Босиком по горячим углям, стр. 11

— Хоп, — сказал продавец. — Бери!

Курсанты были совсем рядом…

Бросив на прилавок пятерку, Таштемир взял маску и тут же натянул ее на лицо. Когда патруль оказался за его спиной, он резко повернулся к курсантам и громко крикнул:

— У-у-у!…

Увидев коричневою обезьянью морду, те ошеломленно отпрянули.

— Ахмак! — сказал один в сердцах. — Дурачина!

— Ты что, парень, совсем сдурел? — покачал головой другой. — Тоже мне, Тарзан!

Когда курсанты прошли дальше, продавец рассмеялся:

— Здорово ты этих ментов!

— А все благодаря тебе, — сказал Таштемир и, содрав маску с лица, направился к чайхане. Посидел там, вдоволь напился чаю, потом двинулся к станции.

На платформе он остановился возле небольшого кирпичного домика, на фасаде которого сохранилась надпись «Кипяток». Некогда — Таштемир помнил то время — внутри домика помещался титан и к приходу поезда в нем закипала вода. Поезд останавливался, пассажиры выбегали на платформу с чайниками, открывали краны, гремели крышками, над домиком курился веселый пар. Теперь будка служила складом, и за ее расхлябанной дверью хранились лопаты и метлы.

Выгадав удобный момент, Таштемир скользнул внутрь помещения. Там было душно, пахло пылью и карболкой. Когда глаза привыкли к полумраку, он обследовал будку и обнаружил в ней немудреные пожитки станционного рабочего. Подумав немного, стал примерять вещи на себя: натянул на плечи дырявый промасленный ватник, на голову — такую же липкую от смазки кепку. Пучком грязной ветоши, лежавшей в ящике, мазнул по лицу. Подождав еще немного, он взял в руки тяжелый железный сундучок, который стоял на полу, и вышел из будки.

Три сотрудника транспортной милиции, двое в штатском и один в форме (всех троих Таштемир знал не первый год), в ожидании прихода пассажирского поезда стояли на платформе и оживленно беседовали.

Ссутулившись и нарочито подволакивая левую ногу, Таштемир пошел к дальним путям, где стояли товарняки. Маневровый локомотив переформировывал один из составов. Звенели буфера, стучали захваты автосцепки. Динамик хриплым женским голосом выкрикивал какие-то распоряжения.

Один из оперативников взглянул на работягу, пересекавшего пути, и безразлично отвернулся. Ватник, надетый человеком в жару, нисколько его не насторожил. Кондуктора ездят по ночам, когда бывает достаточно холодно.

Таштемир подошел к наливнику, когда тепловоз стронул состав в сторону Койдалы. Ухватившись за поручень рукой, легко поднялся на тормозную площадку и… оказался лицом с молоденьким милиционером в свежей, еще необношенной форме. Отступать было некуда.

Произнося звуки в нос, Таштемир строго сказал:

— Здесь посторонним ездить запрещено.

— Я из милиции, — объяснил парень, несколько растерявшись. — Нам можно.

— Не можно, — сказал Таштемир, все так же гундося. — Как ваша фамилия?

— Алимов. Милиционер Алимов.

— Хорошо, можете ехать, товарищ Алимов. Только встаньте в сторонку.

— Документы у вас есть? — вдруг спросил милиционер.

— А то, — сказал Таштемир и сунул руку за пазуху, где лежал пистолет.

Его уверенность успокоила милиционера, и он дружески улыбнулся:

— Ладно, я вам верю… Слыхали, что мы ловим преступника?

— Нас предупреждали.

— Знаете, сколько отвалят тому, кто его обнаружит?

— Сколько?

— Пять тысяч.

— Я его поймаю, — сказал Таштемир уверенно. — Такие бабки мне нравятся.

Милиционер довольно засмеялся.

— Они всем нравятся.

— Мне особенно. Поэтому вам здесь ехать не стоит — я премию делить не собираюсь.

Они оба рассмеялись.

— Вы до конца поедете? — спросил милиционер.

— Само собой, товарищ Алимов.

— Тогда действительно мне здесь делать нечего. Привет!

Милиционер ловко соскочил с подножки, когда поезд уже набирал ход.

8

В Койдале он прожил без малого пять лет и потому, как бывает в небольших провинциальных городках, знал здесь многих и многие знали его. Это помогает, если ты ищешь или ловишь; если ищут и ловят тебя самого, каждое знакомство из блага превращается в свою полную противоположность.

Первая нежеланная встреча произошла внезапно.

Таштемир задами рабочего поселка пробирался в город, как вдруг лицом к лицу столкнулся с Раисой Матвеевной Тряпкиной, давно и хорошо известной ему дамой местной окраины. Создавая Раису Матвеевну, творец не затратил особых усилий: без малого двухметровой длины, хорошо оструганная и потому лишенная каких-либо выпусклостей и округлостей доска была на делена способностью двигаться и говорить.

Главным чувством, которое определяло ее характер, была зависть. Раечка завидовала всем женщинам, у которых водились деньги, имелись мужья или любовники. Она завидовала и тем, у кого не было ни денег, ни любовников по той простой причине, что у них имелись полновесные груди, крутые бедра, а туфли они носили не сорок третьего, а только тридцать шестого или тридцать седьмого размера. Мир Раисы Матвеевны был полон зависти и страданий. Радости в нем случалось куда реже, чем гадости. Последней неприятной вестью стало сообщение участкового инспектора, что каждому, кто поможет в поиске бывшего милиционера, ныне опасного преступника Иргашева, гарантирована премия в пять тысяч рублей. «Вот кто-то урвет куш, не сгибая спины!» — досадовала Раиса Матвеевна. И вдруг именно ей подвалило счастье нежданной встречи.

— Таштемирчик! — пропела Раиса Матвеевна как можно приветливее. — Зайди, пожалуйста, у меня к тебе разговор…

Таштемир мгновенно оценил ситуацию. Отказаться от приглашения было опасно. Алчно блестевшие глаза Тряпкиной просто кричали о том, что она знает о премии за его голову и упускать такой куш в ее намерения не входит. При этом Таштемир понимал, что ей неинтересно делить деньги с кем-то, и потому она постарается заполучить призового мужчину к себе домой.

А если он откажется последовать за ней, эта хабалка и скандалистка начнет, чего доброго, голосить, и тут же у дома соберется толпа.

Они вошли в дом, поднялись на второй этаж, и Раиса Матвеевна трясущимися руками открыла замок квартиры.

— Входи, Таштемирчик! — предложила она, широко раскрывая дверь.

— Мадам! — галантно склонил голову Таштемир — Только после вас. По-иному не приучен.

Скривив губы, что означало благодарную улыбку, хозяйка шагнула через порог, чего до этого, должно быть, делать не собиралась. Проще всего было запереть преступника в квартире и звать на помощь.

Оказавшись в прихожей, Таштемир вынул пистолет и приставил его к животу Раисы Матвеевны.

— Тихо! Скажешь слово — конец!

Он знал, что с дамой такою рода надо быть предельно серьезным и ни в коем случае не показывать своей нерешительности.

Хозяйка побледнела и на минуту-другую лишилась дара речи. Уж чего-чего, а такого поворота она не ожидала.

Окинув комнату взглядом, Таштемир остановил его на старом платяном шкафу. Подтолкнув к нему женщину, открыл дверцы и свистящим шепотом приказал:

— Залезай! Лицом внутрь!

— Не убивай, Таштемирчик! — еле слышно простонала Тряпкина.

— Не бойся, не убью. Ну, тебе сколько раз повторять?

Закрыв шкаф на ключ, Таштемир потянул его на себя, затем повалил с грохотом на пол — дверцей вниз.

Приказал строго:

— Лежи тихо! Иначе…

Впервые в жизни Раечка, которую повалил мужчина, оказавшийся наедине с ней, не испытала приятных эмоций. Лежа на спине в душном, наглухо запертом ящике, она подвывала, как волчица в клетке, и слезы досады и злости нескончаемой чередой текли по ее щекам…

По тихим, напоминающим лабиринт улочкам Таштемир добрался до Соцгорода, как в Койдале именовали микрорайон выросший еще до войны. Здесь он отыскал маленькую лавочку под скромной вывеской «Ношеная одежда». Ему срочно надо было приодеться, потому что за два лихих дня его белая рубашка приобрела серо-землистый цвет, как у какого-нибудь бездомного бродяги.