Филимон и Антихрист, стр. 35

И Алексей Николаевич, видимо, начинавший терять терпение, отнял руку, повернулся к Буранову:

— Где Филимонов?

— Я здесь, Алексей Николаевич.

— Ах, вот вы! — здравствуйте, Николай Авдеевич! — и, удерживая руку Филимонова в своей руке, повёл изобретателя в сторонку. — Ну, что ваш прибор?.. Буранов звонил мне, — да, ваш импульсатор — молодчина, вот если бы и туда… — он показал в сторону моря, — …и дальше бы. Тогда бы ни ракет не надо, ни снарядов, а этим лучиком… Ж-жик!

— У нас всё готово. Ждём катер.

— Сейчас начнём. Да вы поздоровайтесь с военными, — вон их сколько со мной налетело!

С важными чинами Николай поздоровался сдержанно, — грозный вид военных подлил ему страха, голову прострелила мысль: «Заинтересовались!» И другая мысль тут же выпрыгнула: «Если подведёт прибор, вот конфуз выйдет!»

У одного генерала звёзды на золотом погоне теснились густым рядком, — он хоть и моложе выглядел своих товарищей, но был, видимо, старшим; с Алексеем Николаевичем держался просто, не сгибая перед ним своей молодой стройной фигуры. Пожимая руку Николая, взглянул в глаза дружески, с чувством почтительного уважения. И назвал себя:

— Иван Васильевич. Рад познакомиться.

Николай заметил: чем выше люди, тем они проще.

«Вот сработает прибор, тогда и вовсе, — он тёплым взором оглядывал военных и Председателя Совета Министров, — кончатся мои мытарства. С Ольгой взглядами встретились; она шла рядом и неотрывно смотрела на него. Ольга всё понимала. Сердце её гулко стучало от радостных предчувствий.

Но вот Алексей Николаевич увидел Ольгу. Оторопел от неожиданности. Руки развёл:

— Оля! Оленька!

Он бывал у них в доме, Ольгу знал с детства.

— Ты-то как тут?

Схватил её за руки, привлёк как родную.

— А я… ассистент. С прибором работаю.

— Вот новость! Ну, я рад, очень рад. Ну-ну, Оленька! Показывайте свою игрушку.

В пасмурном небе, в тучах, раздался мощный гул реактивных двигателей. И почти в тот же момент над морем, в километре от берега, повис чёрный брюхатый вертолёт с красными звёздами на боку. Он быстро снижался. И когда колёса его стали касаться волн, под брюхом раскрылись дверки и в тот же миг из чрева показался катер. Волна на минуту скрыла его, потом все увидели небольшой катерок, раскачивающийся на воде. Рядом с ним из чрева вертолёта опустился другой катерок — поменьше. Вертолёт улетел, а на большом катере вскоре заработал двигатель. И так, с работающим двигателем, встал он на якорь. Матросы покинули его и на малом катерке поплыли к берегу. Капитан доложил главе правительства:

— Катер к испытанию готов. Двигатель и моторы задействованы, радиосредства включены.

У него в руках был свёрток; Алексей Николаевич тронул сверток, спросил:

— Схема аппаратуры, установленной на катере?

Капитан кивнул.

— Велено передать в руки руководителю испытаний.

Председатель показал на Филимонова:

— Ему отдайте.

Николай развернул схему и ахнул: каких там устройств не было — от миниатюрного радиопередатчика до крупной судовой радиостанции! В особом отсеке в металлических шкафах располагались компьютеры.

Буранов подозвал Николая, сказал на ухо: «Не торопитесь. Пусть уедут». И показал на маленький катерок, увозивший с собой всех лишних людей, — среди них был и Зяблик, и заместитель министра Бурлак. В трёх-четырех километрах от места испытания над маленьким катером завис грузовой вертолет, принял людей на борт. И когда вертолёт скрылся из глаз, Алексей Николаевич сказал:

— Теперь можно начинать.

Ольга стояла справа от прибора, Филимонов — слева; он повернул выключатель, и синеватый луч застрекотал у среза фильеры. Прошло несколько минут, катер стоял невредимым, импульсы прибора нащупывали жертву.

Наводку проводила Ольга. В наводке скрывалась ещё одна слабость прибора, — импульс должен прямым попаданием коснуться магнитного поля радиоаппарата. Попробуй, нащупай его!

Филимонов терял надежду, которую он лелеял втайне от всех, даже от Ольги, — импульсатор с новыми параметрами, введёнными в него, должен поражать не только радиоаппараты, но и электрические двигатели. Но нет, расчёты не подтверждались, сердце Филимонова сжималось от горестной досады.

И вдруг над катером, над его носовой частью, поднялся белый столбик, раздался взрыв — рвущий ушные перепонки хлопок. И тут же на месте белого столбика вспыхнул огонь. И тишина наступила мгновенно. А катер… Он покачивался на волнах моря и был целёхонек, только шума моторов на нём уже не было. И огонь охватывал носовую часть.

Алексей Николаевич и генералы, и даже академик Буранов, который во время подготовки к взрыву поднялся с креслица, спустился на дно луговины, — все вышли из-за укрытия, заспешили к лодке. И уже в лодке, направляясь к катеру, Алексей Николаевич обнял за плечи Филимонова.

— Вот и инженер Гарин у нас появился. Алексей Толстой написал сказку, а вы её реальностью обернули.

— Дальность, дальность хорошо бы иметь, — важно заметил генерал с густым рядком звёзд на погонах.

— Ну, ну, — заторопились, — осадил их Алексей Николаевич. — Вам бы сразу… чтобы за всю вашу артиллерию работал.

Раздирающая душу картина открылась членам комиссии на катере. Все слабые постройки снесены, в палубной части, там, где находилась рубка радиста и работал электрический мотор, зияла рваная рана. Металл потрескался, изо всех щелей трюма струился чёрный удушливый дым. Пожар охватил весь катер.

Генерал с густыми рядами звёзд выгреб лодку из дымной полосы, поднял над водой вёсла, вопросительно смотрел то на Алексея Николаевича, то на изобретателя.

— Взрыв? О взрыве мне ничего не говорили? — обратил вопрос ко всем сразу.

Филимонов улыбнулся. Сказал:

— Боялся ошибиться, никому не говорил. Кажется, импульсатор не только зажигает радиоаппараты. Если к нему подключить энергетические установки, он даст пучок, способный взорвать электрические двигатели. Вон видите… Они не просто загорелись, а взорвались. Очевидно, импульсатор, повышая температуру внутри обмотки, приводит работающий на больших оборотах двигатель к механическому катаклизму.

— Хорошо! Ну, хорошо! — потирал руки Алексей Николаевич.

Посеревшее от времени и забот лицо Председателя оживилось, в небольших глазах блеснул огонёк задора.

— Это вам подарок, — повернулся он к генералам.

— Волшебник он, ваш изобретатель!

— Почему мой? — изумился Алексей Николаевич. Но тотчас закивал головой: — Да, да — мой. Хотел бы я иметь такого сына. Ну, ничего, достаточно уже и того, что такого сына имеет наша Родина.

Эти слова были сказаны на берегу, и сцену наблюдала Ольга. Она влюблённо смотрела на Филимонова, и по щекам, зардевшимся от волнения, катились слёзы.

Глава четвёртая

Москва вступила в эпоху новой тревожной жизни. В Кремле буйствовал своенравный царь-государь с плебейским именем Никита. При нём считали, что министерства лежат бревном на пути технического прогресса. В бесчисленных апартаментах бесчисленных контор воцарилась холодящая душу тревога. Сотни, тысячи людей почувствовали себя, как в коляске, летящей с горы без лошадей и кучера.

На ветру перемен слетали вывески трестов, бюро, институтов, трещали хребты важных начальников, лишались насиженных мест инспекторы, ревизоры, агенты — массы людей попадали в жернова перестройки, кончали одну жизнь, начинали другую. Газеты печатали статьи с цифрами бездельников, окопавшихся в институтах, научных центрах, назначались комиссии, перетряхивались штаты в райкомах, райисполкомах. Одни министерства упразднялись, другие сливались. На приветствие «Салют!» балагуры отвечали: сольют, сольют. Потом вдруг реформы притормозилисъ.

Столичная жизнь вновь вступала в прежние берега. В этой обстановке Зяблик, чуть было попритихший, снова вздыбил шерсть, развил новую инициативу. Вновь менялось имя института. У входа появилась интригующая вывеска: «”Титан” — институт сверхтвёрдых сплавов». И казалось сотрудникам, что их дом-утюг ещё выше вознёс голову над Москвой-рекой. Выстоял он под ударом лихолетья, ещё живее закипел в нём людской муравейник. Ярко загорелась над институтом счастливая звезда: «импульсатор Филимонова».