Любавины, стр. 22
В этот момент избная дверь хлопнула. В сенях заскрипели мужские шаги. Это решило все.
Егор оттолкнул девушек от двери, ощупью забросил петлю на пробой, легко вскинул на руки Марью и побежал к лошади.
Марья громко вскрикнула:
– Тятя!
В дверь из сеней заколотили руками и ногами.
– Что там?! Эй! Откройте! Люди! – заполошным голосом кричал Сергей Федорыч, но людей на улице в такую пору не бывает.
Когда Нюрка догадалась откинуть петлю, кони были уже далеко – слышно было, как распинают грязную дорогу четыре пары лошадиных копыт.
– 20 -
Кузьма узнал обо всем от Клавди.
Она рассказала на другой день… Радости скрыть не умела.
Шли вместе домой.
– С Егором теперь Марья…
На мгновение Кузьме показалось, что дорога под ним круто вспучилась горбом. Он остановился, чтобы устоять на ногах. Почему же так? Разве он на что-нибудь еще надеялся после того скандального сватовства и после того, что было потом?… Разве надеялся? Надеялся. А теперь – все.
Кузьма повернулся, пошел к сельсовету – там был Платоныч. Он не знал, для чего нужен сейчас дядя Вася. Наверно, совсем не нужен. Просто надо было куда-нибудь быстро идти. И он шел. И думал: «Все. Теперь все». Представил, как Марья испугалась и плакала.
Раздумал идти в сельсовет.
Стал вспоминать, где живут Любавины. Спросил у какой-то бабы.
– Дак вот же! Рядом стоишь, – показала баба.
Кузьма вошел во двор к Любавиным.
Из– под амбара выкатился большой черный кобель и молчком кинулся ему в ноги. Кузьма выскочил за ворота. Крикнул:
– Хозяин!
Вышла Михайловна, прицепила кобеля.
– Мужики дома?
– Хозяин один.
Кузьма вошел в избу, сразу спросил:
– Где ваши сыновья?
Емельян Спиридоныч сучил дратву; рукава просторной рубахи закатаны по локоть, рубаха не подпоясана… Большой, спокойный.
– Какие сыновья?
– Твои.
– У меня их четыре.
– Младшие.
Емельян со скрипом пропустил через кулак навощенную дратвину.
– Я про этих ублюдков не хочу разговаривать.
– Они не были дома после того… как ушли?
– А тебе што? Не были.
Кузьма вышел.
Куда теперь? С какого конца начинать? К Феде?
Федя работал.
Кузьма вызвал его… Отошли, сели на берегу.
– Отец сам не знает, это верно. Потом… я думаю, што они не в банде.
– Почему?
– Так. Наших, бакланских, там нету. Люди бы знали. Разговоров нет, значит, никого наших нету.
Долго молчали.
Кузьма курил.
– У их Игнашка есть… – заговорил Федя. – На заимке живет. Тот может знать. Не скажет только…
Приехали к Игнатию под вечер.
Хозяин долго не понимал, чего от него хотят, терпеливо, с усмешкой заглядывал в глаза Кузьме и Феде. Потом понял.
– Не знаю, ребята. Чего не знаю, того не знаю. Наши оболтусы были у меня, когда сбежали из дома. А потом ушли. Я им сам говорил, что надо домой вертаться. Не послухали. Где они теперь, не знаю.
– Собирайся, – приказал Кузьма. Глаза его смотрели прямо, не мигая, внимательно и серьезно.
– Куда? – спросил Игнатий, и усмешка погасла.
– С нами в деревню.
– Зачем?
– Посидишь там, подумаешь… Может вспомнишь, где они.
– А-а! – усмешечка снова слабо заиграла в сухих глазах Игнатия. – Пошли, пошли! Думать мне нечего, а посидеть могу. Глядишь, кой-кому и влетит за такие дела. Маленько вроде не то время, чтоб сажать без всякого…
Елизар Колокольников был в сельсовете, когда привели Игнатия. Он сделал вид, что хорошо знает, за какие делишки попался этот Любавин, строго нахмурился, глядя на него. Потом, когда того заперли в кладовую, спросил у Кузьмы:
– Эт за што его?
– Допросим. Он, наверное, знает про своих племянников. Елизару показалось, что Кузьма действует, пожалуй, незаконно. Однако говорить с ним об этом не стал. Собрался и пошел к Платонычу.
Платоныч сразу же пошел в сельсовет. На Кузьму разозлился крепко. «За девку мстит, паршивец! Шутит с такими делами!»
Кузьма сидел за столом, положив подбородок на руки, смотрел на дверь кладовой, за которой «думал» Игнатий.
Платоныч вызвал его на улицу.
– Зачем старика арестовал?
– Он знает про банду. Я чую.
– Жалко, у меня ремня с собою нету. Снял бы с тебя штаны и всыпал, чтобы ты лучше почуял, что такими делами не балуются. Ты что, опупел? Сейчас же выпусти его!
– Не выпущу.
Платоныч высморкался. Некоторое время молчал.
– Кузьма, ты делаешь большую ошибку. Ты во вред Советской власти делаешь. Чего же людей дергаешь, молокосос ты такой?! Кто дал тебе такое право?! Немедленно выпусти его!
– Нет! – Кузьма стоял, ссутулившись, смотрел на дядю исподлобья. – Это ты делаешь ошибку. Пять лет уж скоро Советская власть, а тут… какие-то разъезжают, грабят население. Это не во вред? До чего осмелели, гады!… Не выпущу – и все. У меня сердце чует, что он знает про банду!
– Дай сюда наган! – сдавленным голосом крикнул Платоныч.
– Не дам.
Платоныч сам полез в карман Кузьмы, но тот оттолкнул его…
Старик удивленно посмотрел на племянника, повернулся и пошел прочь, сгорбившись.
На крыльце появился Колокольников.
– Ты можешь идти домой. Я сам здесь останусь, – сказал Кузьма.
– А где Платоныч?
– Он тоже домой пошел.
Колокольников помялся… Хотел, наверное, что-то еще спросить, но промолчал. Скрипнул воротцами и удалился по улице.
Кузьма вошел в сельсовет. Подошел к окну, приложил лоб к холодному стеклу.
– Ничего, – сказал он сам себе. И зашагал длинноногим журавлем по пустой сельсоветской избе. Нехорошо было на душе, что с дядей Васей так получилось. Но другого выхода он не видел.
Платоныч направился не домой, а к Феде. Вызвал его на улицу и путано объяснил:
– Там племяш это… разошелся. А у меня силенок нет, чтоб его приструнить. Пойдем уймем. Черт… какой оказался! Пошли, Федор.
Федя понял одно: надо помочь старику. Почему и как разошелся Кузьма, он не понял. Но спрашивать не стал.
– Пошли.
Кузьма допрашивал Игнатия.
Сидели друг против друга на разных концах стола. На замызганном голом столе между ними, ближе к Кузьме, лежал наган.
– Как ты думаешь, куда они могли уйти?
– А дьявол их знает.
– А про банду ты не слышал?
– Приходилось.
– Кто там ру… главарит у них кто?
– Бог его знает.
– Так… – Кузьма внимательно смотрел на благообразного Игнатия. И был почему-то уверен, что тот знает про банду. – У тебя коней нету?
– Не имею. У меня пасека.
– А как думаешь, на чьих они приезжали? Они тут одну девку увезли ночью…
– Зачем? – не понял Игнатий.
– Не знаю, – Кузьма встал, но сел снова, пригладил ладонью прямые жесткие волосы, кхакнул в кулак. – Увезли – и все.
Игнатий мотнул головой, сморщился.
– Вот подлецы! – глянул на Кузьму боязливо. Хотел понять, как держаться в этом случае, с девкой: может улыбнуться? – Что делают, озорники такие!
Кузьма хмуро встретил этот его трусливый взгляд.
– Ах, подлецы! – опять воскликнул Игнатий.
И снова показалось Кузьме, что старик знает про этих подлецов все.
– Где же они лошадей брали?
– Это уж… ты у них спроси.
Тут вошел Платоныч. А за ним вырос в дверях огромный Федя.
– Уведи арестованного, – распорядился Платоныч, глядя на Кузьму неподкупно строго.
Кузьма с минуту удивленно смотрел на Платоныча, на Федю… не двигался.
Игнатий спокойно, с чувством полной своей невиновности поглядывал на них на всех. От него не ускользнуло, что между стариком и молодым что-то произошло.
– Арестованный… – обратился было Платоныч к Игнатию, но глянул на Кузьму и в последний раз решительно приказал: – Вывести арестованного!
Кузьма поднялся.
– Пошли.
Игнатий покорно встал, заложил руки за спину, двинулся в свою кладовую.
– Гражданин… Кузьма Родионов! Я тебе приказываю освободить из-под стражи арестованного, – заговорил Платоныч казенным голосом, когда Кузьма вернулся в избу. – Иначе я тебя самого арестую. Понял? О нас черт те чего завтра заговорят, – повернулся он к Феде, ожидая, что тот его поддержит. – Скажут, мы тут… Ты это понимаешь? – Платоныч снова развернулся к Кузьме, повысил голос: – Или не понимаешь?