Маска чародея, стр. 99

– Да, Сивилла, – сказал я, плача, гордый от того, что могу плакать. – Именно этого я хочу. Я солгал собственному отцу. Он всегда советовал мне не доверять чародеям… но поверил мне, хотя этого делать не стоило. Я хочу того же, что и мой отец, хочу так отчаянно… Я стал похож на чистый лист бумаги – без любви, без ненависти и всего остального… я больше не Секенр… я просто сила… а победив, потеряю все. Думаю, отец знал об этом, но уже не мог свернуть с пути, по которому шел так долго.

Положив свою руку на мою, она сжала мои пальцы на рукояти меча.

– И ты уже не можешь повернуть назад, – сказала она. – Тебе не остается ничего другого, кроме как завершить начатое Ваштэмом. Когда все закончится, я позабочусь о тебе. Доверься мне. Мы будем действовать сообща. Подчинись мне, и это станет последним из чудес, которые я обещала тебе, когда ты впервые пришел ко мне в дом.

– Почему ты делаешь это, Сивилла?

– Секенр, почему ты расписываешь страницы орнаментами разных цветов, украшая их гирляндами, завитками и крошечными картинками, если ты с тем же успехом мог передать смысл, просто написав текст обычны ми черными буквами? Именно по этой причине я украшаю жизни, которые вплетаю в узор. Это делает мой труд гораздо интереснее.

Время возобновило свой бег.

Божественный ребенок тянул свои руки вниз. Я совершенно точно знал, что, если он раздавит или уничтожит букву тчод, я умру, исчезну полностью и окончательно, как отец, и от меня останется только кучка выжженной шелухи. Я знал это, потому что где-то прочел или об этом сообщил мне кто-то из живущих во мне чародеев, или рассказала Сивилла. А может быть, я каким-то образом подслушал отрывочные бессвязные мысли новорожденного бога.

Поэтому я обратился к тчод, назвав ее истинным тайным именем, и притягивал ее к себе, пока она не опустилась мне на грудь, зашипев, как клеймо из раскаленного железа.

И как я не понимал этого раньше? Буква на бумаге была никчемной и бесполезной. Плавающая в воздухе буква лишь ухудшала мое положение, делая меня страшно уязвимым. Мне надо было стать с ней единым целым, и лишь сейчас я добился этого. Я стал тчод, а тчод стала Секенром. Так благодаря боли я нашел сам себя.

Я поднял меч и отсек гигантскую светящуюся руку. На меня хлынул жидкий огонь. Я вскрикнул и отшатнулся, а божественный монстр со стоном выпрямился, проломив потолок и осыпав меня градом обломков. Что-то тяжелое ударило меня, свалив на бок. Мне показалось, что правое плечо сломано. Перехватив меч из правой руки в левую, я, уже не колеблясь, подпрыгнул, не обращая внимания на слепящий свет и обжигающий огонь, и вонзил меч в промежность богоподобного существа. Оно с ревом упало на колени, а потом обрушилось плашмя, увлекая за собой лавину искр и горящих головешек.

Я стоял, вытянувшись и воедино слившись с выставленным вверх мечом, чтобы не дрогнув встретить его ужасающие объятия.

Бог-дитя умирал. Его внутренний свет погас. Тело почернело и затвердело, став хрупким, как плохо обожженная глина, и рассыпалось на тысячу осколков.

Какое-то мгновение я неподвижно стоял в одиночестве в полумраке комнаты, голый и обожженный, а вокруг меня оседали искры и пепел.

– Сивилла? – позвал я. – И что теперь?

Глава 17

ДОЛГОЕ ОЖИДАНИЕ

Перед вами сны Секенра-бога, записанные Секенром, который уже не бог. Больше не бог. По крайней мере, я так считаю. Я попытаюсь восстановить то, что не может удержать память, выразить то, для чего не существует адекватных слов.

Интересно, спал я или бодрствовал?

Огонь угасал, пламя на стенах горящего дома, теперь тускло-красное, вновь стало почти неподвижным.

А не спал ли я, когда стоял в полутьме, а мертвец, когда-то бывший богом, лежал у моих ног кучкой обуглившейся бумаги?

Я дотронулся до нее мечом, и он погрузился в бесформенную массу.

А не спал ли я, когда изо всех моих многочисленных ран внезапно хлынул чистый свет, а отверстие в боку заревело, как жерло топки?

Преображенный, я стоял в свете, как статуя из ослепительно блестящего металла. И слушал, пораженный, даже испуганный, шепот богов, выскочивших из своих жилищ на небесах и отказывающихся поверить собственным глазам. Насколько удивительно, насколько ужасно было для них видеть, что один из созданных богами, вернулся во время, предшествующее самому акту Творения – когда нога человеческого создания еще не ступала на землю – и теперь сам стал полноправным членом божественной компании, одним из создателей. Невероятный, неразрешимый парадокс.

Я услышал, как Сюрат-Кемад, ворочаясь, пробуждается от своего бесконечного сна в речном иле. Я слышал усиливающийся рокот громоподобного биения его сердца.

Боли больше не было. Собственное тело казалось мне частицей пепла, поднимающейся в дыме костра, совершенно беспомощной, которую горячий ветер несет помимо ее воли. Я видел неизбежность всего, что было, всего, что происходит сейчас, и всего, что будет, все это проплывало перед моим взором, словно обратное течение Великой Реки.

Я подошел к дверям отцовского дома и, стоя на пороге, смотрел на реку подо мной и звезды надо мной. Новые звезды, пробуждаясь к жизни, медленно поднимались из темной воды, от дыхания Небес по поверхности Реки пошли волны, а новые боги и духи еще не рожденных начали видеть свои первые сны.

Я стал свидетелем восхода солнца в первый день существования мира. Боги сошли на совершенно пустую землю, попирая ногами твердь и рассыпая семена жизни, как фермер сеет зерна.

Но сама Земля еще не ожила, и семена падали на бесплодную почву. Звери и птицы чахли, превращаясь в сухую шелуху, в пыль.

Я чувствовал, как семена песчаным дождем падают мне на голую кожу, и земля была подобна моей коже – отвердевшая, высохшая и потрескавшаяся.

Вечером первого дня боги увидели свои тени, поднявшиеся, чтобы противостоять им. Это была ожившая тьма, титаны, которых будут почитать многие поколения чародеев, вопреки воле испуганных богов.

Я тоже боялся их, так как мысли богов были моими собственными мыслями.

Я встал на краю обрыва, там, где когда-то было крыльцо, высоко над рекой, далеко от неба и от лиц богов, с отцовским мечом в руках, и закричал:

– Я пришел, боги, я один из вас! Я Секенр, бог-чародей! Не бойтесь, я тот, кто станет самым великим из вас, защищу вас! Я бог, не отбрасывающий тени. Нет титана в виде Секенра, а значит, я не боюсь титанов.

Какая дерзость. Неужели я действительно хотел это сказать? А что бы на моем месте сделал Ваштэм? Я позвал его в своем разуме, собираясь спросить об этом, но он, конечно же, молчал. Его там больше не было.

Я простоял так всю ночь, и из моей израненной плоти во тьму лился свет, разгоняя тени и озаряя мир, подобно второму восходу.

Днем я тоже стоял там, и дым поднимался из меня длинным черным столбом.

Бог внутри меня заговорил, движимый своей безумной гордыней. Мальчик Секенр и все остальные чародеи беззвучно кричали в тишине. Говорил бог. Новорожденный бог провозглашал принципы того, что Секенр когда-то назвал искушением магией. Этот бог собирался ниспровергнуть небеса. Он собирался переделать мир. Он собирался пожрать всех богов и сделать их частью себя самого.

Тогда и только тогда он сможет освободиться от страха.

Боги на небесах услышали меня. Как они могли не услышать меня, если их голоса были моими, а мой голос – их голосом? Я поднял взгляд и в вечернем сумраке увидел, как они совещаются вдали за закатным солнцем. Я видел, как они встают со своих тронов и как только что появившиеся созвездия рассыпаются по их мантиям, слабо дрожа в них.

И я услышал, как они осуждают Секенра – выскочку, самозванца и вора, ставшего божеством благодаря убийству.

– Отец? – мысленно спросил я. – Ты этого хотел? Ты предвидел это?

Но он не ответил. Его больше нигде не было.