Пурпурная лилия, стр. 5
Искушение было слишком велико. Огонь стоял возле самого забора, меньше чем на расстоянии вытянутой руки, и Сабрина еще не успела ни о чем подумать, как оказалась на его спине.
Бретт, хотя и лег поздно, однако проснулся почти одновременно с Сабриной. Его тоже тянуло в конюшню. Он хотел убедиться, что великолепный конь не приснился ему ночью во сне. К загону он подошел как раз в то мгновение, когда Сабрина забралась коню на спину.
Огонь удивился непривычной ноше, недовольно выгнул шею и, громко фыркнув, заплясал на месте. Сабрина инстинктивно прижала ноги к крупу и покрепче ухватилась за гриву.
Бретт похолодел. Прекрасно представляя себе, что произойдет, если конь разозлится, Бретт постарался как можно медленнее двигаться к загону. Сердце глухо стучало у него в груди, а глаза не отрывались от маленькой фигурки Сабрины, такой беззащитной, что у Бретта мурашки побежали по спине. Господи, молился он. Господи, не дай, чтоб с ней что-нибудь случилось.
Конь волновался все сильнее и несколько раз беспокойно ударил копытом о землю, потом, вскинув голову, сделал несколько коротких шажков. Не зная о приближающемся Бретте, Сабрина была в восторге и мечтала только о том, чтоб ее мог видеть сеньор Бретт.
Бретт шел все так же медленно. Наконец он подошел к изгороди. Не желая пугать ни коня, ни девочку, он как можно ласковее проговорил:
— Доброе утро, Сабрина. Вижу, тебе удалось справиться с Огнем!
Довольная Сабрина повернулась к нему и радостно закричала:
— Ой, сеньор Бретт! Мне так хотелось, чтоб вы посмотрели на меня! Я же сказала, что могу кататься на нем!
Однако в эту самую секунду Огонь, не сдерживая больше своей ярости, встал на дыбы. Сабрина чуть не упала, но успела прижаться к шее коня.
Бретт взобрался на верхнюю перекладину и схватил Сабрину в то самое мгновение, кота копыта жеребца коснулись земли. Тяжело дыша и не отпуская от себя Сабрину, он спустился вниз, а Огонь, освобожденный от нежеланной ноши, поднял голову, гневно рыкнул и поскакал подальше от людей.
Однако Сабрина вовсе не обрадовалась своему спасению. Со злостью глядя на Бретта, она выпалила:
— Я могла бы без вас… Я много ездила на лошадях… На всяких лошадях. Я не ребенок!
Бретт сразу забыл о том счастье, которое испытал, когда понял, что спас девочку. От ее слов его охватила слепая ярость, и он больше не отвечал за себя.
— Ах ты, чертовка! Да я спас тебе жизнь только что. — Глаза у него стали почти черными от злости. — Я запрещаю тебе подходить к коню! — рявкнул он. — Попробуй только ослушаться меня!
Сабрина, припомнив все обиды последних дней, скорчила противную рожу и показала ему язык.
Это была последняя капля. Разозленный собственными чувствами, какие она не должна была пробуждать в нем, да еще этой ее девчоночьей выходкой, Бретт перекинул ее через колено и как следует отшлепал. Грудь его вздымалась, губы превратились в тоненькие ниточки, когда он через несколько секунд поставил ее перед собой и резко сказал:
— Пусть это послужит тебе уроком, девчонка… Больше никогда не зли меня!
Сабрина не пролила ни слезинки, но губы у нее предательски дрожали, а глаза сверкали золотым огнем, когда она прошипела в ответ:
— Я ненавижу вас, сеньор Бретт! Я ненавижу вас! И не желаю больше вас видеть!
— Вот и прекрасно! — огрызнулся Бретт. Глядя, как она, высоко подняв голову, шагает к дому, он испытал сильное желание окликнуть ее и помириться с ней, однако безжалостно подавил его в себе. Ну и дурак он был! Еще хорошо, что не очень поздно разглядел ее истинную суть. Маленькая Иезавель, пробующая свои чары на неосторожном глупце! Своевольная, упрямая! Разве ей можно доверять?!
Глава 3
Первое августа 1799 года, семнадцатый день рождения Сабрины дель Торрез начался как нельзя лучше. Сабрина любила жаркие летние дни. Проснувшись, едва солнце своими лучами коснулось верхушки высокой сосны, что росла возле просторного дома, в котором она пробила всю свою жизнь, она вскочила с мягкой кровати и распахнула дверь спальни. С балкона она оглядела гасиенду.
Сабрина не боялась показываться неодетой. Ее комнаты были наверху в самом дальнем конце пристроенного к дому после женитьбы отца крыла, а перед ней, сколько хватало глаз, простирался лес.
Широко раскинув руки, словно языческая служительница огня, она не отрывала глаз от поднимавшегося в небе солнца, купаясь в его золотых лучах. Солнце зажгло огонь в ее волосах, тяжелой волной спадающих ей на спину, погладило щеки, жаждавшие его тепла, и пробежало, словно рука любовника, по ее стройному телу. Ненадолго солнечный луч задержался на высокой груди, тронул плоский живот, приласкал длинные ноги.
Медленно опустив руки и с выражением ничем не омраченного счастья на лице, Сабрина подошла поближе к решетке вокруг балкона.
Поставив на нее локти, она прижала ладони к щекам и долго смотрела на лес, вдыхая запах жимолости. Вдалеке она разглядела сверкающее голубое пятно маленького озера, в котором обыкновенно купалась в такие дни.
Она улыбнулась и подумала, что сегодня, пожалуй, не будет купаться. Сегодня у нее день рождения, и ее ждут другие удовольствия. Единственная дочь своего отца и наследница всего его состояния взбудоражила своим праздником жизнь не одного семейства, связанного с дель Торрезами. У одних жизнь зависела от ранчо, у других были взрослые сыновья, поэтому все соседи и друзья, знавшие Сабрину с рождения, собирались принять участие в праздновании ее семнадцатилетия. Приготовления начались за несколько недель, и вот уже несколько дней на кухне стоял дым коромыслом. Большую залу открыли, проветрили, вымыли, начистили все подсвечники, так что и мозаичный пол и вся мебель блестели как новенький дублон.
Вспомнив о большой зале, Сабрина вздохнула. Ее открыли в первый раз поле смерти мамы.
Сабрина вновь ощутила ставшую уже привычной боль в сердце, когда подумала о трагической смерти Елены дель Торрез десять лет назад, летом 1789 года в Натчезе. Какой ужасный конец веселого путешествия на свадьбу тети Софии и Хью Данджермонда.
Ее пухлые губки вытянулись в ниточку, когда она неожиданно и в первый раз за довольно долгое время вспомнила неприятное прощание с Бреттом Данджермондом. Какой же он негодяй, мысленно воскликнула она. Добрая и незлопамятная Сабрина все же не забыла об оскорблении или несправедливости (она была в этом до сих пор уверена), нанесенном ей Бреттом после смерти перепелки, когда они оба… тем более когда она пыталась расположить к себе жеребца. Сабрина ужасно горевала из-за того, что он отверг ее, но это было ничто по сравнению с тем, что она пережила, когда за два дня до предполагаемого отъезда в Накогдочез Елена во время утренней прогулки на лошади наткнулась головой на острый сук.
Смерть Елены словно оглушила всех. Никто не мог поверить, что милая улыбчивая Елена мертва. София, казалось, постарела лет на десять, Алехандро был вне себя от горя, а Сабрина была похожа на тень и отвергала любую попытку Бретта и всех остальных облегчить ее муку. Она не желала верить, что любимая мамочка никогда больше не улыбнется ей и никогда не прижмет ее к себе.
Елену похоронили на земле Данджермондов в Натчезе, потому что везти ее домой было невозможно, и это еще больше огорчало Сабрину. Алехандро с дочерью довольно быстро покинули гостеприимных хозяев, не в силах жить там, где их одолевали тягостные воспоминания, и если потом Алехандро время от времени все-таки навещал Данджермондов, Сабрина не была у них ни разу. Тетя София постоянно писала ей, и Сабрина отвечала, но не желала видеть Натчез, который принес ей столько горя.
После смерти Елены Сабрина очень сблизилась с отцом. Казалось, им было вполне достаточно друг друга, и они не нуждались ни в ком и не хотели, чтобы кто-нибудь еще вошел в теплое облако любви, которым они окружили себя. Они не забыли Елену, и если бы их разговор подслушал незнакомец, он бы решил, что она ненадолго уехала в гости и скоро должна вернуться. Когда они разговаривали, то постоянно упоминали ее имя, и, упрашивая отца заказать себе новые панталоны или жилет, Сабрина ласково говорила: