Предают только свои, стр. 51
— Я не догадывался, Алексей Павлович, — сказал Андрей, что вы такой…
Он запнулся, не зная, как воспримет его слова и Корицкий.
— Отчизник, хотите сказать? Ревнитель России? Тогда говорите без стеснения. Хоть и затаскали у нас болтуны слово «патриот», не обращайте внимания. У меня это чувство не позолота на коже, а качество внутреннее. Скажу больше, именно это и о позволяло мне служить России, когда порой невмоготу было видеть зверства дяди Джо, а я все же служил. Не ему, а своей России. Верил, она отряхнет с себя перхоть и воссияет…
— Кто такой дядя Джо? — не сразу понял Андрей.
— Вождь и учитель, дорогой товарищ Сталин. Так его называли там, где я жил тогда, где его дела и качества были куда виднее, чем здесь, на родине. А я все же служил…
Андрей посмотрел на Линча.
— Вы давно виделись?
— С Алексом? Нет, в прошлом году. В Испании на футболе.
— Все ясно, приказывайте!
30
Поздним вечером того же дня Андрей и Линч оставили дом на Оушн-роуд, выехали по Приморскому шоссе за город и помчались в сторону гор.
Сидя рядом с Андреем, Линч все время курил и давал ему последние наставления.
— Я знаю тебя, Стоун. О твоем упрямстве Алекс предупреждал особо. Так вот, учти, о возвращении домой пока и не думай.
— Я не думаю.
— Думаешь. А должен понять — в Россию тебе вход закрыт. Что бы после того как ты испаришься, ни писали газеты — убит, погиб, пропал без вести, — для тех, кто идет по следу, — это не довод. Они поставят на уши всю свою службу. В точках, откуда можно уйти в Россию, красный свет зажгут у каждой щели…
— Догадываюсь.
— Учти, наши, если их так можно назвать сегодня, в случае чего сделают вид, будто тебя не знают, в глаза не видели и ничего о тебе не слыхали.
— Понимаю.
— Ты мне еще ответь «так точно».
— Отвечу.
— Что с тобой? — Линч явно встревожился.
— Со мной? Я помер.
— Брось глупить. Если на то пошло, помер Чарльз Стоун. А он к этому моменту и без того был достаточно мертв.
— Глупость, — Андрей ответил зло и резко. — Он был жив. Стоун — это я. Нельзя жить и не быть тем, в чьем обличии существуешь. Несколько лет привыкал к чужой жизни, пока она не стала моей. В каждом движении, в каждой моей привычке, в моих картинах — я Стоун, Стоун, Стоун. И вот теперь умер. Сдох. Жизнь окончена. Навсегда.
— Ты успокойся, — Линч положил ладонь на колено Андрея.
— Убери руку! — взорвался тот. — Мне это не очень приятно.
— Успокойся, — повторил Линч, но руку убрал.
— Я спокоен. Я просто мертв. Во мне нет интереса к жизни. Я не могу начать все сначала. Все, чем жил, что меня волновало — в прошлом. Еще вчера мое прошлое оставалось в минувшем дне. В минувшем, а теперь оно даже не в будущем. Не в дне завтрашнем, послезавтрашнем. Я труп, понимаешь?
— Все сказал? — Линч завелся и психанул. — А теперь слушай меня. Ты понимаешь, что вокруг нас запалили лес? Чтобы выгнать наружу и схватить? Был бы я подлецом и трусом, давно бы унес ноги подальше. А я вывожу первым тебя. Потому что есть долг. У тебя, у меня. И не перед сраными дураками, которые загубили страну. Долг перед нашим братством. Перед сообществом, в котором провал одного может повалить остальных. Да, наши вожди и цари нынешней России — непотребные люди. Для них мы пешки, которыми можно жертвовать без ощущения укоров совести. Сталин, тот был честнее, когда называл людей винтиками. Сейчас мы просто серая масса сограждан, на которых вождям наплевать. Они дрожат за свои шкуры. За кресла, в которых устроили задницы. Но я рядом с тобой. Думаю о тебе. Пройдет время, и ты поймешь — ты еще не умер вместе со Стоуном. Да, часть тебя отмерла, это верно. Но только часть. Тебе еще жить и жить. И ради этой твоей жизни я делаю то, что делаю…
— Спасибо, Линч, — сказал Андрей искренне.
Он назвал бы товарища и настоящим именем, но оба они не знали, кем были в жизни до этого…
— Не за что, Стоун. Главное, успокойся и действуй по схеме. Все будет о'кей!
— Вы подумали о себе?
— Спасибо, Стоун. Подумаю. Но пока — о тебе. Главное — не перепутай бумаги. На каждом этапе — своя.
— Помню.
— Придержите машину, Стоун, — попросил Линч.
Андрей съехал на обочину и притормозил. Линч помог ему надеть черный парик с короткой ершистой стрижкой.
— Все, отлично. Поехали дальше.
За небольшим поселком, который стоял на берегу реки, стекавшей с гор, они свернули с шоссе и углубились в массивы кукурузных полей. Здесь, на границе плантаций и леса, была оборудована взлетная полоса для легкомоторных самолетов. Ею время от времени пользовались контрабандисты. Сколько и кому отвалил Линч, Андрей не знал, но их уже ждал двухмоторный «твин-бич».
Летчик, худенький живчик с загорелым лицом и выцветшими от солнца белыми волосами, увидев приехавших, пошел к ним навстречу.
— Я Джон Макгрейв. Кто из вас летит, джентльмены? Нам надо поторопиться. Приближается грозовой фронт.
— Летит мистер Райли, — сказал Линч и положил руку на плечо Андрея.
Взревев двигателями, самолет сорвался с места, легко оторвался от земли. Входя в рваные серые тучки, Макгрейв накренил машину, и Андрей увидел оставшуюся внизу взлетную дорожку и маленький, как спичечный коробок, «Понтиак» — призрак своего прошлого…
Они летели на кромке надвигавшейся непогоды, то ныряя в обгонявшие их тучи, то выныривая из них. Машину качало.
— Не обращайте внимания, — предупредил летчик по внутренней связи. — Все нормально. Такие ветры здесь в порядке вещей. Сейчас выйдем к океану…
После нескольких часов полета трудолюбивый «твин-бич» совершил посадку на небольшом аэродроме в Панаме в районе Сантьяго. Легко коснувшись посадочной полосы, машина прокатилась к небольшому ангару, над которым нависали зеленые опахала высоких пальм.
— Мы прилетели, мистер Райли, — устало объявил летчик.
Дверца распахнулась. В самолет ворвался раскаленный воздух духовки. Подхватив кейс, Андрей пожал руку пилоту, двинулся к выходу, простучал ногами по металлическому трапу. Быстро огляделся.
Все прекрасно. Местность глухая. Посадочная площадка уединенная. Самолет отправится в обратный путь сразу после заправки. Мало кому в голову придет выяснять, зачем он прилетал. Все отлично. Главное теперь — добраться вовремя до Панамы.
У ангара Андрея ожидал загорелый высокий мулат с кукольно-красивым лицом модного певца.
— Буэнос диас, сеньор, — сказал он доброжелательно. — Нас предупредили, что будет нужна машина. Она ждет.
Они обменялись рукопожатиями.
В тени ангара на грунтовой дороге под сенью пальм стоял «БМВ» серебристого цвета.
— Сколько я должен? — спросил Андрей мулата.
— Заказ оплачен, сеньор, — сообщил тот. — Ваше дело ехать.
Андрей сел на заднее сиденье, поставив кейс в ноги. Водитель — молодой темнокожий парень — за всю дорогу к нему не оборачивался и не проронил ни слова.
Машина какое-то время шла по лесной дороге, потом выехала на магистраль. Леса, поджимавшие ее с двух сторон, были густыми и выглядели непроходимыми. На свободных от деревьев участках тянулись прекрасно возделанные поля кукурузы. Свежий ветер, врывавшийся в машину, трепал волосы и в какой-то мере снимал лютую жару. Перед аэропортом в Панаме водитель притормозил. На неплохом английском сообщил:
— Сеньор, мы прибыли. Дальше вам идти самому.
Андрей вылез из машины, не прощаясь двинулся к зданию. Обойдя стоянку автомобилей, неожиданно оказался лицом к лицу с полицейским патрулем. Пугаться причин не имелось, но любая встреча со стражами закона могла таить в себе неприятные последствия. Тем более что патруль был в форме военно-морской полиции флота США. О том, чтобы повернуться назад и удалиться, не могло быть и речи. Такой маневр неизбежно показался бы подозрительным для людей, которые настороженно наблюдали за происходившим вокруг. «Эм Пи» — флотские полицейские — стояли, разговаривая между собой и куря, однако по тому, как они расположились, было заметно — все трое внимательно следят за проходившими. Надеяться на их беспечность не приходилось. Раз так, надо идти на сближение.