Моя единственная, стр. 76

Несколько секунд Ален, сжав губы, молча смотрел ему в глаза, затем, взяв себя в руки, уселся на стоящий у стены обитый черной кожей стул.

— Может, ты и нрав, — произнес он как ни в чем не бывало. — Возможно, я так долго разрабатывал план убийства Хью, что уже сжился с ним и не вижу другого выхода.

— Ты найдешь его, — живо откликнулся молодой человек, веря и не веря, что ему удалось поколебать такого непреклонного и самоуверенного человека, как Ален.

— Я подумаю об этом, — лениво произнес тот, прикрывая глаза, чтобы не выдать бушующей внутри злости. Замерев в таком положении на несколько секунд, он незаметно наблюдал за озарившимся надеждой лицом Франсуа, затем улыбнулся и заговорил вновь:

— Что бы там ни было, а друга мне терять не хочется, тем более такого, который может стать еще и моим шурином. Да и то, что ты сказал, заслуживает внимания. Ведь ты мой самый близкий друг. Еще не хватало нам враждовать. — Он встал со стула и дружески похлопал молодого человека по спине. — Не надо тревожиться, mon ami. Смотри" веселее! Ты выиграл. Я изменяю свои планы: Хью Ланкастер не погибнет от моей руки. Даю слово!

Франсуа с готовностью кивнул. Очень хотелось верить в то, что ему действительно удалось убедить Хассона отказаться от страшных планов. Услышав его ответ, он немного успокоился и даже сумел улыбнуться. Но сомнения остались. Этот человек, как показывает гибель Этьена, жесток и коварен. И все-таки юноша выходил из комнаты в более приподнятом настроении, чем входил туда. Как бы там ни было, а он заставил Алена задуматься. Самое главное — тот обещал не убивать Хью. Франсуа мрачно усмехнулся. Получается, он сделал все, что мог. Но необходимо поговорить с Жаном и Хью и признаться в том, в чем виноват он сам.

Тяжелый груз секретов лежал на душе не только у Франсуа. Лизетт не давал покоя разговор-с Жаном прошлым вечером. Целый день она много раз давала себе слово, что вот прямо сейчас расскажет обо всем Джону, однако в последний момент что-то мешало. Набравшись храбрости, она поднимала глаза на жениха, но тут же представляла, с какой болью и гневом он посмотрит на нее, и решимость мгновенно испарялась. Все эти годы их разделяла ложь. Наконец они сумели преодолеть это. Неужели только затем, чтобы теперь вновь потерять друг друга уже из-за ее обмана?

Была вторая половина дня. Печальная Лизетт шла по дорожке сада. Занятая своими невеселыми мыслями, она не замечала ни приятной прохлады, ни красоты многочисленных цветов. Страшно даже представить, что будет с Джоном, когда он узнает обо всем. Но и жить с ним, храня тайну рождения Микаэлы, невозможно. Не отвернется ли он от женщины, которая за все это время так и не сказала, что у него есть ребенок? Не станет ли он презирать ту, которая лишила его радости общения с дочерью? Здраво рассуждая, Джон не должен винить ее за то, что она хранила эту тайну. То, что она считала его виновным во всем, исключало признание. Но вчера утром, когда обман, жертвой которого они стали, был разоблачен, она должна была сказать правду и о Микаэле. Теперь с каждым часом, даже с каждой минутой сделать это будет все труднее.

Лизетт остановилась неподалеку от бельведера, под большой, бурно цветущей магнолией и посмотрела на почти неподвижную гладь пруда. Поглощенная своими мыслями, она не заметила, как подошел Джон, и вздрогнула, когда он осторожно прикоснулся к ее руке.

— Прошу прощения, дорогая Не хотел пугать тебя, — произнес он виноватым тоном и тут же заговорщически улыбнулся. — У тебя был такой отрешенный вид. Тот, кто не знает тебя, как я, мог бы подумать, что либо ты замышляешь страшное преступление, либо тебя мучает какая-то ужасная тайна.

Она подняла глаза, посмотрев в знакомое лицо дорогого ей человека. Неужели она вновь потеряет его? Последние его слова — прекрасный повод для столь необходимого и трудного разговора. Неужели у нее опять не хватит мужества начать его? Лизетт украдкой огляделась по сторонам. Судя по всему, они были одни. Она вздохнула и, не давая себе времени передумать, произнесла:

— У меня и в самом деле есть тайна. Когда мы расстались, я была беременна, хотя и не знала об этом. Только когда я поняла, что жду ребенка, я и согласилась выйти за Рено. — Она пристально посмотрела в глаза Джона. — Микаэла — не его ребенок. Она твоя.., наша дочь.

Глава 21

Несколько секунд Джон смотрел на нее молча. В глазах отразилась целая гамма вызванных неожиданным признанием разнообразных чувств: удивление, благоговейный страх, недоумение, любовь.

— Микаэла — моя дочь? — спросил он наконец. Не найдя сил ответить что-либо, Лизетт просто кивнула. Да и что она могла сказать сейчас? Все ее будущее, ее счастье или несчастье до конца дней зависели от стоящего перед ней мужчины. Она готова была к любому ответу. Тело ее напряглось, будто в ожидании удара, сердце бешено колотилось. О, как она любит его! Как ужасно вновь потерять его! Потерять уже навсегда! Похоже, он не сердится. Но это еще ничего не значит. Не возненавидит ли он ее, когда спокойно подумает об услышанном? Джон имеет основания осуждать ее. Он может даже подумать, что она специально приберегла этот секрет, чтобы заполучить его деньги.

— Мой ребенок… — словно во сне произнес Джон. — У меня есть дочь! — Он говорил это так, будто пытался привыкнуть к этим словам, понять до конца их смысл. — Микаэла — наша дочка.

Для Лизетт время тянулось бесконечно долго. Ей уже начало казаться, что еще секунда-другая, и она просто умрет от неопределенности. И вдруг Джон широко и весело улыбнулся, а затем и вовсе радостно и искренне рассмеялся. Руки его обвились вокруг талии Лизетт и приподняли ее над землей. Он раскачивал ее и кружил, как маленькую девочку.

— Мы с вами, дорогая невеста, еще и счастливые родители! — приговаривал он при этом, озорно подмигивая. — Еще никогда я не чувствовал себя таким счастливым! — Джон постепенно замедлил свой дикий танец, заглянул в черные глаза Лизетт, осторожно поставил ее на ноги и трепетно, будто опасаясь, что она исчезнет, поцеловал. — Нет, все-таки я не совсем прав. Самым счастливым я был, когда ты сказала, что любишь меня и готова выйти за меня замуж, пусть и через двадцать лет после того, как это должно было случиться.

Губы его чуть касались ее рта, не столько целуя, сколько лаская. Но в прикосновениях этих чувствовалась такая нежность и страсть, что кружилась голова, а сердце ликующе трепетало. С каждым новым коротким поцелуем на душе Лизетт становилось спокойнее. Страх потерять любимого исчез, уступив место радостной уверенности. Он любит ее! Любит, даже несмотря на то что она не сообщила ему о его ребенке. Глаза заполнили счастливые благодарные слезы.

— О, Джон, — прерывисто прошептала она, прижимаясь к его груди. — Я так боялась, что ты возненавидишь меня, когда узнаешь правду о Микаэле.

Он осторожно слизнул соленые слезинки, чувствуя, что и к его горлу подступает теплый комок.

— Возненавижу, любовь моя? Разве я способен на это? Я любил тебя всю свою жизнь. А сегодня ты преподнесла мне такой подарок! Я узнал, что у нас есть чудесная дочь! — Брови его сошлись, придав лицу решительное выражение. — А потом, после того как я обрел тебя вновь через столько лет, нас уже ничто не разлучит.

Он нежно обнял Лизетт за талию и повел к той самой скамье, на которой они сидели сегодня утром.

— Ну а теперь, — попросил Джон, когда они уселись рядышком, тесно прижавшись друг к другу, — расскажи мне обо всем подробнее. Я хочу знать все о своей дочке: какой она была, когда научилась ходить, когда произнесла первое слово…

Их голоса то громче, то тише еще долго звучали в бельведере. Уже закат окрасил небо пурпурно-розовыми красками, а они все говорили и не могли наговориться, не замечая ни времени, ни надоедливых москитов. Джон хотел знать о своей дочери все: как она росла, какой была в детстве, во что играла. Лизетт с готовностью отвечала, рассказывая о разных забавных проделках маленькой Микаэлы, и они, смеясь, обсуждали подробности. И только когда у собеседницы иссяк запас этих милых историй, Джон откинулся па спинку скамьи и, счастливо улыбнувшись, вздохнул.