Сокровище царя Камбиза, стр. 34

Однако Уна придерживалась иного мнения. Она сказала, что сейчас только половина пятого и что пароход, покинув Тель-эль-Амарну, доплывет лишь до Бени-Мухаммеда, где станет на якорь на ночь, поэтому, на ее взгляд, нет причины торопиться.

— Нам потребуется час с лишним на обратную дорогу, — сказал я, — и мы вернемся на берег не раньше шести. Я сомневаюсь, что наша группа проведет на берегу больше трех часов, поэтому мы только-только успеем, если отправимся прямо сейчас.

— Если вы этого боитесь, возвращайтесь один, — пожала она плечами. — Я найду дорогу и без вас.

— Не говорите глупости. Вы отлично знаете, что я беспокоюсь только о вас.

— Хорошо. Позвольте мне немного отдохнуть, у меня ноги совсем подгибаются. Посидите рядом со мной.

Она выглядела столь одинокой в этой молчаливой пустынной долине, а ее лицо, обрамленное темными вьющимися волосами, казалось таким привлекательным, что, должен признаться, меня не потребовалось долго убеждать.

— Я готов оставаться здесь сколько угодно, — улыбнулся я, когда она уселась у скалы. — Но, думаю, вам не очень удобно опираться спиной о камень. Не лучше ли использовать в качестве опоры мое плечо?

Я слегка обнял ее, и она положила голову мне на грудь.

— На этот раз без укусов, — тихо сказал я.

Она рассмеялась:

— Рискните…

Я рискнул, и в результате мы оказались в объятиях друг друга на мягком теплом песке.

Сколько времени мы оставались там, сказать трудно — в таких случаях оно всегда летит слишком быстро. Мы с Уной не были новичками в этой игре, и она позволила мне сделать с собой все, что моему сердцу было угодно, — правда, до определенных пределов. Однако, когда ставится предел, подобная игра не может длиться бесконечно, и Уна, наконец, остановила меня.

— У нас впереди еще много времени, дорогой, — сказала она, вставая, — и, на мой вкус, песчаное ложе грубовато. Думаю, все же нам стоит вернуться.

Мы еще раз поцеловались, отряхнули песок с одежды, сели на ослов и тронулись в обратный путь, подгоняя их изо всех сил. Однако, когда солнце коснулось горизонта, мы все еще были в дороге. Я полагал, что капитан уже устал проклинать нас, а мое воображение рисовало любопытных пассажиров, выстроившихся вдоль поручней и наблюдающих за нашим возвращением. И лишь одного я никак не мог ожидать когда мы выехали на заросший пальмами берег, парохода на стоянке уже не было.

Глава XVI. ДОЧЬ САМОГО ЧЕРТА

Конечно, мы с Уной безбожно опоздали к отплытию, и никакого оправдания, — кроме того, что я не мог вырваться из ее объятий у меня не было. Но дело не в этом. И капитан, и Махмуд прекрасно понимали, что туристы могут где-то потеряться, а приближалась ночь. Они несли ответственность за пассажиров, и было просто некрасиво отплывать без нас. Оставалось предположить, что они сочли, что мы вернулись на борт в толпе туристов. Кипя от злости, я попытался осмыслить положение.

К моему удивлению, Уна рассмеялась.

Я повернулся в седле и взглянул на нее.

— Что же теперь делать? Если бы мы могли нанять катер и догнать их, но здесь только парусные суденышки. Разве пересечь реку на одном из них и дойти пешком до железной дороги, которая проходит, наверное, в двух — трех милях от берега.

Она покачала головой.

— Мы сможем добраться лишь до какой-нибудь станции, где поезда останавливаются, в лучшем случае, раз в сутки.

— Тогда мы не попадем на пароход раньше утра. Боюсь, к тому времени от вашей репутации ничего не останется!

— Я рада, что вы проявляете такую заботу обо мне. Но мне глубоко наплевать, что подумают эти люди.

— Дорогая, сейчас я пожертвовал бы чем угодно, лишь бы очутиться на пароходе. Я уверен, что блохи и вши вам нравятся не больше, чем мне. И я не представляю, где мы сможем провести ночь.

Она пожала плечами и, бросив взгляд в сторону деревни, насчитывавшей десятка два хижин, произнесла:

— Аллах позаботится об этом.

Из деревни к нам уже спешила толпа мужчин и мальчишек, и, когда они приблизились, Уна расспросила их о случившемся. По их словам выходило, что пароход не дождался нас, поскольку ему нужно было стать на якорь около Бени-Мухаммеда до наступления темноты. Капитан просил местного шейха отправить людей на розыски, если мы не вернемся до заката, и передать нам свои сожаления. Подобная причина показалась мне достаточно веской пассажиры действительно обязаны своевременно возвращаться на борт.

К нам подошел шейх, — дружелюбного вида пожилой человек со слезящимися глазами, опирающийся на палку, — и я попросил Уну узнать у него относительно поездов. Ее предчувствия подтвердились: ближайшая станция с названием Дейр Мовас находилась на другом берегу реки, поезда останавливались там только три раза в неделю, и следующий поезд на юг будет лишь завтра утром.

Однако была и приятная новость: горничная Уны со всем багажом своей госпожи сошла с парохода перед самым отплытием. Мы спросили шейха, где можно разместиться на ночь, и этот, несколько неопрятный, старик предложил нам воспользоваться его домом, причем с такой царской учтивостью, словно предоставлял в наше распоряжение дворец.

Слава Богу, у горничной хватило сообразительности не только вынести на берег багаж Уны, но и захватить кое-что из моих вещей.

Дом шейха оказался одноэтажным строением всего с двумя комнатами. Одна из них была полна женщин, но шейх с помощью пинков и проклятий выгнал их и усадил нас на тростниковые маты на полу. Комната жутко воняла козами и была неимоверно грязной.

Нам подали кофе, и, пока мы пили его, Уна и шейх неторопливо беседовали. Я не особенно прислушивался к их разговору, но уловил слово «палатка», после чего Уна повернулась ко мне.

— Нам повезло, — сказала она. — С прошлой зимы здесь осталось снаряжение археологов. Я боялась оскорбить старика отказом спать в его доме, однако настояла, чтобы нам разбили за деревней палатки, под предлогом, что мы не хотим причинять ему неудобств.

Около входа в дом прямо на земле горел огонь, на котором что-то готовилось. В низкой комнате без всякой вентиляции было невообразимо жарко и смрадно, а от дыма буквально текли слезы. Шейх отправился распорядиться относительно палаток, и примерно через час мы наконец-то приступили к еде.

Большое деревянное блюдо с жареными голубями просто поставили в центре комнаты. Уна, шейх, его старший сын, мужчина лет сорока с бельмом на глазу, и я уселись вокруг него. Шейх залез пальцами прямо в блюдо и предложил нам по голубю. Мы разрывали их на части пальцами и зубами. За голубями последовало блюдо из крохотных куриных яиц и сладкой кукурузы, затем сыр из козьего молока и наконец какие-то липкие, неопределенного вида сладости. Вновь подали кофе, и только после этого Уна вежливо рыгнула и поклонилась шейху, сказав «Мабрук!», что означает «Поздравляю с великолепными кушаньями, которые вы приготовили». Затем легонько толкнула меня локтем, я повторил ее действия и слова, а наши хозяева в подобной манере выразили свое удовлетворение.

Свежий ночной воздух благоухал, как ароматное вино, после зловония гостиной шейха, и я глубоко дышал, идя за стариком к пальмовой роще на берегу реки, где для нас поставили палатки.

Их было две: одна — маленькая, армейская, а другая — побольше, напоминающая шатер. Я предположил, что первая предназначалась для меня, и эта мысль доставила мне облегчение.

Легко же представить мою реакцию, когда я увидел горничную Уны, появившуюся у входа в армейскую палатку. Шейх ввел нас с Уной в шатер, и из оброненного им замечания я понял, что он считает нас супругами. Уна, как я заметил со смешанным чувством восторга и тревоги, проигнорировала его реплику и начала поспешно расточать похвалы шейху за его заботу. И было за что благодарить, поскольку внутренность палатки немало удивила меня. Я всегда считал, что археологи живут в весьма суровых условиях. Теперь же эта иллюзия рассеялась. Палатка разделялась на две половины шторой, сейчас отдернутой, в одной части находились чемоданы Уны и ее спальные принадлежности, а в другой, служившей, вероятно, прихожей, стоял стол и несколько удобных кресел. На полу лежали ковры, и я заметил даже несколько бутылок шампанского, вероятно, тоже из запасов археологов. Палатка освещалась двумя масляными лампами, дававшими приятный, неяркий свет.