Война «невидимок», стр. 72

Шкипер почесал затылок.

– Мурманск? Что ж, приходилось хаживать и туда. Но должен вам сказать: в это время года там можно встретить льды. Между Медвежьим и Нордкапом несет ледок из Ледовитого океана. Там нашей посудинке придется нелегко.

– Если бы это было увеселительной прогулкой по Инге-фиорду, нам не нужен был бы такой шкипер, как вы.

– А что будет потом с катером? – продолжая от души веселиться, спросил Лунд.

– Он станет вашей собственностью.

– Слушай, Нордаль, попроси пастора не портить нам с тобой нервы. Столько мечтать вредно.

– Я вам сказал, Лунд, – серьезно повторил Найденов, – катер будет вашим. Вот вам моя рука!

Лунд не спеша, с улыбкой, принял его руку.

– Нордаль свидетель, – сказал Найденов. – Договор заключен!

– Дело за малым, – Йенсен равнодушно зевнул, – подарить Лунду катер. Советую тебе, старина, приготовиться: тебе нужна шапка с золотым якорем, – не скрывая иронии, проговорил Нордаль и нахмурился. – Довольно шуток, друзья! От них можно сойти с ума.

От иронии Нордаля ничего не осталось к следующему утру: ночью Найденов поделился с ним своим планом бегства.

«Ундина»

Нечего было и думать о серьезной подготовке к побегу, если прежде всего не отвести глаза не только стражи из немцев и наемных норвежцев, но даже и товарищей по несчастью – заключенных. Был среди заключенных один, кого Найденов особенно боялся: молодой врач – француз Леблан, невесть какими судьбами попавший в Норвегию. Он выдавал себя за антифашиста, но Найденов был уверен, что он шпионит за заключенными по поручению Риске, и не без оснований считал, что первым, кого нужно обмануть, был именно этот француз.

Здоровье Найденова после всех передряг было далеко не в блестящем состоянии. Он похудел, осунулся. Но сейчас нужно было найти какой-нибудь недуг, не имеющий ясных внешних симптомов. И Найденов избрал ревматизм, якобы жестоко разыгравшийся у него под действием сырого климата Олеейя.

У Леблана имелся приказ лагерного начальства беречь Найденова, и он не на шутку встревожился состоянием больного. Теперь в ненастные дни Найденов на законном основании оставался в бараке. По приказу Леблана плотник смастерил Найденову костыли, на которых тот в моменты особенно острых «приступов» ревматизма ковылял по лагерному двору. Однажды ему удалось услышать такую фразу Риске:

– Меня вполне устраивает его ревматизм. С ним далеко не убежишь… Теперь я могу хоть спать спокойней. Но вы, все-таки, за ним хорошенько приглядывайте, Леблан.

Катер коменданта не мог забрать больше пяти-шести человек. Следовательно, помимо самого Найденова, Лунда и Йенсена, нужно было подобрать лишь двоих из числа наиболее стойких и надежных заключенных. Найденов решился привлечь к участию в побеге норвежца Эйнара Гука. Это был худой, высокий человек лет пятидесяти, с живыми умными глазами, прикрытыми мохнатыми кустиками выцветших бровей. По специальности Гук был судовым механиком, и в награду за хорошее поведение в лагере Риске поручил ему уход за мотором катера. Найденов разузнал, что Гук – честный и искренний товарищ, горячий патриот своей страны.

Вторым человеком со стороны поневоле пришлось выбрать молодого парня Нильса Брунса, которого за маленький рост в лагере звали попросту Коротышкой. Коротышка работал рулевым на той же «Ундине». Без его участия нечего было и думать овладеть катером, так как он дневал и ночевал на судне.

Однажды ночью Найденов решился: он посвятил Коротышку в свой план и целые сутки после этого ходил сам не свой, так как Нильс обещал подумать и дать ответ лишь следующей ночью. Найденов решил уж было, что все предприятие провалилась: Эйнар Гук сказал, что Коротышка ходил в контору Риске, но не хотел сказать Гуку зачем.

Когда ночью рулевой Брунс сообщил о своем согласии принять участие в побеге, Найденов сказал:

– Нет, Нильс, забудь о моем предложении. Из этого ничего не может выйти. Я решил отказаться от безумного плана.

Уверения Коротышки, что план вовсе не так безнадежен, как представляется Найденову, только усилили его тревогу. Прошло немало времени, прежде чем Найденов, посоветовавшись с Нордалем, решил все же воспользоваться согласием Брунса: иного средства бежать с острова они так и не нашли.

Найденов узнал очень важную подробность: Риске не раз поручал Нильсу отвозить лавочнику в Рамсе кое-какие товары, которые комендант под видом лагерных нужд выписывал с военного склада. В числе этих товаров, по словам Нильса, было все, что угодно, – от шоколада и сгущенного молока до гвоздей и парусины. Найденов решил использовать это обстоятельство, чтобы накопить провиант и снаряжение, необходимые для экспедиции. Мало того, что кое-что из запасов, выписываемых со склада самим Риске, Нильс припрятывал. Получая от коменданта ордер, он ухитрялся вписывать в него кое-что дополнительно.

Таким образом, снабжение продовольствием и шкиперским имуществом можно было считать обеспеченным. Нужно было подумать об оружии на случай возможной встречи с морской охраной. Это оказалось труднее. Но и тут Нильс-Коротышка оказался незаменим. Однажды он привез из Рамсе два старых револьвера, которые ему, по его словам, удалось выменять у жителей на продукты. Вторым ценным приобретением была винтовка, зарытая в землю одним рыбаком в дни гитлеровского вторжения.

Все это Коротышка спрятал на катере, и Риске совершал свои поездки, не подозревая того, что восседает на арсенале заговорщиков.

Пора было подумать о том, чтобы перенести на катер продовольствие и основательно пополнить запас горючего. Если первое, благодаря ловкости Нильса, вошедшего в доверие Риске, удалось довольно просто, то перенести бидоны с горючим оказалось совершенно невозможным. И тут Йенсену пришла новая идея. Коротышка и Гук должны были убедить коменданта, что катер требует ремонта и покраски. Для этого нужно вытащить «Ундину» на берег.

Риске охотно согласился. На следующее утро, ни свет ни заря, под его личным наблюдением заключенные и даже немецкие солдаты были собраны на берегу для вытаскивания катера.

Чтобы иметь у катера побольше своих людей, Найденов тоже не остался в стороне – он вызвался наново написать золотом на носу катера его поэтическое название «Ундина».

Впервые ступил он на борт судна, которое в душе давно считал своим, но никогда еще так мало не верил в успех, как именно в этот день. Слишком много препятствий предстояло еще преодолеть. К тому же вчера Гук снова поделился с ним своими сомнениями насчет Коротышки. Парень все же внушал ему подозрение, – слишком уж удачно все сходило с рук.

Но вот, наконец, «Ундина», заново окрашенная, с отремонтированным и проверенным мотором, отлично снабженная провиантом, была снова на воде, а погрузить на нее необходимый запас горючего так и не удалось. Два-три бидона, принесенных Коротышкой, сверх содержимого баков, – это было все. Однако время шло, и откладывать попытку бегства было уже невозможно.

Кто предатель?

По-видимому, именно в это время до ушей Риске дошли слухи о том, что среди заключенных что-то готовится. Охрану лагеря усилили. Права выхода на берег были лишены все, кроме тех, кто работал на берету и пользовался безусловным доверием коменданта. Четверо заговорщиков – Нильс-Коротышка, Гук, Йенсен и Лунд – еще имели возможность возиться на берегу, но Найденов не мог и носа высунуть за колючую проволоку.

Одним из самых мрачных дней на острове был для Найденова день, когда он узнал о новом приказе Риске: заключенные будут строить на горе бетонный каземат – карцер, Найденов подумал: уж не ему ли самому и предназначается этот каземат? Но делать было нечего. Вместе с другими заключенными он принялся за работу бетонщика.

Утомленный непривычной работой, по вечерам он усаживался у порога своего барака и с грустью следил за тем, как все ниже спускается к морю солнце. Словно дразня Найденова, океан оставался спокойным и чистым, суля безмятежное плавание.