Женщина для утех (др перевод), стр. 35

Представшая перед нами картина ужасно напоминала всадника на коне. К тому же время от времени наездник вытаскивал свой длинный и тонкий член из пропасти и с громким криком стегал им, как кнутом, зад своей прелестной кобылы, чтобы заставить ее скакать побыстрее. Казалось, ему не хватает только шпор.

Наконец кобыла встала на дыбы, после чего упала животом на софу, а ездок рухнул на нее. Ложе затрещало под тяжестью их крепких тел. Некоторое время мужчина еще подпрыгивал на спине Эмилии, а она, хоть сама уже не нуждалась в этом, помогала ему, пока он не доскакал до цели.

Этот остроумный и самый веселый номер программы вызвал бурные аплодисменты, громкий хохот и шутки всей компании. Эмилия и ее наездник, раскланиваясь во все стороны и благодаря нас радостными улыбками, быстренько удалились в свой угол, чтобы одеться и успеть к последнему номеру. Этот номер должен был стать гвоздем программы.

Это был мой номер! Пришла моя очередь!

Глава двадцать вторая

Мое первое публичное выступление

Только сейчас я подумала о том, с какой программой выступать. Раньше я не могла этого сделать. Ведь в начале вечера я еще не знала, с чем выступят мои предшественницы. А повторять то, что они показали, было немыслимо. Чтобы упрочить свое положение в этом доме, нужно было придумать что-нибудь оригинальное. Да по своему характеру я и не годилась на роли «последовательниц». Напротив, я всегда хотела быть лидером, хотела, чтобы другие шли по моим следам.

Но что нового могла я показать этим поднаторевшим во многих связях жрицам грешной любви, я, дебютантка и любительница, чей опыт исчислялся только четырьмя любовниками? А чем я могла удивить их партнеров, через ложа которых прошли сотни женщин? Есть ли в мире самая изощренная и неестественная форма любви, с которой не были бы знакомы эти люди? В сравнении с ними, с их любовным опытом, меня можно было считать непорочной девицей.

Спасительная мысль вдруг озарила меня. Ну конечно — «прыжок оленя»! Этого способа не могли они знать. Но эта спасительная мысль исчезла так же мгновенно, как и появилась.

К сожалению «прыжок оленя» невозможно было исполнить с партнером, с которым у меня не было прежде сношения. Я не знала особенности его члена, не представляла, подходят ли его пропорции и степень напряжения этой очень трудной фигуре. Во время выступления уже поздно было экспериментировать. Чтобы добиться требуемого эффекта, орудие моего партнера должно было попасть в цель с первого же раза…

«А вдруг он промахнется? Вдруг согнется? — подумала я с ужасом. — Тогда я скомпрометирую себя в глазах этой требовательной публики, которая признает только совершенство, такое, как показали Луиза, Генриетта и Эмилия».

И самое страшное, что мадам Коль, которой я стольким обязана, не простила бы мне такого позора. В лучшем случае меня отправили бы к остальным девушкам, которые в тесных комнатушках на втором этаже выполняют свою ежедневную серую, неинтересную работу с серыми и неинтересными клиентами, в то время как мы четверо с великолепными мужчинами в бальном зале занимаемся любовью на высшем уровне искусства.

Нет, у меня должна быть шикарная спальня, а не тесная комнатенка. Я хотела быть куртизанкой, а не проституткой, артисткой, а не поденщицей. И я добьюсь своего! Карьера была единственной моей целью.

Размышляя таким образом, я ругала себя, что во время выступлений Генриетты, Эмилии и Луизы под каким-нибудь предлогом не затащила своего «жениха» в темный угол зала, чтобы там хотя бы поверхностно, через брюки, исследовать род и состояние его аппаратуры. Может быть, тогда я что-нибудь придумала бы. Но сейчас было уже поздно.

Я ужасно волновалась. Через мгновение я должна выйти на сцену, но, увы, не знаю роли, которую мне предстоит сыграть.

Артистка, которой когда-нибудь попадет в руки мой скромный дневник, поймет несомненно, что я чувствовала в эту минуту.

И вдобавок ко всему меня охватило замешательство: одно дело — видеть, как это делают другие, к восхищаться ими, и совершенно другое — первый раз в присутствии публики делать это самой…

Как часто бывает в жизни, на помощь мне пришел благословенный случай. Мой «жених», видя мое волнение, вопреки правилам оргии подошел к софе и сказал со светским поклоном:

— Моя дорогая, нетрудно понять твое смущение в эту минуту. Твое присутствие здесь и тот интерес, который ты проявила к трем влюбленным парам, позволяют мне надеяться, что ты одаришь меня такой же горячей любовью. Твое смущение, однако, естественно и прекрасно. Это всего лишь молодость и неискушенность. Я должен отнестись к этому с уважением, хотя признаю, что чувствую при этом сожаление и разочарование. Если бы я заставил тебя демонстрировать любовь, которую не можешь или не хочешь показывать при всех, то считал бы себя подлецом, недостойным своего графского титула. Конечно, можно было бы упросить тебя заняться любовью наедине, но, боюсь, наши милые друзья осудят нас. Дорогая, милая Фанни! В эту свадебную ночь возвращаю тебе свободу, хотя сердце мое обливается кровью. Поступай так, как подскажет тебе твое девичье сердечко!

Легкий шумок восхищения пробежал среди присутствующих. Благородное поведение молодого графа, жертву, которую он готов был принести, оценили все. Он один в эту полную страсти ночь остался бы неудовлетворенным…

Как очарованная, смотрела я на графа, прекрасного, как сказочный принц. Иссиня-черные волосы крупными локонами падали на широкие плечи, а глубокие страстные глаза пылали огнем желания. Он был высок, изящен, строен. Панталоны так плотна облегали фантастически длинные ноги и узкие бедра, что в ярком свете люстры был отчетливо виден удлиненный вздрагивающий бугор, до предела натянувший ткань штанины — красноречивое и соблазнительное доказательство его безумного возбуждения.

«Сладкий, чудесный мальчик! — Я была растрогана. — Он так хочет меня и так красиво просит. Грешно заставлять его так страдать…»

И вдруг на меня снизошло вдохновение. Не откажу ему. Дам ему столько и таким способом, как не давала ему ни одна женщина до меня. Запомнит полученное наслаждение на всю жизнь. И всегда в объятиях другой он будет вспоминать меня. Что мне до остальных, если меня хочет такой мужчина?! Никаких ролей! Пусть будет как будет! А я буду собой, только собой! Буду Фанни Хилл!..

Чувствуя дрожь в каждой частичке своего тела, но с гордо поднятой головой, подошла я к юноше. Оркестр, как и в начале предыдущих номеров, заиграл туш, но вскоре замолк. Дирижер не знал, каким будет этот последний номер программы. В напряженной тишине мой взгляд поймал взор графа. Его глаза метали молнии. Тихонько, чтобы услышал только он, я шепнула:

— Ты действительно очень хочешь меня?

— Да… Сгораю от желания…

— Мне стыдно, — опустила я глаза. — Будь ко мне добр… Я тоже хочу тебя… Ты такой красивый… Настоящий мужчина… Иначе я ни за что не согласилась бы… при всех…

Закрыв глаза, я застыла в ожидании. Граф наклонился к моим ногам, взялся за подол платья и поднял его. Я позволила ему снять с меня платье. Под платьем ничего не было. Я была абсолютно голая.

Опять шепот восторга прокатился по залу. Мужчины, скорее всего, никогда не видели такого тела — еще девического и уже женского, блистающего ослепительной красотой юности, не помеченного ни одной морщинкой, ни одной складкой жира. Гладкая, как бархат, чистая и нежная кожа, упругие круглые груди, которые не нуждались в лифчике, — все это охватили мужчины одним только взором.

Под пронизывающими взглядами мужчин, исследующими каждый сантиметр моего тела, защищаясь от бесстыдных глаз зрителей, я прильнула к партнеру, как будто хотела его телом закрыться от назойливого внимания. Очевидно, поняв это, зрители не стали к нам приближаться. А я подставила своему партнеру губы, требуя поцелуя. Он прильнул к моим губам своими сухими горячими губами.

Обняв его одной рукой, другой я стала осторожно расстегивать его шелковое жабо, красный бархатный жилет, а когда он сбросил их с себя, расстегнула рубашку, потерлась щекой о его мускулистую грудь и осторожно, немного смущаясь, положила руку на пуговицы его панталон, расстегнула их и спустила до самых бедер. Сам он поспешно сбросил с себя остатки одежды и стал на колени у моих ног.