Женить нельзя помиловать, стр. 41

— Садитесь и ждите. Сейчас я при помощи баяна войду в транс, а когда придет время, один из вас громко и четко задаст вопрос. Понятно?

— Чего уж непонятного, — проворчал Римбольд, — Только откуда нам знать, что это самое время пришло?

— Не волнуйтесь, не ошибетесь! — Волхв глубоко вздохнул, с чувством произнес: «Ну, боги в помощь!», закрыл глаза и растянул меха.

Мама моя! Столь душераздирающих звуков я не слышал с тех самых пор, как один мой знакомый еще в Сосновой Долине вознамерился научиться играть на волынке, совершенно не обладая слухом.

— Я, пожалуй, пойду… — дернулся было в сторону двери позеленевший гном.

— Сиди! — сквозь зубы приказала Глори. — Вдруг твой уход что-то изменит.

— А моя смерть от разрыва сердца, по-твоему, ничего не изменит?! — возмутился Римбольд, но все же подчинился.

— Скорее уж — от разрыва барабанных перепонок! — не согласился Бон. — С другой стороны, все могло бы быть и хуже.

В этот момент Друзь издал совершенный по дисгармонии пассаж, от которого у меня заломило зубы.

— Да куда уж хуже?!

— Он мог бы вдобавок петь!

— Ну?

— Что «ну»? — не понял я. Парень пожал плечами:

— А я откуда знаю?

— Разве это не ты сказал?

— Ну?! — на этот раз в вопросе чувствовалось явное нетерпение.

— Тпру! — фыркнул Римбольд, поковыряв в ухе пальцем. — Хватит дурака валять!

— Слушайте, вы не хамите! А то прокляну! Только теперь мы поняли, что, во-первых, Вещий баян уже молчит, а во-вторых, «нукал» не кто-то из нас, и даже не Друзь, а кто-то еще.

— Ой, господи! — зажала рот ладонью Глори.

— Наконец-то! Дошло! — чужим и на редкость ехидным голосом отметил волхв и тут же добавил другим, чуть выше: — И не «господи», а «господа». Нас тут двое.

— А ты зачем влез?! — возмутился «Друзь-баритон».

— Это ты влез! Сегодня моя очередь! — завопил «Друзь-тенор».

— И ничего не твоя! Твоя была в прошлый раз!

— Щаз! В прошлый раз была очередь этого булькающего зануды Рус'Алка, но ему было лениво, поэтому он попросил ответить меня.

— Эй, ты ври, да не завирайся! И ничего он тебя не просил! Ты сам предложил.

— Но он же согласился!

— Э-э… господа… — вмешался я, чувствуя, что от всего происходящего моя крыша плавно съезжает набок. — Простите, что перебиваю, но вы кто?

— Нет, Буйли, ты это слышал?! Он еще спрашивает!

— Ох, Магги, и не говори! Почаще в храм ходить надо, приятель, а не пользоваться услугами сомнительных шарлатанов вроде Друзя!

— Правильно, Буйли! Так их! И про жертвы, про жертвы не забудь!

— Мы бесконечно счастливы, что великие боги Буйль и Магиотт снизошли до наших скромных нужд и смогли уделить нам немного драгоценного времени, — торжественно склонила голову Глори. — И нам горько слышать, что незнанием своим мы вызвали неудовольствие божественных. Уверяю, что если бы мудрый Друзь хотя бы намекнул…

— Ладно, детка, расслабься! Мы — боги милостивые, не чета другим.

— Точно, братец! Но вот в храм ходить все равно надо! И жертвовать. А то не будет никакого покровительства.

— К нашей глубокой скорби, среди нас нет ни магов, ни ученых, божественные, — вмешался Бон.

— Да знаю, знаю, — сварливым баритоном отозвался, кажется, Буйль. — Уж адепта Ссуфа я как-нибудь отличу!

— Эт-точно! — поддакнул Магиотт. — Из любой ситуации без мыла вывернется. Не хочешь жертвовать — не надо, перебьемся как-нибудь, хотя пару подношений в год мог бы и сделать. Из вежливости… Ладно, спрашивай, что ли.

— Мне жизненно необходимо найти яйцо феникса, божественные. Я знаю, что оно где-то в Дальне-Руссианском Пределе…

— А если знаешь, то чего спрашиваешь?

— …но я не знаю, у кого именно оно хранится, а Предел так велик и в нем так много жи…

— А ты так мал, и у тебя так мало вре… — передразнил парня Буйль. — Ладно, не дуйся. Ту, кого ты ищешь, зовут Степанида.

— Ты чего несешь, Буйли?! Яйцо у Стефании!

— А я говорю, у Степаниды!

— Ша! Будешь из себя умного корчить, когда будут спрашивать касательно твоего любимого живодера Павлоффа!

— Ученого!

— Все равно мне лучше знать, как зовут моих адептов из первой пятерки!

— Может, тебе и лучше знать, но в Дальне-Руссианском Пределе ее знают как Степаниду!

— Божественные, божественные! — взмолился Бон. — Я понял. Но где мне ее искать?

— Ой, какой ты нудный! У Друзя спросишь. Тут ее избушку на гусиных лапках всякий знает…

— На раковых шейках! — вставил Магиотт.

— Братец! Ты опять?!

— Нет, это ты опять! Кто из нас отвечает?

— Я!

— А я?

— А ты потом!

— А я хочу сейчас!

— Нет ничего проще, божественные, — улыбнулась Глори. — Давайте мы просто зададим вам еще один вопрос.

— Ишь, какая шустрая! — возмутился Магиотт. — А ритуал, значит, побоку?

— А на воззвание при помощи Вещего баяна, значит, можно плюнуть и растереть? — поддержал его Буйль.

— А очередность ответов на людские воззвания среди богов, значит, нагло проигнорировать?

— А… а… а здорово!

— Необычно!

— Небанально!

— Нешаблонно!

— Спрашивай!

С трудом придав лицу серьезный вид, приличествующий общению с богами, Глори покосилась на сидящего в дальнем углу и совершенно очумевшего Ки Дотта и торжественно произнесла:

— Где скрывается Кенарей-разбойник?

— Ну что, братик? Хором?

— Ага. Три, четыре!

— В этом доме на чердаке! — слаженно гаркнули божественные близнецы. — Вау! Круто получилось!

— Ага! Улет! Ладно, пора нам. Вы в храмы-то все-таки заходите. Поболтаем! Пока!

— Счастливо!

В следующий же миг Друзь мятой тряпкой сполз с лавки и распростерся на полу. Видно, быть сосудом сразу для двух богов — штука не из легких, а когда они вдобавок одновременно пользуются твоим речевым аппаратом…

Мы тут же вскочили, но волхв уже открыл глаза и выдохнул:

— Ох, утомили! Помогите подняться, что ли… Когда мы с Боном осторожно усадили его на лавку, старик вытер рукавом пот со лба и поинтересовался:

— Ну что, господа, все выяснили?

— Не совсем, — прищурилась Глори. — Для начала скажите, по какой причине вы прячете Кенарея-разбойника в своем доме?

Вещий баян с громким стуком упал волхву на ногу.

— М-мм! — промычал Друзь, хватаясь за поврежденную конечность. — М-матрена! М-мать его!

ГЛАВА XIII,

Сын жены Друзя от первого брака — наводящий ужас на всю округу Кенарей-разбойник — на деле оказался самым обычным мужиком лет сорока, выглядевшим отнюдь не грозно. По крайней мере, когда сэр Шон именем князя Вольдемира категорически потребовал привести Кенарея сюда, тот даже не попытался бежать или сопротивляться.

— Пузо, значит, как пивной котел? — не без ехидства в голосе поинтересовался я у сэра Шона, когда знаменитый разбойник, потупив очи и смущенно тиская в руках шапку, предстал пред нами.

— И роста гигантского? — добавил Бон, оказавшийся выше Кенарея чуть ли не на полголовы.

— Ничего не понимаю! Эй ты, отвечай честно: кто ты такой?

— Дык эта… Илейка я, боярин, — пробасил тот. — А люди Кенареем кличут.

Эге, стало быть, тезка нашего «богатыря» получается?

— Разбойник? — продолжал допрос Ки Дотт. Детина вздохнул:

— Есть грех. Люблю с кистенем по дубраве погулять, купчишек потрясти. Верь, боярин: не корысти ради, токмо для развлечения.

— Об этом не мне судить, а Вольдемиру-князю, — надулся сэр Шон. — Поедешь со мной в столицу — ответ держать. Говорят, ты не только грабил, но и убивал изрядно.

Глаза Кенарея загорелись, ноздри раздулись, борода воинственно встопорщилась:

— Ложь! Не душегуб я! Дружки мои — Ванька Болото, Степка-Растрепка да Омеля-Царь — и впрямь иной раз купчин да хватов служивых под ребром щекотали, а мне нельзя!