Черный колдун, стр. 50

Пот градом катился по его лицу, спина в пять минут стала мокрой, но он не жалел, что пришел сюда. Зрелище, открывшееся его глазам, было воистину величественным. Толпа горожан с поразительной быстротой заполняла пустое пространство, гигантской воронкой сбегающее к площадке в центре Чистилища, напоминавшей размерами арену для поединков в родном Лаудсвильскому Бурге. Сто мужчин, облаченных в блестящие доспехи, прошествовали мимо оказавшегося в первых рядах владетеля и выстроились на арене полукругом.

– Первые Мечи Храма, – подсказал плосколицый слуга. Лаудсвильскому показалось, что он увидел среди латников Беса, но, возможно, его просто подвели глаза. Зато Чирса он узнал сразу. Тот стоял в облитом серебром плаще среди своих немногочисленных собратьев посвященных, и неровный свет горевшего на помосте огня освещал их не подвижные фигуры.

Вздох, подобный легкому ветерку, пронесся по огромному залу, и наступила мертвая тишина, почти невероятная при таком скоплении народа. Мерно ударил невидимый колокол. Облаченный в роскошную золотую хламиду человек появился в центре помоста, держа в вытянутой руке жезл. Постояв немного, он взмахнул этим жезлом и опустился в невидимое кресло. Владетель мог бы поклясться, что это кресло. Положение спины, рук и ног жреца показывало, что он сидит, но тем не менее ни трона, ни кресла под ним не было. Позолоченный жрец, казалось, висел в воздухе в довольно забавной и нелепой позе. Однако никто не засмеялся. Лаудсвильский уловил на лицах соседей страх, и ему стало не по себе.

Огонь в золотой чаше взлетел к потолку, осветив едва ли не весь огромный зал до самых отдаленных и темных уголков. Трое одетых в желтое служителей Храма вывели на помост обнаженного человека.

– Барак, – выдохнул стоящий рядом с владетелем слуга Чирса и тут же прикусил губу.

Имя, произнесенное плосколицым, ничего не говорило Лаудсвильскому, но по реакции серебряных жрецов он догадался, что этот худой, заросший жидкой бородой старик участвует в церемонии по принуждению. Благородный Рекин не раз видел казнь, случалось, и сам отправлял людей на виселицу, а потому был слегка разочарован тем, что его ожидания закончились столь банальным зрелищем. Видимо, старик уж очень насолил Храму, если проводить его в последний путь явились все верховные жрецы Великого.

Одетые в желтое служители Храма повалили Барака на помост и застыли над ним с обнаженными кинжалами в руках. Хриплое дыхание жертвы и палачей разносилось по всему залу. Сидящий на невидимом троне жрец взмахнул жезлом. Барак вскрикнул и затих. Жрецы принялись орудовать кинжалами. Лаудсвильский вздохнул – храмовики в своих развлечениях могли бы быть и поизобретательней. Наконец жрецы выпрямились, издав при этом торжествующий крик, в руках они держали голову, руку и сердце Барака.

– Хвала Великому. – Верховный жрец поднялся с невидимого трона. И сразу же полилась музыка, тихая и печальная. Все собравшиеся в Чистилище люди качнулись навстречу этой нежной мелодии. В огромном зале зазвучали голоса тысяч людей, слитый чьим-то гигантским усилием в единый мощный глас хвалы Великому. Потрясенный Рекин пел вместе со всеми, не отдавая себе отчета в том, что за слова срываются с его уст. Слезы благодарной радости катились по его лицу, он задыхался от счастья и от ощущения причастности к Храму. Хвала Великому, хвала посвященному Геронту, его Правой руке!

Краем затуманенного сознания Рекин чувствовал ужас всего происходящего, но не в силах был сопротивляться нахлынувшему на него безумию. А музыка все лилась, тихая и печальная, унося людей далеко-далеко, к подножию Небесного трона. Казалось, что все это будет продолжаться вечно: то ли сон, то ли явь, нечто неопределенное, но бесспорно возвышенное. Плосколицый слуга Чирса тоже пел и глаза его сияли радостью. Рекин задохнулся от любви и к нему, и ко всем собравшимся в этом зале, но особенно к верховному жрецу Геронту.

Жрецы-палачи подошли к пылающей чаше и швырнули в огонь голову и руку Барака. Сердце его поднесли Геронту, и тот спокойно наступил на него ногой. Несмотря на переполнявшую его радость, Рекин содрогнулся от отвращения. Прозвучали последние аккорды нежной мелодии, люди постепенно приходили в себя, смущенно поглядывая друг на друга. Правая рука Великого верховный жрец Геронт исчез так же таинственно, как и появился. Потрясенная толпа, подгоняемая ударами бичей, потянулась к выходу.

В этот раз Лаудсвильскому не повезло, храмовый стражник достал-таки его по плечам хлестким ударом, но владетель не почувствовал боли. Он медленно приходил в себя после всего пережитого. Окончательно очнулся он только на улице. Расторопный слуга выдернул сомлевшего владетеля из толпы и узкими переулками повел его к дому посвященного Чирса.

Глава 6

ЕЛЕНА

– Хватит, благородный Рекин, – поморщился Чирс – Я понимаю твое состояние, но пора взять себя в руки. И запомни: управлять овцами в загоне не так уж сложно, достаточно показать им кнут и пообещать много свежего корма. После этого они будут радостно блеять при виде твоих грязных сапог. Нет здесь никакого колдовства, а есть точный расчет и знания, накопленные поколениями. К сожалению, эти знания вырождаются в откровенное шарлатанство. Ты видишь не рассвет Храма, а его медленное угасание.

Чирс придвинулся почти вплотную к Лаудсвильскому, темные глаза его холодно заблестели:

– Найди мне амулет, Рекин, и я осыплю тебя золотом с головы до ног.

Посвященный Чирс был сегодня уж слишком откровенен. Рекин и раньше догадывался, что возня вокруг утерянной реликвии Храма началась неспроста, но он никак не предполагал, что все это так серьезно. Скользкие мысли появились в голове владетеля, но, взглянув в холодное и насмешливое лицо Чирса, он от них отказался.

– Ты разумный человек, благородный Рекин, а мне всегда хотелось, чтобы разумных людей в этом мире было больше, а главное – чтобы они жили подольше.

Лаудсвильскому стало не по себе. Его пытались втянуть в заговор, целей которого он не знал, да и не хотел знать.

– Благородный владетель Лаудсвильский, один из самых могущественных владетелей Лэнда, в глазах нынешних заправил Храма не более чем пыль под солнцем, варвар, которого они в своем глупом самомнении никогда не признают равным себе. Тебя ведь так и не допустили к ногам посвященного Геронта, благородный Рекин?

Лаудсвильский помрачнел. Чирс был кругом прав: владетеля приняли куда менее любезно, чем он ожидал. А главное, цели, которые он ставил перед собой, никого в Храме не интересовали. Но сможет ли Чирс ему помочь, вот в чем вопрос.

Длинные полы расшитого серебром кафтана Чирса колыхались в такт шагам. Горданец, как успел заметить Рекин, не любил долго оставаться на месте. Разговаривая, он прохаживался по залу, ловко огибая тяжелую мебель, сделанную из неизвестных владетелю пород деревьев, и бросал время от времени на собеседника взгляды, в которых проницательность сочеталась с насмешкой.

Благородный Рекин предпочитал разговаривать сидя – хоть какая-то опора в мире, который засасывал его с неутомимостью Змеиного болота. Лаудсвильский на мгновение почувствовал удушье и торопливо расстегнул ворот рубахи:

– Я сделаю все, что в моих силах, посвященный Чирс.

Ответ ни к чему не обязывающий, но лояльный. Впрочем, конкретных предложений ему пока сделано не было, если не считать просьбы способствовать в поисках амулета.

– Было бы неплохо, если бы мальчишка хоть в чем-то мне помог.

– Я же сказал, что он ничего не помнит.

Чирс вдруг застыл на месте и прислушался. В этом странном зале не было окон, хотя солнечный свет проникал сюда в достаточном количестве, но какими путями, Рекин затруднился бы ответить. Владетель тоже напряг слух, пытаясь определить, что же так насторожило хозяина.

– Кажется, это она. Мой племянник называет ее Еленой. Быть может, она поможет нам.

Рекин пожал плечами, ему это имя ничего не говорило, но посвященному Чирсу видней, каким способом воздействовать на родственника.