткнулось, едва вовсе не стало. — Ну что ты, дорогой… выдумал себе страхов… разве ж я могу родного брата тронуть?

— Н-нет? — с надеждою произнес Велеслав.

— Конечно нет. Я ж не изверг какой…

И коготь от горла убрал.

— Вот только, дорогой мой, хочу, чтобы ты понял… если вдруг с Лихо и вправду беда приключится… в монастыре ли аль еще в каком интересном месте, куда вы его загнали, я костьми лягу, но сделаю все, чтобы вернуть себе право на наследство. Думаю, у меня получится.

— Ты же… ты же не хотел!

— И не хочу. Мне эта головная боль с титулом ни к чему… но, видишь ли, я ж тварь такая… злопамятная, мстительная…

Знает.

Если не знает, то догадывается.

Но о чем?

— Я… я и вправду… я ничего ему не делал!

— Коня за что убил?

— Это не я! — убедительно солгал Велеслав. Во всяком случае, ему казалось, что убедительно, но растреклятое зеркало — сегодня же надо будет сказать распорядителю, пусть поснимает оные зеркала к Хельмовой матери, — отразило его, дрожащего, бледного.

— Не умеешь врать, не берись. — Себастьян щелкнул по носу. — Что в выпивку подлил?

— Опий! Клянусь! Обыкновенный опий! Безвредный! Его и детям дают, чтоб спали лучше… я и влил-то немного… чтоб голова закружилась.

— И как?

— Закружилась, — признался Велеслав. Идея, прежде самому ему представлявшаяся в высшей степени удачною, ныне казалась глупой.

— А ты на свежий воздух вывел?

Велеслав кивнул.

— Добрый какой! От это, я бы сказал, по-братски! — Себастьян хлопнул по плечу… и вроде ж так легонько хлопнул, а колени Велеславовы подкосились самым позорным образом, и сам он по стеночке сполз.

— Я… я просто хотел… мы с отцом разговаривали…

— Надо же, он и говорить способный?

— Неправильно это, чтобы Лихо наследовал! Не по-человечески!

— Вот оно как даже…

— Он ведь волкодлак! А где это видано, чтобы волкодлак титул получил… и место в Совете… и вообще!

— Вообще — это да. — Себастьян присел рядышком и вполне серьезно так произнес: — Вот «вообще» волкодлакам отдавать никак неможно!

Глумится.

А ведь дело-то серьезное! И Лихо сам должен был бы понимать… отказаться… его папенька просил, только вот Лихо к просьбе отнесся безо всякого понимания. Оно и ясно, нелюдь же ж. А и был бы человеком, тоже не отдал бы…

— Вдвоем придумали?

— Вдвоем. Папенька сказал, что он у нас совестливый очень… коняку увидит, решит, будто бы задрал… спужается. Сегодня коняку, а завтра, глядишь, и человека какого… мой знакомый один… я попросил его, чтоб он погулял… ну, при форме, значится… и в крови…

Знакомому пришлось платить, хотя ж и сделал он вид, будто бы поверил Велеславовой байке про то, что собирается Велеслав приятеля старого разыграть. И ныне знакомый этот явственно намекал, что неплохо бы за шутку и старание надбавить.

Себастьян помрачнел.

— Знакомого, значит…

— Он в парке показался! Только показался, и все… в газетах же про волкодлака писали… если бы написали про то, что улана там видели какого…

…не только написали, был и снимочек, который, однако же, в газетенку послать не сподобилися. И на снимочке том лица не разобрать. Оно и не нужно было б.

Хватило б и этакой малости… ежели б Лихо не послушал, то показать… припугнуть судом… небось не захотел бы на костер…

— Да ты что…

— Чтоб мне сдохнуть! — не очень убедительно поклялся Велеслав.

— Не хотелось бы тебя разочаровать, но рано или поздно это случится… — Себастьян похлопал брата по плечу. — Поэтому не могу сказать, что твоя клятва меня впечатлила… да и зная папеньку… ладно, сдавать не собирались. Рассчитывали в монастырь спровадить, верно? Кто должен был шум поднять?

— Я. — Велеслав ударил себя кулаком в грудь. — Я раскаиваюсь!

— Что-то слабо верится… ладно, план идиотский, так и у вас мозгов немного… но расскажи-ка мне, братец, лучше о женушке твоей ненаглядной.

— Чего рассказать?

— Всего рассказать. — Себастьянов хвост хлопнул по мягкому ковру. — А то, знаешь, в последние дни куда ни сунешься, всюду она… прям-таки вездесущая.

Велеслав закусил губу: всего рассказывать было нельзя.

Рано.

И пускай бы ушел Лихо — Велеслав старательно твердил про себя, что как есть в монастырь ушел, куда ж еще ему податься, — но купчиха осталась.

Себастьян опять же.

С него станется угрозу исполнить, написать кляузу… а королевич-то, как поговаривают, братцу благоволит… нет, нельзя ему пока перечить.

— Она… она хорошая женщина. Набожная. — Он говорил осторожно еще и оттого, что знал: не удастся утаить от Богуславы эту беседу. И ошибись Велеслав, разозлится женушка его, отцовскою милостью навязанная.

— Набожная, значит…

— Каждый день в храме бывает. И благотворительностью ведает. Сиротам там вспомоществление оказывает…

— Просто святая.

— Почти, — сказал Велеслав, изо всех сил стараясь не покраснеть. Он и на брата смотреть опасался, устремив взгляд на картину, благо была она большой, затейливой, с нимфами, сатирами и прочими мифическими личностями, занимавшимися делами куда более приятными, нежели нынешние Велеславовы. — Она… она радеет о семье.

— Того и гляди, совсем зарадеется.

Себастьян поднялся.

— Жаль. Знаешь, братец, я-то понадеялся, что, может, чудо случится…

— Какое?

— Рождения совести в отдельно взятом организме.

Велеслав промолчал. Совесть? С совестью он сам разберется. После. И в конце-то концов, он же ничего не делал… да, та задумка была нехорошей… шутка дурного пошибу. Именно что шутка.

Не более.

А остальное — это так… отмолится… и, ставши князем, Велеслав самолично позаботится, чтоб братцу красивый памятник поставили.

Или еще чего придумает.

— Но, видно, зря надеялся. — Себастьян смотрел сверху вниз, и было во взгляде его что-то этакое, заставившее Велеслава вновь покраснеть. — Твое дело, конечно, только… знаешь, даже если меня не станет, то князем тебе не быть.

Кулаки стиснул. Бить будет?

— А тебе, дорогой братец, советую все ж подумать хоть раз в жизни. Ей титул нужен, а не ты… и потому в живых тебя она точно не оставит. Наверное, в чем-то это и справедливо.

Вышли вдвоем. И Себастьян, переступивши порог, преобразился. Улыбкой сверкнул. За руку схватил. И тряс ее, тряс… а после сказал да громко так, чтоб все слышали:

— Спасибо! Спасибо, братец! Ты очень нам помог.

Сверкнул черным глазом хитро и добавил:

— Родина тебя не забудет!

И сгинул.

А Велеслав остался. Один на один с приятелями, которые смотрели мрачно, со смыслом.

И подумалось: теперь точно будут бить. Абы не до смерти.

Глава 19,

Все еще о родственниках, старых и новых

Себастьян был в ярости. И лохматая караковая лошаденка, чуя эту ярость, без кнута извозчичьего резво перебирала коротенькими ногами, всхрапывала, вскидывала голову, жалуясь толстым познаньским голубям на судьбу свою, на жару, мошкару и хозяина, который намедни вновь перебрал сивухи, а ныне дремал на козлах, только и способный, что поводья из рук не выпустить.