Модус вивенди (СИ), стр. 12

— Мне кажется, вы недоговариваете, — я покосилась на мужчину озадаченно.

— Всё остальное — не твоё дело, — недовольно огрызнулся он. На этом разговор завершился: настаивать на ответе у меня возможности не было, да и с понятием «государственная тайна» я была знакома. А жалко; похоже именно сейчас мне довелось вплотную приблизиться к едва ли не главной загадке современности — сущности Одержимых.

Сейчас было особенно сложно спрятаться за привычной версией о мутациях и деформации психики. Если быть честной, она всегда выглядела довольно сомнительной и очень многого не объясняла, и вот эта самая «настройка» была как раз из числа необъяснимого.

В итоге за всю прогулку ни я, ни Одержимый не сказали больше ни слова, погружённые в свои мысли. К сожалению, сосредоточиться на работе не получалось: слишком настойчиво мня грызло любопытство, объектом которого был идущий рядом мужчина.

По непонятным причинам Одержимым было сложно обеспечивать нахождение на дороге-между-мирами посторонних людей и объектов; наверное, это как-то было связано с самой природой этих дорог, не принимающих чуждые им существа. От единственного путешествия в сопровождении Одержимого у меня не осталось никаких впечатлений: нас погрузили в некое транспортное средство, похожее на обычный аэролёт без окон, и через несколько часов мы оказались на месте. По всему выходило, в этот раз мне предстояло нечто совершенно иное, для чего Ветрову было необходимо привыкнуть к моему присутствию.

Где-то через час, когда мы уже направлялись в сторону дома, я смогла сформулировать внятную причину необходимости этого «привыкания». Если моё плачевное физическое состояние так сильно раздражало ротмистра, получалось, что он не просто понимает его и наблюдает, а ощущает какой-то частью собственного восприятия. А если принять это допущение за истину и вспомнить, что дорогами-между-мирами Одержимые безболезненно могут ходить только сами (а этот факт был почти аксиомой), лазейка оставалась одна: пассажир в некоторой степени должен был стать частью возницы. Как это было технически возможно и чем грозило, я не представляла, но пример не единожды проходившего через эту процедуру Полонского внушал оптимизм.

— Надеюсь, следить, чтобы ты легла спать, а не вновь уткнулась в компьютер, не надо? — мрачно уточнил мужчина, когда мы подошли к дому.

— Не надо, — качнула я головой. Хотела проявить вежливость и пригласить мужчину хотя бы обсохнуть, но тот молча кивнул и двинулся дальше по улице. — Доброй ночи!

Но Одержимый даже не обернулся, явно спеша поскорее вернуться домой.

Глава третья. Проводы

Наше с Ветровым взаимное привыкание, которым он грозился, прошло достаточно безболезненно. При всей своей наглости и бесцеремонности, мужчина по-прежнему не мешал мне работать, и язвил исключительно в свободное от службы время. Искренней симпатией к нему, как я и предполагала, проникся Матвей Степанович; на фоне того факта, что ротмистр заставлял меня регулярно питаться и выгонял в парк, всякие мелочи вроде вопиющего хамства для старого офицера меркли. Привыкла к частому гостю и Македа, хотя особой симпатии к Одержимому не испытывала, даже несмотря на то, что инициатором регулярных долгих прогулок был именно он.

Я с фактом появления у меня такой язвительной угрюмой тени тоже смирилась довольно быстро. Ехидные ремарки по поводу и без окончательно перестали тревожить, проходя где-то на фоне. Кроме того, Ветров даже начал приносить ощутимую пользу: через три дня я выписала для него универсальный переводчик с языком варов, и тренировала на нём произношение. Ротмистр явно не слишком радовался подобному собственному применению, но не возражал, и в итоге все наши пикировки проходили на варском.

Информацию по Одержимым мне не дали. Прислали очень вежливый ответ, суть которого сводилась к прямолинейному ветровскому «не твоё дело». А ещё к этому ответу прилагались заверения, что Одержимый ни в коем случае не причинит никакого вреда, и если он что-то делает, значит, он всё делает правильно. Очень хотелось уточнить, относится ли сюда маргинальное поведение и воспитательные замашки, но пришлось смириться и оставить как есть. Вернее, не совсем смириться, а ограничиться личными наблюдениями.

Например, я заметила странную закономерность в поведении мужчины: по необъяснимой причине утром он был особенно язвителен и ехиден, а к вечеру становился задумчив, рассеян, нелюдим и больше огрызался, чем разговаривал.

Размеренный распорядок дня, в который меня практически силком втащил Ветров, нарушился внезапно. Я настолько увлеклась варами и подготовкой предстоящей поездки, что совершенно забыла о приглашении цесаревича. И не вспомнила бы, если бы по дороге к дому из парка эту тему не поднял бы Одержимый.

— Я приеду за тобой к шести. Ты успеешь собраться? — угрюмо поинтересовался он. Я уже выучила, что задавать какие-то уточняющие вопросы этому человеку — значит, провоцировать его на очередной язвительный монолог, и предпочитала для начала сообразить самостоятельно. Хотя бы попытаться. Правда, стоило задуматься, а куда, кроме собственно основной цели, мы можем направляться совместно с гвардии ротмистром, решение нашлось само собой.

— Я не думаю, что это хорошая идея. Я прекрасно сумею…

— Я тебе конкретный вопрос задал, — с тем же мрачным недовольством оборвал меня мужчина.

— Я не собираюсь никуда ехать с вами, — упрямо возразила я.

— Это не обсуждается.

— Вот именно, — кивнула я.

Поскольку приглашение было на одно лицо, без указания сопровождающих, я вполне могла позволить себе прибыть в одиночестве. Впрочем, учитывая манеры Ветрова, я бы предпочла куда угодно прибыть одна, чем с ним. Если наедине я к отсутствию у него воспитания уже притерпелась и привыкла, то краснеть за такого спутника ещё перед кем-то точно не собиралась. И в этот раз была готова отстаивать свою точку зрения до последнего. Не потащит же он меня на приём к цесаревичу волоком, правда? Во всяком случае, я очень на это надеялась.

Причём, кажется, надеялась не зря: Одержимый почему-то не стал настаивать. Окинул меня тяжёлым немигающим взглядом, потом вдруг глумливо ухмыльнулся и пожал плечами.

— Как хочешь. Не говори потом, что я не предупреждал.

«Доброй ночи» я уже привычно желала спине мужчины. А о чём он меня предупреждал, уточнять не стала, чтобы не портить себе настроение.

Озаботиться платьем для вечера я заранее не собралась, но это была не беда. Зная, что некоторые светские мероприятия обязательны к посещению, и зная, что времени на подготовку у меня, скорее всего, не будет, я держала в запасе несколько вечерних туалетов из разряда «вечной классики». Потому что следить ещё и за модными веяниями у меня не было ни времени, ни сил, ни желания.

Утром я для разнообразия решила поспать подольше, да и вообще сегодняшний день посвятить не работе, а приведению себя в порядок. Понятное дело, что за один день сделать это толком было невозможно, но являться пред очи великого князя в откровенно затрапезном виде — верх неприличия.

Что меня мирило с косметическими процедурами, так это полная их независимость от процессов мышления. То есть, пока вежливая молчаливая сотрудница салона сопровождала меня от прибора к прибору, и пока с моим телом происходили какие-то преображающие процессы, я могла спокойно продолжать обдумывать поставленные задачи. Записывать выкладки на бумагу, правда, возможности не было, приходилось ограничиваться только возможностями нейрочипа. А жалко: моторная память и аккуратно построенные схемы всегда облегчали мне жизнь.