Табельный выстрел, стр. 20
Утром дежурный распахнул решетчатую дверь камеры доставленных и кивнул:
— На выход.
В тесной комнате перед дежурной частью он высыпал на стол все изъятое у Грека — деньги, паспорт, ремень, шнурки, перочинный нож.
— Посмотрите, все ли на месте? Все? Распишитесь… Вот здесь, да… Если будете проживать в городе больше семи дней, обязательно встаньте на учет в паспортный стол.
— Конечно, — заискивающе закивал Грек. — Закон исполнять надо.
Он вышел из отделения, ощущая, что ноги едва его слушаются.
В лицо светило ласковое весеннее солнце. Казалось, за эту ночь мир обновился, стал гораздо уютнее, доброжелательнее. Это ощущение знакомо только тому, кто вырывался из тюрьмы. Для других это обыденность, и они много теряют. Когда оставляешь за спиной мрачные камеры с запахом хлорки и страданий, будто происходит какое-то обновление мира и себя.
Но долго радоваться жизни не получилось. Мрачные мысли навалились. В городе становится горячо. По большому счету, надо съезжать отсюда после того, как засветился. И от Любаши точно валить надо… Но это на первый взгляд. А если здраво рассудить — в каком-то отделении его задержали в числе тысяч таких же неудачников. Ну и что? Кто о нем вспомнит?.. А съезжать — так его дела здесь держат крепко. Братья Калюжные добыли обрез охотничьего ружья. И собирают сведения о перевозке зарплаты инкассаторами. Там деньги большие должны быть. Вот выгорит дельце, после этого и настанет пора уходить отсюда — уже навсегда. Можно даже этих дураков братьев с собой прихватить — все-таки сколотить банду, да еще из проверенных душегубов, дорогого стоит. Они на него еще поработают…
Так что придется ему пока остаться в Свердловске. И возвращаться к Любане. К Норке. К ее безумным ласкам и шампанскому с икоркой. К ней…
Глава 17
В кабинете звучало радио, доносившее актуальные новости:
«Москва. Продолжаются успешные испытания нового советского межконтинентального пассажирского авиалайнера «Ил-62», который специалисты считают новой важной вехой в мировом гражданском авиастроении…
Дели. Заявление представителей Китайской Народной Республики о том, что СССР не является азиатской страной и не может участвовать во Второй конференции стран Азии и Африки, является абсурдным, — сказал председатель всеиндийской ассоциации солидарности стран Азии и Африки Тара Чанг».
Поливанов, просматривая бумаги, одновременно прижимал плечом трубку, выслушивая длинные гудки. В Москве, похоже, его заместителя нет на рабочем месте.
— Босс, вы титан, — уважительно произнес Маслов. — Вы читаете документы, накручиваете телефонный диск и одновременно слушаете радио. Такое мог только Гай Юлий Цезарь.
— Он тоже слушал радио? — поинтересовался Поливанов, кладя трубку на телефонный аппарат.
— Он тоже делал массу дел одновременно.
— Тебе заняться нечем?
— Чтобы мне — и нечем заняться? Быть такого не может. Через полчасика с Абдуловым поедем в Октябрьский район. Там двух интересных кренделей задержали. Примерять будем.
— Примерь, примерь, — кивнул Поливанов.
— Как костюмчик в универмаге — если размер подойдет — упакуем и доставим.
— Вот почему ты такой говорливый?
— А я при чем, босс? Язык — он ведь сам болтается. Он такой своенравный.
Поливанов снова пододвинул к себе объемистую папку литерного дела с грифом: «Совершенно секретно». Глаза уже еле видели от бесконечного мельтешения букв и строк. Ощущалась усталость. Не физическая — все же не мешки с песком ворочаем, а нервная. Хуже нет работы, которой не видно конца и в которой пока не просматривается смысл.
А работа идет. Перелопачиваются по которому разу оперативные альбомы, списки судимых за аналогичные преступления. Участковые обходят территорию, дома, предприятия, беседуют с людьми. Паспортистки, стирая пальцы и сажая зрение, перебирают тысячи карточек, отслеживая передвижения людей, в отношении которых есть хоть тень сомнения в добропорядочности. Каждое происшествие, драка, пьяный скандал в тот страшный день — все попадает в поле зрения. Кто уехал из города после случившегося. У кого деньги появились. Кто запил не по средствам. Административно задержанные, арестованные, доставлявшиеся в милицию — все подвергаются тщательной проверке.
Есть правило — если забрасываешь мелкую сеть, даже если и не выловишь сразу акулу, так мелкой рыбешки набьется по самое не хочу. Так что, как всегда это бывает при проведении таких широкомасштабных мероприятий, за считаные дни милиции удалось поднять десятки старых зависших дел — больше двадцати краж, хулиганство с применением холодного оружия, один разбой и даже трехлетней давности убийство. Среди этих «глухарей» было похищение с последующим жестоким расчленением и поеданием двух колхозных хряков четыре года назад — воры просто обалдели, когда их арестовали, хотя они уже и вкус той свинины забыли.
Особое внимание в работе уделялось связям погибшего главы семьи, как по работе, так и личным. Оперативники подняли материалы по тому хозяйственному делу «Вторчермет», где он сначала проходил подозреваемым, а потом неожиданно стал свидетелем. Направлялись запросы в колонии, где сидят осужденные по тому делу, чтобы тамошние оперативники поработали там с ними, посмотрели, не зарядили ли расхитители соцсобственности кого-нибудь из освобождающихся зэков на разборку с Фельдманом — такое тоже бывает. Мол, навести нашего товарища, который нас сдал, и спрос с него учини за всех нас. А что найдешь в доме — все твое… Но ничего там не удалось выявить. Проверялись все работники Шарташского рынка, в том числе ранее уволенные, судимые. Кстати, судимых там оказалось полно, тянут как магнит к себе рынки эту публику… Агентура истоптала все ноги и пропила печень, разводя корешей на разговоры за жизнь и за душегубов. В прилегающих областях тоже сильно напрягали контингент.
КГБ, оправдывая свое народное прозвище «Комитет глубокого бурения», копал вглубь, шурша в своих секретных кабинетах секретными бумагами и ища злобных черносотенцев и антисемитов. Ну и заодно выискивая, кто в городе активнее других слушает «Голос Америки» и распространяет слухи о еврейских погромах.
Информации шла масса. Какой-то потоп всемирный. И ничего не удавалось вычленить внятного. Поливанова это начинало бесить.
Опереная удача — фетиш уголовного розыска, за которую обязательно поднимают стакан на застольях. Где же ты?
Он пролистнул еще один лист литерного дела, не узнав там ничего нового или интересного. А на следующем листе как обжегся.
Месяц назад. Убийство участкового в районе вокзала, вечером на мосту через железную дорогу. Тринадцать ножевых ран. Преступник завладел пистолетом «ТТ» и 15 патронами. Преступление не раскрыто.
— Вот оно, — хлопнул ладонью Поливанов.
Маслов ознакомился с документом и пожал плечами:
— Я в курсе, что участкового убили. До сих пор штаб работает. Только сейчас все на наше дело переключились.
— И чего молчал?
— Не придал значения, — произнес как-то виновато Маслов. — Давно было. Раны резаные. А у нас рубленые и удушение. Обычно преступники используют один способ — или стреляют, или душат, или рубят. И там глухарь тоже… Правда считаете, что эти дела связаны?
— Связаны, — уверенно произнес Поливанов. — Обязательно связаны.
Он подумал, что виноват избыток информации. Когда она сыпется как из рога изобилия, трудно вычленить что-то действительно важное. Так и прошел этот случай мимо глаз, хотя факт вопиющий. Убийство милиционера при исполнении — очень серьезное чрезвычайное происшествие. Но тут подоспело это чертово дело, и все остальное на фоне поблекло. А зря.
— Почему вы так решили? — озадаченно спросил Маслов, привыкший доверять мнению начальника на сто процентов, но не всегда успевавший за полетом его мыслей.
— Выродки сколачивали банду. Им нужно было оружие. А оно в лавке не продается, его даже на черном рынке не достанешь. Надо заметить, мы поработали отлично по разоружению населения после войны.