Моя жизнь среди индейцев, стр. 6

ГЛАВА II. ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ВЛЮБЛЕННОГО ИНДЕЙЦА

Решено было, что осенью, когда начинается сезон торговли с индейцами, я присоединюсь к Ягоде. Ему принадлежали большой обоз с упряжками быков, на которых он летом перевозил грузы из Форт-Бентона в поселки золотоискателей. Ягода считал, что это гораздо выгоднее, чем закупать шкуры оленей, вапити и антилоп, почти единственный имеющий ценность товар, какой в это время индейцы могли предлагать для обмена: шкуры бизонов ценятся, только если сняты с животных, убитых с ноября по февраль включительно. Я не хотел оставаться в Форт-Бентоне. Я хотел охотиться и странствовать по этой земле, залитой солнцем, дышать ее сухим, чистым воздухом. Итак, я купил себе постель, много табаку, патроны бокового огня калибра 11,2 мм для своего ружья системы Генри, обученную лошадь для верховой охоты на бизонов и седло и выехал из города с Гнедым Конем и его обозом. Может быть, если бы я отправился на прииски, мои финансовые успехи оказались бы большими. В Бентон прибыли новые пароходы, форт был полон людей, ехавших оттуда с тяжелыми мешочками золотого песка в измятых чемоданах и засаленных мешках. Эти люди составили себе состояние и направлялись обратно в Штаты, в «угодную богу страну».

Угодная богу страна! Никогда я не видел более прекрасной земли, чем эти обширные солнечные прерии и величественные, возвышающие душу своей грандиозностью горы. Я рад, что не заболел золотой лихорадкой, иначе я, вероятно, никогда бы не узнал близко этот край. Есть вещи гораздо более ценные, чем золото. Например, жизнь, свободная от забот и всяких обязанностей; жизнь, каждый день и каждый час которой приносит с собой свою частицу удовольствия и удовлетворения, — выраженную в радостных занятиях и приятной усталости. Если бы я тоже отправился на поиски, то, возможно, составил бы себе состояние, вернулся бы в Штаты и осел в какой-нибудь смертельно скучной деревне, где самые интересные события — церковные праздники и похороны.

Фургоны Гнедого Коня, передний и прицеп с упряжкой из восьми лошадей, были тяжело нагружены провизией и товарами: Гнедой Конь отправлялся на летнюю охоту с кланом племени пикуни, Короткими Шкурами. Это-то и заставило меня сразу принять его приглашение ехать с ним. Мне представлялась возможность познакомиться с этим народом. О черноногих-пикуни написано много.

Я очень подружился с шурином Гнедого Коня Лис-сис-ци-Скунсом. Я скоро научился пользоваться языком жестов, и Скунс стал помогать мне изучать язык черноногих, язык настолько трудный, что лишь немногие белые смогли основательно овладеть им. Я могу сказать, что, тщательно записывая то, что узнавал при изучении языка, и обращая особое внимание на произношение и интонации, я научился говорить на языке черноногих не хуже, чем любой из знавших его белых, — возможно, за одним или двумя исключениями.

Как я наслаждался этим летом, проведенным частично у подножия гор Белт, частично на реках Уорм-Спринг-Крик и Джудит. Я участвовал в частых охотах на бизонов, и мне удалось убить немало этих крупных животных, охотясь верхом на своей быстроногой, хорошо обученной лошади.

Вместе со Скунсом я охотился на антилоп, вапити, оленей, горных баранов и медведей. Я сидел часами на горных склонах или на вершине какого-нибудь отдельного холма, наблюдая стада и группы бродивших вокруг диких животных, смотрел на величественные горы и обширную молчаливую прерию и иногда щипал себя, чтобы удостовериться, что это в самом деле я, что все это действительность, а не сон. Скунсу, по-видимому, все это не могло надоесть, как и мне. Он сидел рядом со мной, глядя на окружающее мечтательным взглядом, и часто восклицал «И-там-а-пи» — это слово значит «счастье» или «я совершенно доволен».

Но не всегда Скунс чувствовал себя счастливым; бывали дни, когда он ходил с вытянутым озабоченным лицом и не разговаривал со мной, только отвечал на вопросы. Как-то в августе, когда он был в таком настроении, я спросил, что с ним.

— Со мной? Ничего, — ответил он. Потом после долгого молчания добавил: — Я лгу, мне очень тяжело. Я люблю Пик-саки, и она любит меня, но она не может быть моей: отец не хочет выдать ее за меня.

Снова долгое молчание.

— Ну и что же? — напомнил ему я, так как он забыл, что хотел сказать или ему не хотелось говорить.

— Да, — продолжал он, — отец ее из племени гро-вантров, но мать из пикуни. note 14 Давным-давно мой народ покровительствовал племени гро-вантров, сражался за них, помогал, оборонять их страну от всех врагов. Но потом наши племена поссорились и в течение многих лет воевали. Прошлой зимой, был заключен мир. Я тогда впервые увидел Пиксаки. Она очень красива: высокая, с длинными волосами; глаза у нее как у антилопы, руки и ноги маленькие. Я часто ходил в палатку ее отца, и когда другие не обращали на нас внимания, она и я смотрели друг на друга. Как то вечером, когда я стоял у входа в палатку, она вышла взять охапку дров из большой кучи, лежавшей рядом. Я обнял ее и поцеловал, и она обвила руки вокруг моей шеи и ответила на мои поцелуи. Так я узнал, что она меня любит. Думаешь ли ты, — спросил он с беспокойством, — что она поступила бы так, если бы не любила меня?

— Нет, думаю, что она так бы не поступила.

Лицо его просветлело, и он продолжал:

— В то время у меня было только двенадцать лошадей, но я отослал их ее отцу и просил передать ему, что хочу жениться на его дочери. Он отослал лошадей обратно и велел сказать мне: «Моя дочь не выйдет за бедняка», Я отправился с военным отрядом в поход против племени кроу, пригнал домой восемь отборных лошадей. Потом прикупил еще, и у меня в общем собралось тридцать две. Недавно я послал снова друга с этими лошадьми в лагерь гро-вантров еще раз просить отдать мне девушку, которую я люблю. Он скоро вернулся и привел обратно лошадей. Вот, что сказал ее отец: «Моя дочь никогда не выйдет замуж за Скунса, так как пикуни убили моего сына и моего брата».

Мне нечего было сказать. Он решительно взглянул на меня два или три раза и наконец сказал:

— Гро-вантры стоят сейчас на Миссури, около устья вот этой маленькой реки (Джудит). Я собираюсь выкрасть эту девушку у ее племени. Поедешь со мной?

— Да, — быстро ответил я, — я поеду с тобой, но почему я? Почему ты не позовешь с собой кого-нибудь из Носящих Ворона; ты ведь принадлежишь к этому обществу?

— Потому, — ответил он с принужденным смехом, — что, может быть, не удастся заполучить девушку. Она может даже отказаться следовать за мной, а тогда мои друзья расскажут об этом, и на мой счет постоянно будут отпускать шуточки. Но ты, если меня постигнет неудача, никогда об этом не расскажешь.

Однажды вечером, в сумерки, мы потихоньку покинули лагерь. Никто, кроме Гнедого Коня, не знал о нашем отъезде, даже жена его ничего не знала. Она, конечно, хватилась бы брата и могла бы волноваться; Гнедой Конь должен был сказать ей, что юноша отправился со мной на день-два в Форт-Бентон. И как добрый Гнедой Конь хохотал, когда я сказал ему, куда и зачем мы едем!

— Ха, ха, ха! Вот это здорово. Новичок, проживший здесь всего три месяца, собирается помочь индейцу выкрасть невесту!

— Когда человек перестает считаться новичком? — спросил я.

— Когда он уже все знает и перестает задавать глупые вопросы. Что касается тебя, то, по-моему, тебя перестанут называть «новичком» лет этак через пять. Большинству требуется около пятнадцати на акклиматизацию, как у вас говорится. Но шутки в сторону, молодой человек, ты ввязываешься в очень серьезное дело. Смотри не попадись в переделку. Держись все время поближе к своей лошади и помни, что лучше удирать, чем драться. И вообще, придерживаясь этого правила, ты проживешь дольше.

Мы выехали из лагеря, когда стемнело, так как в те времена днем было опасно ехать по обширной прерии лишь вдвоем. Много военных отрядов различных племен рыскало по прериям, охотясь за славой и богатством в виде скальпов и имущества неосторожных путешественников. Мы выехали из долины реки Джудит и направились по равнине на восток. Отъехав достаточно далеко, чтобы можно было обогнуть глубокие лощины, выходящие в речную долину, мы повернули и поскакали параллельно течению реки. У Скунса на поводу бежала бойкая, но смирная пегая лошадка, навьюченная одеялами и большим узлом, завернутым в отличную шкуру бизона и перевязанным несколькими ремнями. Узел этот Скунс вынес из лагеря накануне вечером и спрятал в кустах. Светила великолепная полная луна, и мы могли ехать быстро, рысью или галопом. Мы успели отъехать всего на несколько миль от лагеря, как услыхали рев бизонов. Было время гона, и быки непрерывно ревели низким монотонным ревом, атакуя друг друга и сражаясь, то в одной, то в другой группе огромных стад. Несколько раз в течение ночи мы проезжали близко от какой-нибудь группы; спугнутые животные убегали в мягком лунном свете, и твердая земля гремела под их копытами. Шум их бега был долге еще слышен после того, как они уже скрывались из виду. Казалось, что все волки края вышли этой ночью из своих логовищ: их тоскливый вой слышался со всех сторон вблизи и вдали. Унылый торжественный звук, так непохожий на задорный лающий фальцет койотов.