Лоцман. Лето кончится не скоро, стр. 15
— С кем?
— Ну, с пришельцами. Раньше думали: вот прилетят первый раз — общий праздник будет, митинги, встречи, по телику передачи на весь мир… А уже сколько раз прилетали, и контакты были всякие, ну и что? Одно сообщение про контакт, а десять, что все это неправда. Чтобы шуму меньше было. У нас ведь боятся всяких необыкновенностей. Особенно начальство…
— Пожалуй, ты прав. Боятся, как Подгорский горсовет открытого неба.
— Ага! Хотя открытое небо — это как раз самое обыкновенное… И многомерность — тоже обыкновенное дело. Просто еще время не пришло.
— Время, когда для всех откроется многомерный мир?
— Да… — задумчиво сказал Сашка. — Оно ведь все равно придет. Вот смотрите, сперва Земля была плоская…
— Это люди думали, что плоская…
— Ну да! Потом открылось, что шар, и скоро к этому привыкли, сейчас запросто вокруг света ездят туристами… После в космос полетели, в бесконечный, он тоже открылся. И опять все привыкли… Мир, он же расширяется, только не сразу, а время от времени…
— И настала очередь многомерности?
— Да! И совмещенных пространств… Только очередь, наверно, еще не совсем настала. Пока только первые лазейки… Но раз они есть, проводники-то нужны, правда ведь?.. — Сашка вдруг смущенно надулся.
— Еще бы! — сказал я. — Конечно нужны. — И подумал: «Куда бы я без тебя делся?»
И вздрогнул. Потому что послышалось: «М-мяу!»
Из Сашкиной сумки, которая стояла у него под боком, вылез полосато-серый котенок.
3. Воспоминания на привале
— Что за явление? — изумился я.
Но мой проводник спокойно сгреб котенка, посадил себе на грудь, погладил. Тот заурчал.
— Чиба это… Что, надоело в темноте, бродяга?
Вот, значит, как! Ладно… Коли уж решил, что находишься в отраженном мире, нет смысла удивляться мелким фокусам. Я вспомнил станцию Начальную и подозрительно спросил:
— А это создание не умеет ли превращаться еще и в серую птичку с хохолком?
— Он в кого хотите умеет превращаться.
— Мрр-да, — отчетливо произнес котенок.
— Смотри-ка ты!.. Откуда у тебя такое чудо?
— В прошлом году нашел за помойкой. Он был вороненком с перебитой лапой. Мы с мамой его лечили. Он выздоровел и заговорил. Сперва помаленьку, а потом такой болтун сделался!.. Стал рассказывать, что он инопланетянин. Врет, наверно…
— Сам вррешь! — Котенок подскочил, как мячик, превратился в вороненка, сел Сашке на колено и сказал капризно: — Никогда не веришь. Кр-рокодил!
— Брысь! — велел Сашка.
Чиба взлетел и метрах в пяти над нами закувыркался темным комком. Кричал что-то картаво и неразборчиво — видимо, ругался. Сашка поднял руку, растопырил два пальца и прицелился в него, как из рогатки.
— Р-разбой! — завопил Чиба. Опять упал на Сашкино колено, сделался игрушечным клоуном и, будто с горки, съехал к Сашке на живот. Лег ничком, сказал кукольным голоском:
— Я м-маленький. Пожалей Чибу…
Сашка прикрыл его ладонью.
— Подлиза…
— У меня в детстве тоже был тряпичный клоун, — сказал я. — Конечно, без таких способностей, но я его очень любил… И звали его похоже: Буба.
Сашка почему-то очень удивился. Даже сел.
— В самом деле?!
— Да. А что такого?.. Он еще долго потом у нас жил. Даже мои дети им иногда играли. Правда, не часто… А потом он куда-то девался. Жалко так…
— Ушел, наверно, раз ненужный сделался, — вздохнул Сашка.
— Может быть…
— А у вас… дети большие?
— Конечно. Семейные уже. Дочь и сын…
…Денис родился через три года после Ларисы. И Тереза сказала: «Хватит. Двое — это в наши дни норма». Она вообще была решительной супругой, всем распоряжалась сама: как воспитывать детей, куда нам ехать на отдых, где покупать дачу, какого цвета заказывать мне костюм. Единственное, что оставалось полностью моим, это издательские дела и рукописи. Даже то, что нам пора кончать совместную жизнь, Тереза решила единолично и, как все остальное, мудро и вовремя:
— Дети выросли. А я жила с тобой только ради них!
— Ну уж… — сказал я.
— Да! И я имею право хотя бы остаток лет просуществовать по-человечески.
— Что ж, мы живем в демократическом обществе.
Мое спокойствие (во многом, правда, внешнее) раздосадовало Терезу.
— По крайней мере, ты научишься стирать белье! И включать газовую плиту!
— У нас прачечная рядом. А плиту включать я умею. Мало того, даже не забываю выключать.
— Это единственное, что ты умеешь в жизни!.. Ты жил так, будто после пятнадцати лет твое нормальное, событийное существование кончилось и ты утонул в своем бумажном море!
— Возможно, так оно и есть…
— Не «возможно», а факт! Ты существуешь… по инерции! Вне времени! Это надо же: отказаться от бесплатной поездки в Штаты из-за того, что, видите ли, необходимо закончить книжку! Какой нормальный человек в состоянии пойти на это?
— Нормальный не в состоянии, — скорбно согласился я.
— Я знаю, что ты скажешь! Что тебе не нужны никакие заграницы, потому что тебя вполне устраивают твои воображаемые миры и герои! Они для тебя главная реальность!
Я ничего подобного никогда не говорил. Но кое-какие струнки Тереза нащупала правильно. И немудрено! Больше двух десятков лет прожили вместе. Точнее — рядом.
— Идеалист и мистик, вот ты кто! И в жизни, и в книжках!
— Да книжки-то мои ты почти не читала, дорогая…
— У меня не было времени. Я тащила на себе дом!.. Я была в доме и хозяйкой, и хозяином!
— А я только кассовым автоматом…
— Не надо! Не надо попрекать!.. Умение сочинять романы (пускай даже такие, которые кому-то нравятся) — это еще не значит быть настоящим мужчиной!
— Безусловно, это разные качества. Одно из них крепнет с возрастом и опытом, а другое, увы… Здесь-то и собака зарыта…
— Не говори пошлости! — И она пустила слезу.
— Не буду. Но открой все-таки секрет: кто он?
— Не выдумывай!.. Просто у меня нет сил. А ты… ты когда-нибудь поймешь, что все твои книжки не стоят и дня настоящей жизни… которую ты так легкомысленно прозевал!
— Тут ты, пожалуй, права, — сказал я с боязливым холодком внутри. — Но, честное слово, это не зависело от меня.
— Ну да! «Он знал одной лишь думы власть»!.. Это воспитание твоей мамы! Она мне внушала, что надо все помыслы подчинять единой цели!
— Мама учила тебя детей пеленать! И суп варить!.. И вообще оставь ее… А то убедишься, что я растерял не все способности мужчины. В частности, умение дать крепкого пинка.
Впрочем, расстались мы вполне мирно. Даже по-дружески. Полюбовно разменяли квартиру, тихо оформили документы.
— Я буду навещать тебя, — всхлипнула Тереза. — А то ведь ты засохнешь один без привычки-то…
— Очень мило с твоей стороны…
Ребята отнеслись ко всему этому достаточно спокойно. Лариса — та вообще только плечами пожала, она жила уже с мужем. Денис малость попереживал, но у него тоже хватало своих забот: учился он в Свердловске, готовил курсовой проект и к тому же первый раз влюбился по уши…
А он оказался подполковником, преподавателем в местном артиллерийском училище. Моим одногодком, но не в пример мне бравым, подтянутым. Кстати, давним знакомым Терезы, бывшим ее одноклассником. Он был хороший мужик, мы с ним даже славно выпили однажды на дне рождения Ларисы…
…— Что? — встряхнулся я. Сашка о чем-то спросил.
— Да так… подумалось, — неловко повторил он. — Наверно, интересно, когда отец — писатель.
— М-м… не знаю. Ребята, по-моему, на это не смотрели как на что-то особенное… Лариса, кажется, иногда обсуждала с подругами мои книги. А Денис… он всегда был технарь-одиночка. По всей квартире — рассыпанные «конструкторы»…
— А кем он сделался теперь?
— Инженер. Специалист по вибромашинам.
— А что это за машины?
— Разгрузочные… Есть в нашем климате такая проблема — смерзшиеся грузы. Скажем, уголь или щебенка. Пришел вагон, и в нем сплошная спекшаяся от мороза глыба. Что делать? И вот ставят на вагон машину, которая создает своим механизмом вибрацию. И груз от этой мелкой тряски разрыхляется.