Библиотечный детектив, стр. 13
За эти годы многому научилась Анна Эразмовна, но главное, что она умела делать чуть ли не лучше всех, – это вести глубокий библиографический поиск. «В книгах есть все, надо только уметь искать», – утверждала она, и чем сложнее был вопрос, тем было интереснее и тем азартнее отдавалась она любимому занятию.
Вот и сейчас тревожащая ее смутная догадка о ноже, который поднял Андрей у тела Любы, заставила обратиться к книгам. Анна Эразмовна спустилась в каталоги, миновала алфавитный и систематический и подошла к любимому предметному. Там она отыскала ящик «Переплетное дело», выписала несколько книг и пошла в хранилище. Рыться в книгах было и ее любимым занятием, она долго и упорно боролась за свободный доступ к книжным сокровищам и была, наконец, внесена в заветный список. На лифте она поднялась в шестой ярус, свернула в темноте налево, прошла по широкому походу между стеллажами и нащупала выключатели. Лампочки между стеллажами горели не все, но шифры можно было разобрать. Нужные ей книги были старыми и хранились на самых первых стеллажах, с большинством ей повезло – они стояли низко, а за одной пришлось лезть на верхнюю полку.
– Нет, вы посмотрите на мои руки, – сказала она, заходя в отдел, – а еще считают, что у нас чистая работа.
– Конечно, мы тут сидим – книжки читаем, – подхватила любимую тему мадам Вильнер, сама только что вернувшаяся из подвала, где листала старые, неподъемные, рассыпающиеся в прах газеты.
– Ой, послушайте, что я вспомнила, -воскликнула Лидусик. – Когда я в отпуск домой ехала, в купе еще двое мужчин было, они меня спрашивают: «Девушка, вы где работаете?», а я им отвечаю: «Я библиограф», а они мне говорят: «Вот и замечательно, расскажите нам про Библию, мы давно хотели узнать».
Дамочки смеются и продолжают оживленно болтать, благо Лариса Васильевна еще не вернулась. Анна Эразмовна в разговоре не участвует, она погрузилась в изучение принесенных книг.
Умение быстро просмотреть книгу, найти то, что ищешь, не пропустить важное – одно их главных в профессии библиографа. Она листает книжки, с удовольствием читая волшебные слова: переплет, форзац, слизура, корешок, коленкор, пегамоид, гранитоль, шагрень. Удивительно, сколько инструментов нужно, чтобы переплести книгу, названия у них странные, даже страшноватые: шрифткасса, филета, штриховка, кашировка, гобель, лощильные зубы, щипцы для обработки бинтиков.
«Что за бинтики такие?» – недоумевает Анна Эразмовна, впрочем, через секунду ей становится все понятно. Книги хорошо иллюстрированы, и особое внимание она обращает на то, что ее интересует больше всего – на ножи. Она и не подозревала, что их так много.
Оказывается, при изготовлении кожаного переплета используют шерфовальные ножи, существуют немецкий, венский и французский, имеющие различную форму; при тиснении переплета золотом необходим нож для резания листового золота, еще есть костяной нож или косточка, который называется фальцбейн, а для резки картона используется специальный нож, очень острый и крепкий, состоящий «из деревянной рукоятки, внутри выдолбленной, в которую вставляется стальной клинок, имеющий форму копья, сточенного с обеих плоских сторон; клинок этот закрепляется винтом и может быть выпущен на разную длину».
«Ничего себе», – передергивает плечами Анна Эразмовна, от этого описания становится ей как-то неуютно. И все же интуиция подсказывает, что это все не то. Чаще всего в переплетном деле используют переплетный нож, интересно, он чем-то отличается от обыкновенного?
Она выясняет, что нож должен быть всегда острым, как бритва, иначе он будет рвать бумагу, особенно тонкую, что точить его нужно как можно чаще, что опытные переплетчики предпочитают точить его только с правой стороны, чтобы не портить линейку, по которой нарезается бумага. И вдруг, листая последнюю, самую невзрачную книжицу, изданную уже после революции, в 20-е годы, она натыкается на описание переплетного ножа.
Описание ностальгическое, подробное, видимо, у большинства переплетчиков такого ножа уже не было, а до войны (автор так и пишет «до войны», а не «до революции») его можно было купить за 20-25 копеек. «Нож переплетный, немецкой фирмы Генкельс, с выбитым на лезвии ножа названием фирмы и фабричной маркой -близнецы», – читает Анна Эразмовна и отчетливо видит нож с близнецами на лезвии и пульсирующие, то появляющиеся, то исчезающие цифры.
Глава одиннадцатая, в которой Анне Эразмовне удается избежать смертельной опасности
Поговорив со следователем, Анна Эразмовна немного успокоилась. Георгия в городе не было, слова о принятых мерах она поняла так, что за ним установлена слежка, значит, Андрею ничего не угрожает. Свой сон она постаралась выкинуть из головы. Подумаешь, близнецы! Она сама Близнец. Наверное, видела когда-то такой нож у Константина Константиновича, сознание не отметило, а подсознание запомнило. Все-таки не мешало сходить в переплетную и посмотреть, каким ножом он работает.
Посещение пришлось отложить на вторую половину дня: в отделе намечалось грандиозное событие. Одной из ромашек, мадам Вильнер, исполнилось пятьдесят, эта дата всегда широко отмечалась в библиотеке. Правда, несколько месяцев назад был издан приказ, предписывающий проводить подобные мероприятия только во время обеденного перерыва и без распития спиртных напитков, но народ не сдавался.
Вот и сегодня мадам Вильнер приволокла две совершенно неподъемные сумки и побежала за хлебом.
Чайный сервиз, красный в белый горошек, был закуплен еще неделю назад. Скидываться пришлось аж по пять гривен, что вызвало у большинства тихую грусть, а у Тамары Петровны – бурный протест, но профоргом отдела была мадам Волгина, перед ее натиском никто не мог устоять.
Было ровно одиннадцать часов, когда она подошла к Анне Эразмовне и умоляюще посмотрела ей в глаза.
– Ничего не получается, Татьяна Николаевна. Я уже час мучаюсь, в голове совершенно пусто.
– Анна Эразмовна, миленькая, человек же обидится, такой юбилей, а от отдела ни строчки. Посмотрите, какую я открытку купила, правда, шикарная?
Наша героиня была широко известным в узких кругах датским поэтом. На все отделовские дни рождения она отзывалась очередным шедевром, за пределами отдела такой чести удостаивались немногие. «Вечером в тиши я пишу стиши», – юморила она, никогда всерьез не воспринимая свои опусы.
Иногда ей в голову лезли стихотворные строчки, но она отмахивалась от них, как от назойливых мух, давно и наповал сраженная настоящей поэзией.
Правда, в один из мартовских дней, с ней произошла таинственная история. Часа в четыре пополудни на Одессу пал такой густой туман, что домой пришлось пробираться чуть ли не на ощупь. Она брела еле-еле, упасть и поломать руки-ноги она просто не могла себе позволить (хотя кто спрашивает?).
Вдруг она почувствовала, что рядом кто-то есть. Этот кто-то шел за ней так близко, что она отчетливо слышала его шаги и даже дыхание. «Что вам надо?» – стараясь говорить громко и уверенно (получилось тихо и испуганно), спросила она, резко повернулась, чтобы встретить опасность лицом, но за ней никого не было. Тем не менее, кто-то явно дышал совсем близко, прямо перед ней. Она протянула вперед руку, чтобы оттолкнуть незнакомца (в том, что это был мужчина, она ни секунды не сомневалась), но от резкого движения чуть не упала, перед ней точно никого не было. Послышалось хихиканье, и чья-то рука опустилась ей на плечо. Ладонь была такая теплая, такая дружеская, что она внезапно совершенно успокоилась. И чей-то голос стал шептать ей строчки, которые запоминались сами собой: