Меченые, стр. 104

– Молодец, – третий лейтенант засмеялся и закашлялся одновременно, – я знал, что он прорвется.

Лось присел к столу, на котором умирал Леденец. Под правой рукой лейтенанта он разглядел автомат. Зуб, Резвый и еще несколько меченых тоже были вооружены огненными арбалетами суранцев. Видимо, Драбант с Шорохом в чем-то просчитались и не сумели захватить третьего лейтенанта врасплох. Бывшим владельцам этих плюющихся смертью стволов дорого обошлась эта ошибка.

– Шорох обещал всем жизнь в обмен на твою, Леденец.

– Врет, – убежденно сказал Зуб и тяжело вздохнул.

– У Шороха почти девяносто меченых и до полусотни суранцев, а вас полтора десятка.

– Не выпустят они нас, – поддержал товарища Резвый, и губы его обиженно дрогнули.

Был он самым младшим в Ожской дружине Лося, и тому не раз приходилось выручать его из разных передряг. Поговаривали, что Резвый был сыном Чуба, и, скорее всего, так оно и есть, поскольку появился он на свет через два года после разгрома Башни, но сам капитан ни словом, ни жестом не выдавал своих к нему чувств. Резвый всегда слепо шел за Лосем, не высказывая ему претензий. И, выходит, ошибся в своей слепой вере.

– Мне, как видишь, уже все равно, – глухо сказал Леденец. – Только ребята правы, обманет Шорох. Да и не в Шорохе дело – Башне, которую собирается строить новый капитан Драбант, не нужны такие меченые, как мы.

– Я помню, как погибала та Башня, – сказал вдруг Лось. – Все горело вокруг, а женщины выхватывали нас прямо из огня и дыма, не боясь ни мечей, ни стрел озверевших дружинников. Среди них была моя мать. Три года спустя ее убили псы Гоонского.

Леденец помнил и многое другое. Он помнил тот черный день, когда в Башню привезли тело ее капитана Туза. Это был страшный удар и страшное горе для всех. И только двое улыбались у погребального костра – Драбант и Негор. С тех самых пор Леденец возненавидел молчунов.

– Ладно, – хлопнул рукой по столу Лось, – Зуб и Резвый понесут лейтенанта. Остальным держаться наготове: стрелять только по моей команде.

– Правильно, – Леденец открыл глаза, и в этих глазах была решимость простившегося с жизнью человека, – только с одной поправкой: со мной вам не прорваться, поэтому опустите меня на пол поближе к Шороху и уносите ноги.

Шорох с удивлением взглянул на появившегося в дверях Лося.

– Я думал, что Леденец будет драться до конца.

– Леденцу уже все равно, – угрюмо бросил Лось.

Шорох понимающе вздохнул. Глаза его настороженно следили за процессией. Зуб и Резвый опустили почти потерявшего сознание Леденца на пол. Раненый со свистом втянул в себя воздух и открыл глаза. С детских лет они враждовали друг с другом. Не помогало ни вмешательство Чуба, ни хитрые уловки молчунов. Может быть, поэтому Чуб держал их все это время под своей рукой, сделав сначала сержантами, а потом и лейтенантами. Вражда была то явной, то глухой, но не прекращалась ни на минуту. Слишком уж разными людьми были второй и третий лейтенанты Башни. И вот настал день торжества Шороха, но второй лейтенант, глядя на умирающего Леденца, не чувствовал даже намека на радость, скорее присутствовало чувство досады то ли на извечного соперника, то ли на себя.

– Бросайте оружие, – приказал Шорох меченым Леденца. – И ты, Лось, тоже.

– Вперед, – рявкнул Лось и нажал на спусковой крючок огненного арбалета. Целил он в Шороха, но тот успел метнуться за колонну, и очередь, выпущенная капитаном, опрокинула навзничь стоявшего в пяти шагах молчуна. Меченые Леденца, сметая все на своем пути, ринулись к выходу. Сам Леденец приподнялся с пола и полоснул из огненного арбалета по суранцам, бросившимся было преследовать бегущих.

– К окнам, – крикнул Драбант, – не дайте им прорваться к воротам.

Звон стекла дал понять Лосю, что призыв молчуна был услышан. Надо отдать должное Драбанту, он быстро сообразил, что преследовать бегущих в узких коридорах смертельно опасно, ибо умелый стрелок, оставленный в засаде, мог навалить горы трупов из неосторожных охотников.

Двор отлично просматривался из окон, занятых стрелками Драбанта во всех направлениях, от ворот до конюшни. Лось, прижавшись горячим лбом к холодному камню колонны, ждал, отсчитывая секунды. Треск огненных арбалетов у окон стал для него сигналом.

– Драбант, сука! – крикнул Лось и выстрелил в перекошенное яростью и страхом лицо молчуна, а после полоснул по спинам приникших к окнам стрелков.

Сразу же десятки огненных арбалетов злобно огрызнулись в ответ, и отшатнувшийся к стене капитан Башни принял в свое тело весь свинец, предназначенный его друзьям.

Глава 5

СЛЕД ХРАМА

Тор пропьянствовал всю ночь, запершись в одном из залов Нидрасского дома вместе с Арой и Волком. Рыжий, увидев их опухшие с перепоя лица, только крякнул в сердцах. Эйрик Маэларский вздохнул: обстановка складывалась из рук вон. Не приходилось сомневаться, что меченые рано или поздно опомнятся и постараются сполна рассчитаться с Тором за смерть Чуба. Но самого владетеля Нидрасского это обстоятельство волновало мало. Мутными глазами смотрел он на Эйрика и Рыжего, а их предостережения не доходили до его затуманенного алкоголем сознания.

– Пошли кого-нибудь за Данной, – шепнул Рыжему Маэларский, – может, она сумеет его уговорить.

Рыжий только рукой махнул – он знал Тора лучше Эйрика, знал, какой бес иногда вселяется в товарища и как трудно бывает с ним сладить. Смерть Чуба потрясла всех меченых, а уж про Тора и говорить нечего. Тор пытается залить душевную боль вином, но вряд ли ему это удастся. Тризна по капитану меченых грозила затянуться и запросто обернуться новыми похоронами. Шорох ждать себя не заставит, а Лось, как это было в истории с Лебедем, просто отойдет в тень. Жизнь оборачивалась нелепым кошмаром: Чуб убит, Лэнд в руинах, а на границе орудует орда кочевников, грабя и убивая крестьян. И нет человека, способного объединить Лэнд для отпора новому нашествию. Так уже было добрую сотню лет назад, но у людей слишком короткая память. А Чуб ошибся: месть порождает только ответную месть и более ничего. Нельзя объединить людей ненавистью и страхом, рано или поздно все рушится, и уцелевшим остаются только обломки показного величия да проклятия ограбленных людей.

Тор открыл покрасневшие от бессонницы и пьянства глаза и посмотрел на вошедшую женщину. Волк поднял голову, икнул и пьяно улыбнулся ей. Ара, сохранявший еще остатки разума, с тревогой покосился на дверь, прикидывая в уме, как бы побыстрее ретироваться из зала, не роняя при этом собственного достоинства. В том, что разговор будет не самым приятным, он не сомневался. Меченый незаметно подмигнул Волку, указывая на выход, но тот, удобно устроившись в кресле, не был расположен его покидать.

Тор наполнил до краев кубок и протянул его Данне. Странно, он не казался особенно пьяным, во всяком случае, вытянутая рука ни разу не дрогнула, и ни капли вина не пролилось на стол. И только Ара, знавший, сколько в действительности выпито за сегодняшнюю ночь, понимал, что Тор не просто пьян, а уже находится за той чертой, когда человек перестает быть человеком, превращаясь в животное, буйное и страшное.

Ара затосковал и предпринял героическую попытку скрыться. Ноги довольно плохо его слушались, а пол уходил то вправо, то влево. Меченый с трудом, но все-таки устоял на ногах. Тору наконец надоело держать кубок в вытянутой руке, и он со злостью отшвырнул его в сторону. Кубок ударился о висевший на стене щит и со звоном покатился по плитам. Ара с интересом наблюдал, как серебряная посудина, крутясь волчком, вкатывается под стоящее у стены кресло. Пол, похоже, начал успокаиваться, крутую волну сменила легкая зыбь. Ара сделал один шаг вперед, потом другой и с трудом добрался до двери. У порога он остановился и оглянулся: Тор и Данна все так же не отрываясь смотрели в глаза друг другу. Это было уж слишком, и Ара, не раздумывая больше, выскользнул из комнаты.