После тебя, стр. 62

Когда она окончательно выбилась из сил, пришлось попросить об одолжении. Она переночевала у своей подруги Нины, но Нина задавала слишком много вопросов, и было совершенно невыносимо слышать, как та весело болтает внизу с родителями, в то время как Лили, самая одинокая девочка на всем белом свете, в это время отмокает в ванне, чтобы избавиться от въевшейся в волосы грязи. Лили ушла сразу после завтрака, хотя Нинина мама, обратив на нее участливый материнский взор, любезно предложила остаться еще на одну ночь. Две ночи она провела на диване у девушки, с которой в свое время познакомилась в клубе, но та делила квартиру с тремя мужчинами, и Лили не могла позволить себе расслабиться и нормально заснуть, а потому сидела, полностью одетая, обняв себя за коленки, и до зари смотрела телевизор с выключенным звуком. Еще одну ночь она провела в хостеле Армии спасения, слушая, как за перегородкой переругиваются две девицы, и крепко сжимая под одеялом рюкзак. В хостеле сказали, что можно принять душ, но ей не хотелось оставлять рюкзак без присмотра в шкафчике. Она поела бесплатного супа и ушла. Но в основном она просто бродила, тратя при этом последние деньги на дешевый кофе и макмаффины с яйцом. Она утомилась и оголодала настолько, что ей стало трудно соображать и быстро реагировать, когда мужчины из подворотни отпускали в ее адрес скабрезные словечки, а персонал кафе просил не засиживаться за чашкой чая: типа хорошего понемножку, юная леди, посидели и будет.

И все это время она ломала голову над тем, что говорят ее родители и что скажет им мистер Гарсайд насчет той фотографии. Она буквально видела потрясенное лицо матери и то, как Фрэнсис медленно качает головой, словно ничего другого от Лили и не мог ожидать.

Она была такой идиоткой.

Ей следовало украсть телефон.

Ей следовало раздавить его ногой.

А заодно и мистера Гарсайда.

Ей не следовало идти на дурацкую квартиру того парня, и вести себя как форменная дура, и ломать свою дурацкую жизнь. На этом самом месте она обычно начинала плакать, и натягивать капюшон как можно ниже на лоб, и…

Глава 20

– Она – что? – В молчании миссис Трейнор слышалось недоверие и, возможно (хотя, наверное, в последнее время я стала слишком мнительной), осуждение, поскольку я в очередной раз не смогла сохранить то, что ей дорого. – А вы пробовали звонить?

– Она не отвечает на звонки.

– И она даже не пыталась связаться с родителями?

Я закрыла глаза. Я до смерти боялась этого разговора.

– Она проделывала такое и раньше. Миссис Хотон-Миллер уверена, что Лили объявится с минуту на минуту.

Миссис Трейнор переварила полученную информацию:

– Но вы – нет.

– Миссис Трейнор, тут явно что-то не так. Конечно, я не ее мать, и все же… – начала я и внезапно осеклась. – Но, так или иначе, нельзя сидеть сложа руки. Поэтому я собираюсь еще раз прочесать улицы, чтобы найти ее. Я только хотела поставить вас в известность о том, что происходит.

Она молчала не меньше минуты. А когда начала говорить, ее голос звучал сдержанно, но в нем слышалась непривычная решительность:

– Луиза, вас не затруднит, прежде чем вы уйдете, дать мне номер телефона миссис Хотон-Миллер?

Я позвонила сказать, что заболела, мимоходом отметив, что холодное «понимаю» Ричарда Персиваля прозвучало куда более зловеще, чем его обычные бурные возражения. Я распечатала фотографии: фото Лили из «Фейсбука» и наше селфи, которое она сделала, когда мы возвращались из клуба. Все утро я колесила по центру Лондона. Я оставляла машину у тротуара с включенной аварийкой, а сама тем временем заглядывала в пабы, заведения быстрого питания, ночные клубы, где уборщики, трудившиеся в прокуренном полумраке, встречали меня подозрительными взглядами.

– Вы, случайно, не видели эту девочку?

– А кто ею интересуется?

– Так вы ее видели?

– Вы что, из полиции? Мне не нужны неприятности.

Некоторые даже находили извращенное удовольствие в том, чтобы надо мной поиздеваться. Ой, та самая девочка! Каштановые волосы? Ну да, как бишь ее звали?.. Не-а. Никогда такую не видел. Похоже, ее вообще никто никогда не видел. И чем дольше продолжались мои поиски, тем более безнадежной начинала казаться моя затея. Где, как не в Лондоне, легче всего раствориться? Кишащая людьми столица. Здесь можно войти в миллион дверей или смешаться с бесконечной толпой. Я задирала голову, глядя на высотные дома, и думала, что, быть может, именно сейчас она лежит в своей пижаме на чьем-то диване. Лили с легкостью заводила знакомства и не стеснялась просить одолжения, так что сейчас она могла быть с кем угодно.

И все же.

Я сама толком не понимала, что мною движет. Возможно, холодная ярость при мысли о халатном отношении Тани Хотон-Миллер к своим родительским обязанностям, возможно, чувство вины, что я не сумела сделать того, что, к моему крайнему неудовольствию, решительно не желала делать Таня Хотон-Миллер. Возможно, причина была в том, что я на собственной шкуре испытала, насколько уязвимой может быть юная девушка.

Однако, скорее всего, мною двигала любовь к Уиллу. Итак, я шла пешком, и ехала на машине, и задавала вопросы, и вела с ним бесконечный мысленный диалог, а мое бедро тем временем начинало болеть, и я, сидя в машине, давала себе передышку, и жевала черствые сэндвичи, и поглощала бесчисленные шоколадки, и пригоршнями глотала болеутоляющие, чтобы хватило сил идти дальше.

Уилл, куда она могла деться?

Что бы ты сделал на моем месте?

И как всегда: Прости. Я тебя подвела.

Я отправила Сэму сообщение.

Сейчас, когда мои мысли были постоянно обращены к Уиллу, я не решалась напрямую разговаривать с Сэмом, считая себя в некотором роде предательницей. Хотя и сама толком не знала, кого именно в конце концов предаю.

– А ты искала в больницах?

Это звонила из колледжа моя сестра; у нее был пятнадцатиминутный перерыв между лекцией на тему «Изменения в политике пополнения доходных статей бюджета» и лекцией «НДС: европейская перспектива».

– Сэм говорит, что в больницы при медицинских институтах никто с такой фамилией не поступал. Он задействовал на ее поиски кучу людей. – Во время разговора я постоянно оглядывалась, словно надеясь в глубине души, что Лили вот-вот выйдет из толпы мне навстречу.

– Как долго ты ее уже ищешь?

– Несколько дней. – Я не стала сообщать Трине, что мне даже некогда толком поспать. – Ну, я… э-э-э… отпросилась с работы.

– Так я и знала! Я знала, что из-за нее ты влипнешь в неприятности. А начальник тебя спокойно отпустил? Кстати, что слышно насчет твоей новой работы? Той, что в Нью-Йорке. Ты прошла интервью? Только, ради бога, не вздумай сказать, что забыла.

Я не сразу сообразила, о чем это она говорит.

– Ах, ты об этом. Да. Меня взяли.

– Тебя – что?

– Натан сказал, что они вроде одобрили мою кандидатуру.

Вестминстер уже наводнили туристы, которые толклись возле стоек с безвкусным барахлом, украшенным английским государственным флагом. Все мобильники и дорогие камеры были нацелены на окутанный маревом Вестминстерский дворец. Увидев идущего ко мне дорожного инспектора, я, грешным делом, подумала, что ненароком нарушила какой-то антитеррористический закон, запрещающий здесь парковаться, и поспешно показала рукой, что уже уезжаю.