Росомаха (СИ), стр. 19

Какое?то время они молчали. У соседей тоже была тишина.

Супруга неожиданно вернулась в постель и, закутавшись в одеяло, замерла, как будто намеревалась заснуть.

Михайлович постоял еще немного и тоже лег в постель.

После полуночи он поднялся, не в силах бороться с охватившей его тревогой.

На улице по — прежнему было тихо. Можно было подумать, что несколько часов назад никто у Даменковых не орал. Не было вокруг их дома ни подъехавших машин с мигалками, ни других соседей, вообще никого.

Лишь тишина, такая обычная для поселка.

Но в том?то и дело, что Михайлович предпочел бы вой сирены, возбужденные голоса и суету вокруг дома соседей, на худой конец — беззвучное вращение мигалок, окрашивающих местность в жуткие красные и синие цвета, монотонно сменявшие друг друга. Отсутствие всего этого было не плюсом, а самым настоящим минусом.

Отсутствие всего этого лишь усилило его страх.

И он не смог больше лежать, ожидая, когда придет сон, лежать и переваривать то, что все больше и больше ему не нравилось.

Кто была та женщина в плаще? Было в ней что?то такое… Михайлович не мог сформулировать собственные мысли, но чувства не обманешь — он напуган. Появление незнакомки вполне может быть связано с тем, что произошло с Джеком. Овчарку как будто подменили. Джек, который лаял бы на кого угодно, будь?то человек с ружьем, прицеливавшийся в него, или даже медведь, забравшийся во двор, Джек, переполненный яростью настолько, что вцепился бы в заведомо более сильного противника, превратился в какую?то дворнягу. Потом вообще сбежал и, похоже, не собирался возвращаться.

Одно лишь это заставило задуматься о происходящем. Но и без этого был полный набор.

Странности при выезде из поселка, странности в поведении людей, Джек, женщина в плаще, собственный страх и бессилие, а после — крики у Даменковых и… отсутствие вмешательства извне.

Так не могло дальше продолжаться!

Если та женщина, что заходила к ним во двор, имеет отношение к случившемуся у Даменковых, она может вернуться назад. И Михайлович не хотел бы выяснить, что ей от него понадобится. Особенно, если рискнуть и предположить, что Даменковых нет в живых.

Михайлович встал и принялся одеваться.

— Зина, — окликнул он супругу. — Поднимайся.

Она пошевелилась и спросила, в чем дело.

— Мы уходим, — ответил он.

Женщина села в кровати, недоуменно посмотрела на него. В темноте ее лицо казалось расплывчатым бледным пятном.

— Что?

— Мы уходим, — повторил он. — Собери самое необходимое, только поменьше — мы пойдем пешком.

Она по — прежнему не двигалась, и он вскрикнул:

— Делай, что тебе говорят!

Она встала с кровати, испуганно прошептала:

— Сергей, что ты надумал?

Он повернулся к ней, стараясь контролировать собственный тон. Если на нее кричишь, она становится, как безмозглая курица, бегущая наперерез несущейся машине.

— Зина, я ничего не надумал. Просто ты не знаешь, что происходит в последние дни в поселке. Не знаешь. Нам лучше уйти. Так что собирайся.

— Но почему ночью? — решилась она возразить. — И почему ты говоришь, что мы пойдем пешком?

— Из города нельзя выехать, — устало объяснил он. — Что?то не пускает, какая?то чертовщина. Вот я и хочу попробовать уйти через лес. И лучше не тянуть, а сделать это сейчас. Пока не стало поздно.

Она открыла рот, но промолчала. Было в его голосе что?то такое, что отбило у нее дальнейшее желание спорить. Она стала суетливо собираться.

Заметив, что она берет слишком много вещей, Михайлович вмешался:

— Не бери ты это барахло. Как ты собираешься это тащить столько километров? Нам бы самим дойти.

— Сергей, ведь это…

— Прекрати. Если тебе это так жалко, я тебя успокою — мы еще вернемся сюда. В крайнем случае, пошлем кого?нибудь. Давай быстрее, я тебе еще пять минут даю, не больше.

До последнего момента он не сомневался, что все получится, и они с супругой выйдут через лес на трассу. Он не думал, каким образом они доберутся до Города среди ночи — сейчас это вообще не представляло собой проблему.

Главное — подальше от поселка, где творится черт знает что.

Они шли через лес, постоянно спотыкаясь. Евгеньевна причитала, несколько раз неуверенно спрашивала, не лучше ли все?таки вернуться и хотя бы подождать до утра? Михайлович даже рявкнул на нее.

Потом это случилось. Не так, как на выезде из города. Не так резко.

Он почувствовал тоску, и это чувство плавно затопило его сознание. Он прошел еще пару сотен шагов прежде, чем тоска стала нестерпимой, обжигающей, и… уступила место страху. Лишь в этот момент Михайлович осознал, что супруга отстала и уже не первую минуту всхлипывает, пытаясь выговорить его имя.

Не в силах продвигаться вперед, словно дул сильнейший ветер, Михайлович остановился. Его знобило, ноги ослабли, и он обхватил ствол ближайшего дерева.

Перед глазами поплыли картинки, и Михайлович увидел себя в молодости. Да, это было что?то из прежней жизни, и от этого несло таким ужасом и стыдом, что Михайловича передернуло. Казалось, кто?то заснял его скрытой камерой, заснял те моменты, когда человек меньше всего хочет, чтобы его кто?то видел. После чего пустил запись по самому рейтинговому каналу. Чтобы видели все.

Михайлович оглянулся.

Возможно, супруга испытывала что?то подобное. На свой лад. Она прислонилась к тонкой сосенке, сжалась, словно замерзала. Потом застонала, опустилась на землю и поползла прочь.

— Зина! Ты куда?

Она не обернулась на его крик. Только поползла еще быстрее.

Стыд, замешанный на страхе, толкнул его следом за ней. Домой! Спрятаться в доме и не выходить! Какой же он идиот, что решился уйти из дома! Из поселка нельзя уйти, идешь ли пешком или уезжаешь на машине. Ну, и ладно, главное — дома он в безопасности. Только бы вернуться!

Михайлович побежал. Он уже не видел супругу, но рассчитывал вот — вот нагнать ее.

Неожиданно он споткнулся и полетел на землю. Небольшой рюкзак, висевший через плечо, при падении болезненно ткнул его в бок. Там лежали смена белья, мыльно — рыльные принадлежности, деньги, паспорт и… бутылка водки. Уходя, Михайлович прихватил с собой водку. Он рассчитывал, выпутавшись из всего этого, снять стресс. Где?нибудь в Городе или, в крайнем случае, прямо на трассе.

Сейчас он криво усмехнулся и пробормотал:

— Меня не проведешь.

Водка оказалась кстати. Михайлович суетливо нащупал бутылку сквозь ткань, раскрыл рюкзак, вытащил водку. Не церемонясь, зубами сорвал крышку.

Никуда он не пойдет! Сейчас он примет на грудь и снова попытается выйти к трассе. Мелькнула мысль о супруге, но Михайлович лишь слабо покачал головой. Что поделаешь? Он ее уже не догонит, а пропадать из?за нее в поселке нет смысла.

Он приложил горлышко к губам, запрокинул голову.

Его лицо исказилось: в горло, казалось, потек расплавленный свинец, как во время средневековой казни фальшивомонетчика, но Михайлович продолжал глотать водку, пока неприятные ощущения не иссякли. На пустой желудок он опьянел, даже не допив бутылку. Ушел страх, стыд, зато появилась бравада и уверенность в собственных силах.

Пошатываясь, Михайлович встал. Он улыбался, что?то говоря несуществующим слушателям и убежавшей супруге. Кое?как держа равновесие, он двинулся вперед. Медленно, но неуклонно он шел по направления к трассе. По пути допил бутылку и, усмехаясь, разбил ее о дерево.

Через сотню шагов он остановился. В груди образовался тугой комок, мешавший вдохнуть. Михайлович прислонился к дереву, схватился за левую сторону груди.

Его сердце остановилось прежде, чем тело оказалось на земле.

11

Илья вернулся в дом, закрыл за собой дверь.

Оля сидела на полу, негромко всхлипывая. Данила полулежал, обнимая мать и уткнувшись ей в живот.

Илья, растерянный, подавленный, стоял и смотрел на них, не зная, что делать. В этот момент он вспомнил слова жены "она смотрит мне в живот". Вернее не вспомнил, а осознал смысл. Если, конечно, Оля сама понимала, что кричит. В чем Илья сомневался.