Оптимистка (ЛП), стр. 77
— В этот раз меня не было с вами. Хотя я испекла булочки для Келлера и Стеллы, а потом заставила их съесть весь противень и только после этого мы открыли подарки. Пришлось только слегка изменить правила — мы не выходили на улицу. Десять градусов – это слишком.
Она смеется.
— Празднование в помещении, вероятно, лучший вариант для Миннесоты. Я рада, что ты разделила эту традицию с ними.
— Я тоже. — Мне хочется разделить с ними абсолютно все. Подобные вещи очень важны.
— Ты уже разговаривала с Гасом сегодня? Я могу позвать его. Он смотрит телевизор, пока я готовлю ужин.
— Нет, все в порядке. Мы общались чуть раньше. Я попозже свяжусь с ним еще раз. Я хотела поговорить с тобой, Одри.
— Конечно, дорогая. В чем дело? — Одри, как и Гас, никогда не скрывает своих чувств, но гораздо лучше держит себя в руках. Спорю, что она изо всех сил старается выглядеть просто обеспокоенной, но никак не испуганной.
— Помнишь, мы разговаривали о моем возвращении домой, когда станет слишком плохо?
— Конечно.
— Я думаю, что это время практически настало. — Я пытаюсь сдержать слезы, потому что не хочу плакать. Это — реальность, просто еще один шаг вперед.
Она громко втягивает в себя воздух.
— Хорошо, милая. Хорошо… Да… — В ее голове сейчас должно быть форменная каша, потому что эти слова не могут принадлежать той Одри, которую я знаю. Та Одри никогда не запинается, она всегда знает, что сказать.
В груди как будто все сжимается. Во мне поднимается страх, что, может быть, она не знает, что делать со мной. Может быть, я прошу слишком многого.
Наконец, она оживает:
— Я поселю тебя в гостевой комнате, так у тебя будет собственная ванная. Отправь мне по электронной почте имена лечащих врачей и их контакты. Обоих, и местного, и которого ты посещаешь в Миннесоте. Я немедленно свяжусь с ними по конференцсвязи и удостоверюсь, что у меня все есть для нормального ухода за тобой. Не забудь также составить список лекарств, которые ты сейчас принимаешь. Я знаю, что у тебя аллергия на пенициллин, но если есть на что-то еще, не забудь включить и эту информацию. И данные медицинской страховки. У тебя есть какие-нибудь специальные пожелания? Если да, то дай мне знать. Тогда я все подготовлю к твоему приезду.
Даже не знаю, почему я сомневалась в ней. Это же Одри. Чудеснейшая из женщин, черт возьми.
— Спасибо Одри. Я думаю приехать поближе к Новому Году. Это нормально?
— Кейт, ты для меня как ребенок. Ты же об этом знаешь. Я бы очень хотела, чтобы ты вернулась при других обстоятельствах, но я всегда рада видеть тебя. Я бы сдвинула горы для тебя. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя. Очень.
— А теперь я крепко-крепко обнимаю тебя по телефону. Ты чувствуешь? — Одри – любительница пообниматься.
Я чувствую.
Я не могу сказать Келлеру, что говорила с Одри. Он знает, что близится час Х и когда он наступит, Келлер будет сокрушен. Я не хочу этого. Совсем. Я не могу так поступить с ним и Стеллой. Я знаю, что конец будет страшным, и не хочу, чтобы кто-то проходил со мной через это, но… кого еще просить, если ни маму. Я всегда думала об Одри как о маме. Дженис была моей матерью, а Одри — мамой. Но сегодня, в первый раз за всю жизнь, я захотела, чтобы это было не так. Такой человек как она не должна переживать подобное.
Среда, 28 декабря
Кейт
Сегодня я зла. Хотелось бы, чтобы это было не так. Черт, хотелось бы, чтобы я не была... но это так.
Вчера утром я виделась с доктором Коннелом. Он просмотрел мою карту, последние анализы, а потом перевел взгляд на меня. Его выражение лица нельзя было назвать беспристрастным. Черт, как бы мне хотелось, чтобы хоть один человек не смотрел на меня с сожалением.
Келлер старается, очень старается, но даже у него это иногда проскальзывает.
Поэтому, сегодня я зла.
Очень.
Черт возьми.
Зла.
С самого утра я мысленно кричу Господу. Почему именно я должна умереть? Почему ни кто-нибудь еще? Кто-то, кого я никогда не встречала, кто живет где-нибудь далеко?
Знаю, это звучит ужасно, но сегодня я чувствую себя именно так. Именно поэтому я пока не могу вернуться домой. Келлер и Стелла не заслуживают видеть и чувствовать мой гнев.
В субботу я возвращаюсь в Сан-Диего. Вчера я купила билеты и ночью, после того, как Стелла пошла спать, сказала об этом Келлеру. Сказать, что он хорошо это воспринял, было бы явным преувеличением. Он был разбит... на миллион кусочков... прямо на моих глазах, хотя и пытался... изо всех сил пытался сдержаться. Видеть такое и осознавать свою ответственность за состояние мужчины, которого безумно любишь... в тот момент я ненавидела себя.
Прямо сейчас я сижу в машине на парковке возле какого-то офиса в пригороде Миннеаполиса и не знаю, что дальше делать.
А если я не знаю, что делать, то говорю с Гасом. Мне бы не следовало звонить ему, будучи злой, но других идей нет. Если я не сделаю хоть что-то в следующие пять минут, то просто не смогу, черт возьми, больше держаться. Поэтому я звоню ему. Он отвечает после первого гудка.
— Опти, как дела?
— Я не хочу умирать, — говорю я с вызовом.
— Опти, что ты сказала? — он ничего не понимает.
Конечно же, не понимает, кто же начинает беседу с таких слов.
— Я, черт возьми, не хочу умирать, — повторяю я.
— Черт, Опти. — Я слышу, как он делает глубокий вдох, готовясь к предстоящему разговору. — Поговори со мной. Что происходит?
— Я умираю, Гас. Я не хочу умирать. Вот что, черт побери, происходит. — Ударяю ладонями по рулю. — Черт побери! — кричу я. За всю жизнь я пугала Гас всего дважды. Один раз, когда нашла мать подвешенной к потолку и второй, когда умерла Грейси. Гас не заслуживает этого, но я знаю, что он справится лучше других.
— Успокойся, подруга. Где ты?
— Я не знаю. Я сижу в машине на парковке в центре чертова Миннеаполиса в Миннесоте. — Это было грубо.
— Ты одна?
— Да, — резко говорю я.
— Ты не должна водить под действием обезболивающего.
Мне не хочется, чтобы он говорил со мной отеческим тоном.
— Я знаю это.
— Тебе угрожает опасность? Ты ранена?
Я разражаюсь смехом, одновременно удивляясь тому, что я даже это я не могу делать без злости в голосе.
Какой абсурдный вопрос. Я умираю.
— Опти, заткнись на минутку и поговори со мной. Мне звонить в 911? Что, черт возьми, происходит? — Его голос звучит испуганно.
Я качаю головой, как будто он может видеть меня.
— Нет, нет, просто... я в бешенстве, Гас. Ничего более. — Не знаю, что еще сказать, поэтому просто повторяюсь. — Я, черт возьми, в бешенстве.
— Хорошо, можешь оторваться на мне, я справлюсь. — Он понимает, вот почему я позвонила ему. — За последний месяц я расчистил в себе достаточно места для ярости. Так приятно знать, что не у одного меня проблемы с управлением гневом в сложившихся обстоятельствах. Так давай, Опти. Оторвись на мне.
Я так и делаю. Изо рта вырывается бурный поток ругательств. Я бранюсь, визжу, стучу по рулю и вытираю с лица горячие, злые слезы. В конце концов, ко мне присоединяется Гас, воплями подтверждая мои заявления. Он-то ждет, когда я на секундочку остановлюсь, и только тогда берет дело в свои руки, то просто перекрикивает меня.
Он не кричит на меня, он делает это со мной.
Наконец, через несколько минут, показавшимися мне часами, я замолкаю. После такого всплеска эмоций, я потеряла чувство времени и места. Через пару минут пульс начинает замедляться, a в голове проясняется. Я прекращаю плакать, и мое дыхание выравнивается. В горле чуть-чуть першит, и голова болит, но я спокойна. Гас, на другом конце линии, тоже замолкает. Между нами повисает тишина.
Я знаю, он дает мне время. Он мог бы просидеть весь день и не сказать ни слова, если бы мне это было нужно.
— Гас? — говорю я скрипучим голосом, решая прервать наше молчание.
— Да, Опти. — Судя по голосу, он пришел в себя. Успокоился.