Сотовая бесконечность, стр. 110
Свидетельница сотен, тысяч, многих тысяч смертей, она впервые убила сама. Не соучаствуя невольно в деяниях носителя, а самостоятельно, силой своего желания, посредством собственного разума отобрала жизнь у разумного.
– Командир! Путь свободен!
Сержант Шаталов радостно осклабился.
– Я же сказал, в бой не вступать!
– Лейтенант! Побойся бога! Какой там бой?! – На лице показное недоумение, даже выражение лёгкой обиды. – Тихонечко перерезал передовой дозор…
Сержант делано потупился.
Вся разведгруппа настороженно смотрела на него.
– Да вы чего, мужики? Для вас же старался…
Шаталов явно растерялся.
– Тебя, с-сука, зачем посылали? – процедил, еле сдерживаясь, старшина Неелин. Шрам на его правой скуле побагровел. Как было известно всем и каждому в разведбатальоне сто тридцать пятой мотострелковой дивизии, это не сулило ничего хорошего тому, кто вызвал старшинский гнев. – Сказано же было: посты обходить, в контакт с противником не вступать… до последней возможности!!
– Да? Умный такой? – неожиданно взвился сержант. – А если это единственный проход к объекту?!
– А ес-сли нет?! – в свою очередь зашипел старшина разведчиков, сжимая пудовые кулаки. – Я т-тебя, мать твою!..
– Заткнись, коняка! – вполголоса гаркнул Шаталов, отчего у всего личного состава разведгруппы синхронно отвисли челюсти. Включая лейтенанта Деменкова и самого старшину.
Неелин был человеком настолько авторитетным в сто тридцать пятой мотострелковой дивизии, что прислушивались к нему даже старшие офицеры. Чего уж там говорить о простых бойцах! А тут какой-то хрен с горы, непонятно зачем приданный к разведгруппе Деменкова за полчаса до выхода! Мало ли! Местность он, видите ли, изучал! Без сопливых разобрались бы! Чай, не первый год на войне! И не таковских видали!
– Да я тебя, с-сукин ты сын!.. – Неелин побагровел и потянулся к висящему на поясе трофейному эсэсовскому кинжалу.
– Остынь, деревня, – ничуть не смутившись, бросил Шаталов. – Слева – топь, справа – сухой камыш и берег илистый. Враз застрянешь, да и шуму наделаешь… Один путь – гать, её ещё до войны колхозники мостили. Кратчайший путь из Марценок в райцентр. А на гати – окоп с пулемётным гнездом.
– А ну как хватятся фрицы? – мгновенно забывая о нанесённых обидах, подобрался Неелин.
– Ан не хватятся, если поторопимся, – ответствовал знаток местности. – Проскочим пост, пока тихо, а там всего-то пяток километров до объекта. Проскочим.
– А если смена караула? – опомнившись, встрял в разговор лейтенант.
– А на случай смены караула можно оставить пару бойцов в засаде, посмышлёнее… Уберут смену, добавят нам времени, – убеждённо сказал Шаталов и залихватски заломил пилотку. – Связи со своими у них нет, я проверил!.. Ну же, командир!
– Может, есть другой путь? – засомневался лейтенант, машинально теребя волосы на виске. Это был совершенно неосознанный жест. Так он делал всегда, когда предстоял нелёгкий выбор.
– Есть другой путь, – заверил его Шаталов. – Полтора десятка километров в обход! И не факт, что без минных полей. Уж я бы на месте фрица их там понаставил… А фриц, он тоже не дурак! – Шаталов скинул с головы пилотку и, горячась, добавил: – Ну, решайся, командир! Рвём короткой дорогой, напрямик! А там… Пан, или пропал… Ну?!
Лицо лейтенанта застыло. Взгляд обратился внутрь самого себя. Ему предстояло сделать выбор и он, похоже, сомневался.
– Ну же!
Сержант Шаталов криво нахлобучил на голову пилотку, жарко зашептал:
– Не телись, лейтенант, верное дело говорю. Айда напрямки. Даже если фрицы и заметят чего – мы уже далеко будем…
– Откель ты взялся, шустрый такой? – проворчал старшина.
– Из… спецшколы мы. Я-то ладно, учусь покуда, а вон дядька мой, тот настоящий разведчик… во фронтовой служит.
– А чего ж он тебя к себе не сманил? – спросил лейтенант. – Или ты до фронтовой не дорос ещё, только учишься?
– Ты прав. Здесь я, потому как дивизионный разведбат на самой передовой! – ответил лихой сержант. – Сейчас мне тут – самое место. В смысле, есть чему поучиться… Чтобы сдать наконец-то экзамен на знание военной истории Земли, а не…
– Ты что, студентом-историком был до войны? – поинтересовался лейтенант.
– Почему был? Покуда диплом не получишь, числишься студентом… хоть веки вечные. Если б она была, вечность…
Глава девятнадцатая
ПРЕДДИПЛОМНАЯ ПРАКТИКА
– Ладно, кончайте с ним! – бросил рыцарь своим подручным, брезгливо морщась и вытирая руки подвернувшейся тряпицей. Отто, его оруженосец, коротко размахнувшись, вонзил свой кинжал старику в сердце. Русич судорожно дёрнулся и затих.
Рыцарь бросил Отто тряпицу и выбрался из ладьи.
На берегу стоял высокий, мощного телосложения мужчина с тёмным, дублёным непогодами, морщинистым лицом. Хотя был он не так уж стар, сорока лет от роду. Наверное, его старили длинные волосы и усы. Совершенно седые.
Голова старика на теле молодого атлета.
Маленькие чёрные глазки смотрели зло, пронизывающе. Казалось, их взгляд проникает насквозь, видит, сколько монет за душой и можно ли их отобрать. Добавив к этому длинный сломанный нос и пару жутковатых лиловых шрамов, отнюдь не украшающих это лицо, можно было получить портрет рыцаря Зигфрида де Бурга, барона Рур, старшего паладина ордена Мечей Господних, очень близкого, хоть и бедного родственника дома Габсбургов, прочно утвердивших на своих головах корону Священной Римской империи.
Таким знали его в империи – старым воином, закалённым Крестовыми походами, суровым, бескомпромиссным борцом за веру. Бессребреником…
Убийца, насильник и жестокий палач, не гнушающийся никакой, даже самой скудной поживой. Таким знали его в тех землях язычников, куда он нёс божье слово, насаждая его своим длинным мечом. Правда, мало кто оставался в живых для того, чтобы поделиться с кем-нибудь впечатлениями.
Даже ближайшие соратники, отребье, собранное им по всему свету, прожжённые головорезы, составлявшие его личный отряд, называли его Зигом Жестоким. Три десятка крепких, отчаянных, готовых на любое злодеянье мужчин, не задумывающихся ни о чём, кроме как прибрать к рукам всё, что не поспел загрести их предводитель.
Очень немногие из них ведали о глубоком подвале под замком Дайнхофф, родовым гнездом де Бургов, куда Зигфрид с упорством хомяка стаскивал награбленное добро.
В этот раз Зиг повёл свою дружину в северные земли князя Киевского. Малообжитой, но чрезвычайно богатый край!
За те две седмицы, что провели они на земле русичей, разорить удалось лишь несколько небольших деревенек в дюжину деревянных хижин каждая. Добыча была небогатой, но отряд не голодал. Леса язычников кишели всевозможной дичью.
И вот сегодня дозорные обнаружили приставшую к берегу реки одномачтовую ладью, а при ней старика. Гюнтер Винториз остался сторожить пленника, а Базиль Скулолис вскочил на коня и помчался к отряду.
– Фрид! – гаркнул Зиг, подзывая свою «правую руку», Фридриха Бромгауза, к двадцати пяти годам умудрившегося заслужить звание паладина ордена, что уже говорило само за себя. Тот ещё молодчик! Иных умудрённых мужей за пояс затыкал.
Младший паладин ордена, верховным магистром коего являлся непосредственно Его Святейшество Папа, отделился от группы тяжеловооружённых всадников, поблёскивающих на солнце железом. Воины Христовы жадно опустошали найденный в ладье бочонок хмельного.
– Слушаю, мой старший брат! – обратился он к рыцарю по правилам ордена, хотя лицо его при этом не выражало даже намёка на почтение и смирение, положенные при общении со старшими братьями. Фридрих отвесил полушутливый поклон.
– Этот презренный язычник рассказал перед смертью много интересного! – Зиг коротко кивнул седой головой в сторону ладьи. – Тут неподалёку городок есть. Тулики, сдаётся… Небольшой, но богатый. Все деревни туда на торг съезжаются, а гарнизон – всего-то десятка два увальней.