Русские народные говоры, стр. 17

Таким образом, до конца решить вопрос о действительной противопоставленности русских говоров по лексике можно лишь при углубленном изучении словарного состава диалектов. При этом надо иметь в виду и то, что такая противопоставленность по лексике северновеликорусского и южновеликорусского наречий все больше и больше стирается под непрерывно усиливающимся воздействием литературного русского языка.

Однако этот последний процесс связан с большим вопросом о языковых процессах современной деревни и о путях нивелировки диалектных черт в русском языке.

Изменение русских говоров в советскую эпоху

1

Когда говорят о языковых процессах современной деревни, то характеризуют их как процессы нивелировки местных диалектов, утраты диалектных особенностей в русском языке.

Как уже упоминалось, нивелировка диалектных особенностей, утрата диалектных черт в языке, растворение местных диалектов в общенародном языке реально означает то, что носители местных говоров усваивают нормы устной литературно обработанной формы национального языка. Чем шире и глубже этот процесс, чем больше говоры подвергаются воздействию устной литературной формы общенародного языка, тем меньше в этом последнем остается диалектных особенностей, тем больше укрепляется единство общенародного языка.

Однако процесс усвоения литературных норм не одновременно и не с одинаковой полнотой охватывает язык всех групп населения, говорящего на том или ином местном диалекте. Раньше всего и больше всего этому воздействию подвергается язык молодого поколения; очень медленно, часто почти незаметно он проявляется в языке старшего поколения носителей говоров. В связи с этим воздействие литературного языка, а также вообще городской речи на язык деревни приводит к языковому расслоению последней, к появлению «двуязычия», т. е. к тому, что одна часть населения деревни продолжает еще говорить на местном диалекте, устойчиво сохраняя большинство его особенностей, а другая переходит на нормы литературного языка, утрачивая в своей речи местные черты.

Надо сказать, что развитие подобного «двуязычия» — это явление, которое возникло еще до Октябрьской революции, т. е. и в дореволюционной деревне языковое расслоение имело место. Это было связано с тем, что с развитием в России капиталистических отношений, с обнищанием и разорением крестьян часть из них уходила на заработки в города, на промыслы и т. п. Попадая в иную языковую среду, в условия города, эта часть населения усваивала новые нормы, теряя местные черты в языке. Возвращаясь в деревню, она приносила с собой и те особенности языка, которые были ею усвоены в городе, оказывая тем самым влияние на язык остальных носителей данного диалекта.

Кроме того, хотя до революции народное образование в России было развито очень слабо, однако и те немногочисленные школы в сельских местностях, которые тогда имелись, прививали начатки знания литературных норм, что также вело к воздействию их на местные говоры.

При всем этом характерной особенностью языковых процессов дореволюционной деревни в данном плане оставалась узость и слабость распространения норм городского языка, норм литературной речи.

После Октябрьской революции процесс усвоения литературных норм проявляется шире и глубже. Теперь уже не только уход в город или в армию приводит к изменениям в языке бывших носителей говора (хотя это остается одним из важных моментов в данном процессе). Широкое развитие школ в сельских местностях, радиофикация деревень, распространение кино и театров, как и газет, журналов и книг, — все это обусловливает мощное воздействие на современные говоры норм литературного языка.

Однако процесс усвоения этих норм и утраты диалектных особенностей — это сложный и в целом медленно протекающий процесс. Он не в одинаковой степени быстро охватывает разные области языка, как не одинаково равномерно проявляется в судьбе отдельных диалектных особенностей.

Пожалуй, быстрее всего этот процесс захватывает область лексики. В сравнительно небольшой исторический период после Октября из словарного состава говоров почти исчезли многие слова, связанные со старыми производственными отношениями, со старым бытом. С исчезновением сохи исчезли и совершенно забыты слова — названия ее частей: о?бжи, россо?ха, сошни?к; ликвидация единоличного хозяйствования на земле и установление колхозного строя, введение техники в сельском хозяйстве привели к исчезновению таких слов, как цеп, ови?н, молоти?ло, одо?нья и т. п.; исчезают старые названия одежды и обуви: озя?м, епанча?, панёва, бахи?лы, ко?ты, га?шник (пояс), соро?ка (головной убор); вместе с введением нового административного деления исчезают слова губерния, уезд, волость; вместе с введением новых мер исчезают пуд, фунт, аршин, десятина. Правда, и до сих пор в деревне можно слышать слова последних двух групп лексики, но они, во-первых, сосуществуют вместе с новыми словами, такими, как область, район, тонна, килограмм, метр, га, а во-вторых, в эти старые слова часто вкладываются уже новые значения, ибо едва ли крестьянин-старик, говоря, что он живет, предположим, в Московской губернии, четко представляет себе разницу в административном делении на губернии и области; вероятнее думать, что для него «губерния» — это именно то, что теперь называется «областью». Да и употребляются эти слова опять-таки только стариками и большей частью тогда, когда речь заходит о прошлом времени, а не о настоящем. Поэтому, как представляется, подобного рода слова — это уже не живые, а умирающие элементы лексического запаса.

Вместе с тем русские говоры после Октября обогатились значительным количеством новых слов. Это та лексика, которая является общерусским словарным составом, которая не дает никаких диалектных различий в языке и равно распространена по всем его местным разновидностям. Такова, например, политическая терминология (революция, класс, социализм, коммунизм); новые слова из области техники (трактор, комбайн, яровизация); слова, обозначающие новые производственные отношения (колхоз, бригада, трудодень, ударник), новый быт (кино, клуб, лектор, патефон, пальто) и т. д.

Однако новые слова не сразу и не легко входят в местные говоры. Дело заключается в том, что усвоение нового слова связано всегда с усвоением прежде всего его значения. До тех пор, пока не будет ясно значение слова, оно не может быть и усвоено. Неверное или недостаточное понимание значения того или иного слова часто приводит не только к тому, что в говорах начинают путать слова, совершенно различные по значению, хотя и близкие по звучанию (инстанция и дистанция, элементы и алименты), но и к тому, что слова, воспринятые из литературного языка, употребляются не в литературном значении, т. е. по существу неверно.

В очерке Ил. Дубинского «В таежной деревне» [39] старый крестьянин говорит: «Нам нужна работница в дом. А твоей Ксении самой нужна нянька. Иначе и не думай, это мой окончательный меморандум». Здесь слово меморандум употреблено в значении «последнее слово», «решение», но не в том, в каком оно существует в литературном языке.

Усваивая слова литературного языка, носители говора при склонении или спряжении их часто образуют неверные с точки зрения литературных норм формы (ср. у М. А. Шолохова в «Поднятой целине»: «Ты без прениев, тут дело ясное, — предупредил его Нагульнов»; «В сердце кровя сохнут, как вздумаешь о наших родных братьях, над какими за границами буржуи измываются. У меня от газетов все в нутре переворачивается»; «Вы про хлеб гутарьте, скольки килов на эту га надо» и т. п.).