Монеты на твоей ладони, стр. 76

Ярость. Чистая ярость. Мать битвы.

И все уже не важно. Даже то, что ты сильнее. Я закидываю голову и хохочу, скаля клыки. Ярость битвы бежит в моей крови. Сладкая, пьянящая ярость. Она сорвала барьеры, дала наконец вспомнить загнанной в тиски душе, что она может. Какой она должна было быть всегда — всесильной, как время, смертоносной, как остро отточенная сталь. Вспомнила, что я — Водящая смерть, Королева. Я пустила в себя Ярость, я закружилась с Битвой, приняла в себя, растворилась в ней. Стала танцем без жалости, единое имя которому — Смерть. Как хорош-ш-шо… Чувствовать, как по телу растекается предвкушение… Чувствовать, как оно наполняется Силой, избавляется от слабости. Жалость? Честь? Все это давно позади, за Гранью, пройденной еще до рождения. Я выше законов, выше морали, поэтому я всесильна. Я — совершенна, как совершенна ярость в своей чистоте, как совершенна битва в своей многогранности, как совершенна смерть в своей бесконечности. И я привела вам ту, что рада всем. Ту, что я одна вожу за собою, ибо я вспомнила. Вспомнила, кем была среди вас, и кто стоит у меня за правым плечом.

Глава 19

Где-то высоко над головой причудливым узором переплетались кажущиеся отсюда тоненькими нитями тускло поблескивающие трубы. Почему-то казалось, что я видела это раньше. Где-то. Когда-то. Очень, очень давно…

Рядом зашевелилось что-то темное. Какой-то бурый куль, пахнущий кровью и потом. Внезапно пришло понимание: это — человек. И тут же, из ниоткуда, имя — Алекс… Лис, Огненный Лис, Velke Z…

— Ты меня слышишь?! — тело отчего-то начало вздрагивать. Голова замоталась из стороны в сторону. Почему? Я огляделась. А, понятно, человек трясет меня за одежду. Почему? — Скажи, что ты вернулась! Или, ей богу, я вытащу тебя, хочешь ты этого или нет!

— Почему? — спросила я. Что он от меня хочет, этот человек со злыми слезами на жестком лице?

— Господи, ну наконец… — руки упали, отпустив меня, глаза устало закрылись, и слезы вновь заструились по впалым щекам. — Вернулась…

— Что ты хочешь от меня, человек? — глаза снова широко раскрылись, руки взлетели к лицу. Тоненькая струйка крови потекла из-за рукава на ладонь, разбиваясь на десятки крошечных капелек. Мелкие-мелкие, почти как пылинки, заструились по коже, падая в пустоту. Кап-кап. Кап-кап. Кап…

— Господи, да что же с тобой, Скай… — прошептал человек. Последний слог, Sk`ai, последняя пылинка крови, упавшая на лицо… Словно слепящая вспышка открылась в мозгу, выжигая пелену на одном, прокатилась к сердцу, заключая в пылающий кокон другое. И ни звука, ни шороха. Тихо…

Я помотала головой. Тихо. Ни звука, ни мысли. И вдруг — свет, свет, свет, много света. Словно ласковая рука коснулась щеки, лаская, успокаивая, отгоняя сумрак. Лавина мыслей. И понимание, пронзившее, словно иглой. Я — Страж. И я вернулась. Смогла…

— Ну скажи хоть что-нибудь! Что ты с собой сделала?! — он сорвался на крик.

— Дурой я родилась, и с этим уж точно ничего не сделаешь, — услышала я свой голос. Голова яснела, все еще не отойдя до конца от грани , но я уже была на этой стороне. Спасибо, мама. Я узнала твой свет. Я не смогла бы без тебя, ты знала это…

— Убить тебя за такие шуточки… — Лис порывисто схватил меня в охапку, обнял так, что застонали ребра, прижался щекой к щеке, и я уже не увидела, а только почувствовала, как, теперь и по моей коже, потекли его слезы, горячие, соленые, но на этот раз слезы облегчения, а не слепого отчаянья. Мальчик, мальчик, хоть в чем-то ты еще остался прежним… Но и это ненадолго. Увы…

Сознание прояснилось настолько, что, наконец, начали возникать вопросы. Я окинула взглядом пространство — что угодно, но не лаборатория. И не док, несмотря на то, что стен не разглядеть в полумраке, настолько они далеко. И тонкая паутинка под потолком — вовсе не кабели, а огромные вентиляционные шахты, выведенные наружу. Наконец я догадалась посмотреть себе под ноги. Небольшая прямоугольная площадка, огороженная перилами, сменялась лестницей, уходившей вниз, в темноту. А вокруг вырастали все новые и новые площадки, связанные лабиринтом хрупких лесенок. И, уцепившись за их тусклый блеск, взгляд смог наконец рвануть ввысь, вычленить из темноты черные громады, к которым наросшими моллюсками лепились эти площадки, возвышающиеся, сгибающие к земле всей свой массой, сдавливающие легкие, подавляющие и сжимающие, словно в огромном кулаке.

— Охоньки… Что мы у накопителей забыли-то? — растерянно брякнула я в слух.

— Так у тебя надо спросить, великая и ужасная, — отозвался он с бледной улыбкой.

— Ничего не помню… И ты… — внезапно я сообразила, что разговариваю с потенциальным трупом, — Ты почему живой?

— Ну спасибо, — Лис рассмеялся, но хриплый лающий смех быстро перешел в кашель.

— Миль пардон, — я рассеянно почесала за ухом. Потом долго, минуты две, пыталась продолбить вакуум, образовавшийся в моей и ранее не блещущей объемным содержимым голове. Ощущения, как у пустого ведра. И эхо… — Дохлый номер. Вопрос на миллион старых калош: насколько правомерно наше здесь сидение?

Улыбнулся. Чего ради и затевалось. Только вот не нравиться мне ни лихорадка в глазах, ни осунувшееся лицо, ни бледность, ни опущенные плечи.

— На хвосте никто не висит, если ты об этом. А так… Не знаю… — глаза снова потускнели, лицо застыло в маске одной сплошной непроходимой усталости. Нет, юноша бледный со взором горящим, так у нас дело не пойдет!

— Так у нас дело не пойдет! — повторила я вслух, — А ну-ка, иди сюда, — я села, подтерев штанами многовековую пыль, и, привалившись спиной к довольно-таки холодному боку накопителя, приглашающе похлопала по коленям. Ответом мне стал сумрачный взгляд гордой птицы, предпочитающей умереть в полете, но не пасть до такой банальности, как скворечник. «Сижу за решеткой в темнице сырой… пам-пам-пам, пам-пам, ударенный головой…» Или нет? Коварный взгляд опытного диверсанта мгновенно вычленил опорную точку объекта с последующим ее удалением из-под оного. После непродолжительной возни, в ходе которой я наглядно доказала, что опыт и умение применить закон рычага в таком деле решают все, Лисова голова упокоилась у меня на коленях, а я уже привычно стала стаскивать перчатки. Осторожно взъерошила волосы, ласково щелкнула по носу и категорически пресекла последние попытки подняться, впрочем, не такие уж и решительные.

— Ну вот и ладненько, — тихо приговаривала я, видя, что он наконец стал расслабляться. Лису на самом деле сейчас надо было лежать, а еще лучше — спать, даже если забыть про то, что по всякой логике он сейчас должен быть истекшим кровью трупом. Поэтому я не стала тормошить Лиса, даже когда его глаза закрылись. Просто тихо положила открытую ладонь ему на голову и вливала свою энергию, которой у меня сейчас почему-то ощущалось в избытке.

— И не надо думать, что я сплю. Не хочется мне спать. Просто двинуться уже сил нет.

— Я в курсе, солнышко. И раз ты так хорошо устроился, поведай наконец про мои подвиги. Надеюсь, я не танцевала на столе стриптиз? Моя ранимая психика этого не перенесет.

— Лучше бы танцевала…

— Что, не терпится посмотреть на мое прекрасное, молодое, гибкое и стройное тело? — ухмыльнулась я. Кое-чьи ушки подозрительно запунцовели. Что, правда?! Ну-уу… Гм… Молодой неуравновешенный организм и все такое, ведь правда, а?! Ну скажите, что правда!… Как меня уже достали эти грабли… — Так, что, говоришь, там было? — продолжила я голоском петуха, которому наступили на горло.

— С какого именно момента?

— С того самого, когда Реллин попытался тебя забрать.

— Гм… Темный что-то говорил, что-то о титуле и крови, но я не слишком вслушивался. Очень уж было…хреново, — я не стала поправлять, что определила бы это состояние как более тяжелое. Сейчас мне оставалось только подлечить поверхностные царапины, чем я и занялась. — А у тебя… Лицо спокойное-спокойное, а глаза… глаза пустые-пустые, нечеловеческие совсем. И это было страшно. Хотелось забиться в уголок и не дышать. И я чувствовал… Рядом с тобой тогда что-то было…