Связная Цзинь Фын, стр. 29

Командир отряда «красных кротов» не спал всю ночь. Книжка лежала развёрнутыми страницами к одеялу. Он брал её и снова клал, не читая; все ходил и ходил из угла в угол по тесному подземелью и здоровой левой рукой нервно тёр поверх повязки больную правую.

Так он ходил, когда явился начальник разведки и доложил, что Янь Ши-фань отравился, а в плен взят его военный советник Баркли. Потом пришёл начальник штаба и доложил, что с земли прибыла весть: командующий армией приказывает «красным кротам» выйти в город. Задача: ударить гоминдановцам в тыл и облегчить наступление войск НОА.

— Хорошо, — ответил командир и стал отдавать распоряжения, необходимые для вывода отряда в город.

Командир очень хорошо запомнил этот день потому, что тогда он впервые вывел своих «кротов» на поверхность земли, освещённую лучами солнца. Ему это солнце показалось вовсе не заходящим, а поднимающимся над горизонтом. Из-за окружающих гор к нему устремлялись уже последние потоки света, а ему все чудилось, что это заря великой победы, восходящая над Китаем. И, находись под землёй, командир вовсе не был оторван от жизни весей страны и знал о великих подвигах народа на фронтах освободительной войны. Но эти подвиги никогда не казались ему такими сверкающе прекрасными, какой предстала сегодняшняя победа, ещё не одержанная, но несомненная. Сегодня «кротам» предстоял открытый бой наравне с регулярными частями войск НОА. Это было высокой честью для партизан, и командиру казалось особенной удачей то, что нужно было открыто рядом с полками НОА драться против ненавистных захватчиков.

Все ликовало в душе командира, когда он шёл подземными галереями во главе своего отряда. Настроение его было таким приподнятым, что он, всегда тщательно взвешивающий каждое слово начальника разведки, теперь не очень внимательно слушал шагавшего рядом с ним высокого, худого шаньсийца. А тот, как нарочно, именно сегодня, впервые за долгое знакомство с командиром, оказался необычайно разговорчивым. Когда он говорил, даже нечто похожее на улыбку пробегало по его тёмному, обычно такому хмурому, рябому лицу.

— Ровно десять лёг назад, — говорил шаньсиец, — неподалёку отсюда, в моей родной Шаньси, я вот так же шёл в полной темноте впереди маленького отряда. Это было моё первое сражение с врагами, и оно едва не стало и последним. Тогда я получил пулю в спину от своих…

Только тут командир бросил на рассказчика удивлённый взгляд и мимоходом переспросил:

— Извините, я не ослышался — от своих?

— Да. Это была моя вина: я побежал вперёд, в сторону врага, раньше времени, и меня приняли за изменника…

— Зачем же вы побежали? — все так же невнимательно спросил командир.

— Должен вам сознаться, что тогда я не меньше, чем о победе, думал о тех, кто остался на мельнице…

— На мельнице?

Командир споткнулся о камень в подземном ходе и успел уже забыть о своём вопросе, когда начальник разведки сказал:

— Я говорю о мельнице, на которой работал. Там остались моя жена и маленький цветок моей жизни — дочь… Она умела только лепетать: «Мяу-мяу».

— Маленький цветок… — машинально повторил за ним командир и тут же спросил о том, чем были заняты его мысли: — Как вы думаете, что могло случиться с Цзинь Фын?

— Война есть война, — ответил начальник разведки и, направив свет фонаря на новое препятствие, предупредил: — Пожалуйста, не споткнитесь.

— Вы заговорили о вашей девочке, и я невольно вспомнил нашу маленькую Цзинь Фын.

— Она была отличная связная.

— Я не хочу вашего «была»! — несколько раздражённо произнёс командир. — Я надеюсь…

— Война есть воина, — повторил начальник разведки.

— Но война не мешает же вам помнить о вашем маленьком цветке.

— О, теперь мой цветок уже совсем не такой маленький — ему одиннадцать лет!

— Вот видите, вы же о нем думаете!

— Да, но только думаю. За десять лет я видел мою дочь всего один раз — когда мы проходили через мою родную провинцию. Там она живёт и учится в школе для детей воинов… Если бы вы знали, какая она стала большая и учёная! Гораздо более учёная, чем старый мельник, её отец. — Он подумал и заключил: — Если война продлится ещё года два, она тоже станет «дьяволёнком [2] » и, может быть, будет связной в таком же отряде, как наш.

— Нет, война на китайской земле не продлится два года, она не продлится даже один год. Заря великой победы уже поднялась над Китаем. Враги бегут, и недалёк день, когда мы сбросим в море последнего гоминдановского изменника и последнего интервента. И никогда-никогда уже не пустим их обратно!

— Да, у народа мудрые вожди, — согласился начальник разведки, — и храбрые полководцы. Враг будет разбит, даже если нам придётся воевать с ним ещё десять раз по десять лет.

— Война — великое бедствие, её не должно быть больше, — возразил командир. — Наша мудрость говорит: «Гнев может опять превратиться в радость, злоба может спять превратиться в веселье, но разрозненное государство не возродится, мёртвые не оживут. Поэтому просвещённый правитель очень осторожен по отношению к войне, а хороший полководец остерегается её. На этом пути сохраняешь государство в мире и армию в целости…» Ваш цветок не будет связным в отряде, подобно нашему, потому что не будет больше подземной войны и никакой войны не будет. Ваш цветок будет учиться в Пекинском университете и станет учёным человеком.

— Девушка? — с недоверием спросил начальник разведки. — Извините меня, но я так не думаю.

— Могу вас уверить, — сказал командир. — Женщина Китая уже доказала, что ни в чём не уступает мужчине. Посмотрите, как она трудилась во время войны, ведя хозяйство ушедшего на борьбу с врагом мужчины? Посмотрите, как она с оружием в руках дралась бок о бок с мужчиной! Неужели вы сомневаетесь, что она займёт своё место рядом с ним и после войны?

— Мужчина есть мужчина, — проговорил бывший мельник. — А женщина — это женщина…

Командир перебил его:

— Спросите себя, чего вы хотите для своего цветка, и вы узнаете, чего хотят для своих дочерей все китайцы.