Ошибка Одинокого Бизона (часть сборника), стр. 3

Ловцы освободили нас троих и молча удалились, за ними последовала толпа.

Отец опустился на ложе из звериных шкур и закрыл лицо руками. Вернулась сестра и, плача, взяла меня за руку. С нами остался кое-кто из наших родственников и друзей. Они помогли матери поставить вигвам и разложить маленький костер. Потом, предложив нам сушеного мяса и пеммикана, они ушли вслед за толпой.

Три раза подбрасывала мать сухие ветки в костер, а отец по-прежнему молчал и не отнимал рук от лица. Жестокое постигло его наказание. Удары плеткой были слабые и почти не причинили боли, ребенок и тот мог бы вынести эту боль. Но оскорбительно было такое наказание. Мы, черноногие, считаем, что воспоминание об унижении стирается лишь со смертью обидчика. Вот почему мы браним детей, но никогда их не сечем. Ударить ребенка — значит сломить дух его.

Костер догорал, а мать уговаривала отца лечь и заснуть. Он сидел неподвижно и ни слова не сказал в ответ. При тусклом свете тлеющих углей мы трое улеглись на мягкие шкуры и оставили его одного. О, как хотелось мне его утешить! Засыпая, я мысленно твердил: «Это его вина. Он сам навлек на себя наказание». Но в эту ночь я любил его больше, чем когда бы то ни было. Долго я метался и думал о том, как встретит он рассвет, что принесет ему следующий день.

Ночью я слышал стоны отца и тихий голос матери:

— О мой муж, мой муж! Что мне делать? Как успокоить тебя?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Проснувшись на рассвете, я увидел, что отец по-прежнему сидит на ложе из звериных шкур и не спускает глаз с костра. Должно быть, он просидел так всю ночь. Его лицо показалось мне измученным и постаревшим.

Мать заговорила с ним.

— Нам нечего есть. В вигваме не осталось ни куска мяса. Могу ли я пойти к моим братьям и попросить у них мяса, чтобы накормить детей? — спросила она.

— Да, ступай. Накорми детей и поешь сама. Я есть не буду. Ни одного куска не проглочу я, пока мы не покинем этого лагеря, — ответил он.

— О, что ты говоришь! — испугалась мать.

— Больше я не пикуни! Я отрекаюсь от этого племени. Ступай принеси мяса, поешь и уложи все наши вещи. К полудню лагерь останется далеко позади.

Сестра и я с ужасом прислушивались к его словам. Покинуть лагерь! Навсегда расстаться с родными, друзьями, товарищами наших игр! Сначала мы не поверили, думали, что он шутит, но мать знала его лучше, чем мы. Однако она не теряла надежды: быть может, он изменит свое решение. Молча вышла она из вигвама и вскоре вернулась со своим братом, которого звали Глаза Лисицы, и Белым Волком, младшим братом моего отца. Принесла она мяса и стала поджаривать его на угольях.

— Одинокий Бизон, брат, правда ли, что ты хочешь нас покинуть? — спросил Белый Волк.

— Да, — с горечью отозвался отец. — Вчера ты видел, как меня отхлестали. Я навсегда опозорен. Неужели ты думал, что я останусь с этим неблагодарным племенем? Вспомни, что я для него делал! Вспомни, сколько раз я выигрывал битвы и обращал в бегство врагов! И никогда не отказывал я в помощи. Женщины, дети приходили в мой вигвам, и я давал им мяса. А меня отхлестали за то, что я охотился, когда моя семья голодала! Нет! Я не останусь с этим неблагодарным народом!

— Брат, ты нарушил правила охоты… правила, которым подчиняемся все мы — и простые воины, и старшины…

— Знаю, знаю все, что ты можешь сказать, — нетерпеливо перебил отец. — Я охотился в стороне от большого стада, не намеренно я его спугнул. Это произошло случайно. Но Ловцы не дали мне времени объяснить, как было дело. Брат, не спорь со мной. Я принял решение: как только наши вещи будут уложены, я уеду отсюда навсегда. Но мне бы хотелось получить оружие, которое отняли у меня Ловцы. Постарайся взять его у них. А если они не отдадут… Ну, что ж! Я сделаю новый лук и стрелы, а со временем куплю другое ружье.

— Одинокий Бизон, старший мой брат, — сказал Белый Волк, — ты думаешь только о себе. Вспомни о жене и детях и ради них останься с нами. Если же в пылу гнева ты хочешь на время нас покинуть, — иди, но иди один. Навести родное нам племя черноногих — каина. Поживи с ними, пока не угаснет твой гнев, а потом возвращайся к нам.

— Слова Белого Волка — мои слова, — сказал Глаза Лисицы. — Не разлучай сестру мою с ее родственниками, не заставляй ее скитаться вместе с тобой. Подумай о том, что ты подвергаешь опасности и ее жизнь и жизнь твоих детей. Рано или поздно вас настигнет военный отряд одного из враждебных нам племен, все вы будете убиты. Прошу тебя, останься с нами.

— Ну, если так, то я не принуждаю Сисаки и детей следовать за мной. Они могут остаться с вами. Что вы на это скажете, жена, дети?

— Ты знаешь, что твоя тропа — также и моя тропа, — ответила мать, едва удерживаясь от слез.

— Слышите? — воскликнул отец. — Конечно, она меня не покинет. Да и дети не захотят с нами расстаться. Верно ли я говорю, сынок, дочка?

— Да, — шепотом отозвались мы оба.

— Ну и ступайте куда хотите! — сердито крикнул Глаза Лисицы. — А когда попадете в беду, вспомните, что я вас предостерегал и старался удержать в лагере.

С этими словами он вышел из вигвама.

— Брат, больше я не буду с тобой спорить: все равно это ни к чему не приведет, — сказал, вставая, Белый Волк. — Пойду попытаюсь взять у Ловцов твое оружие.

В это утро с удивительной быстротой распространялись слухи по всему лагерю. Когда Белый Волк отправился исполнять поручение отца, в наш вигвам вошел вождь племени, а за ним следовали знахари и воины.

— Одинокий Бизон, что это значит? — начал вождь, усаживаясь рядом с отцом на ложе из звериных шкур. — Говорят, что ты хочешь навсегда нас покинуть? Покинуть племя, всех родных и друзей? Конечно, это пустая болтовня.

— Нет, это не пустая болтовня, тебе сказали правду, — ответил отец. -Я вас покидаю навсегда… я, моя жена и дети.

Больше он не прибавил ни слова и упорно молчал, хотя вождь и те воины, что пришли с ним, по очереди убеждали его изменить решение. Долго доказывали они ему, что необдуманный его поступок навлечет беду на всех нас, и наконец ушли, рассерженные молчанием и упрямством моего отца.

Когда моя мать приготовила завтрак для сестры моей и для меня, вернулся Белый Волк с оружием отца. Увидав свое ружье и лук, отец развеселился.

— Ха! Значит, не придется мне делать новое оружие! — воскликнул он. — Сегодня я убью бизона, и вечером мы будем пировать. Живей, сынок! Поешь мяса, которое дали нам соседи, и пригони наш табун.

Тяжело было у меня на сердце, и я не чувствовал голода. Чтобы успокоить мать, я проглотил несколько кусков мяса и, выйдя из вигвама, побежал к равнинам, где паслись табуны. Когда я пригнал лошадей к реке, вигвам наш был уже сложен и все вещи упакованы.

Пришел Белый Волк и помог мне поймать одиннадцать лошадей, которые были нам нужны, — пять вьючных, четыре верховых и еще две, предназначавшиеся для того, чтобы тащить травуа note 4.

— Племянник, — сказал он мне, когда мы вели лошадей в лагерь, — племянник, сегодня кончилось твое детство. Твой отец ведет всех вас навстречу великим опасностям. Обещай мне быть мужчиной, не отступать перед врагом и по мере сил защищать мать и сестру.

— Я сделаю все, что в моих силах, — ответил я.

— Я знал твой ответ. Возьми… — И с этими словами он протянул мне свой лук и колчан со стрелами. И колчан и чехол для лука сделаны были из шкуры великолепной длиннохвостой выдры.

— О, как бы я хотел уйти с вами! — добавил Белый Волк. — Но сейчас об этом и думать нечего. Тетка твоя больна. Быть может, впоследствии…

Он не договорил, но я угадал его мысли: тетка моя никогда не выздоровеет, а когда жизнь ее оборвется, дядя будет свободен и поспешит к нам. Но куда?.. Отец ни слова не сказал о своих планах. Знали мы только, что он хочет навсегда покинуть лагерь.

Пока мы седлали верховых лошадей, а на остальных навьючивали поклажу, мой отец стоял поодаль и торопил нас, не скрывая своего нетерпения. Собралась толпа. Женщины, помогавшие матери укладывать вещи, довели ее до слез своими причитаниями; старухи плакали вместе с ней и говорили, что не переживут разлуки с той, которая всегда им помогала.

вернуться

Note4

Индейская примитивная повозка без колес: два шеста прикреплялись в виде оглоблей к лошади; концы шестов волочились по земле; посередине шесты были скреплены поперечными жердями. — Прим. перев.