Вершина холма, стр. 42

Хеггенер прислушался:

– Шуберт. Отличное исполнение.

– В Нью-Йорке, в баре, где играл этот бедняга, произошла драка, появилась полиция и обнаружила, что у него нет разрешения работать в США. Хозяин тут же его выгнал, и больше в этом городе ему нигде не устроиться.

– В какое время мы живем, – грустно заметил Хеггенер. – Без разрешения властей человек не имеет права играть на пианино.

Они вошли в гостиницу. Возле лестницы Хеггенер сказал:

– Спасибо за чудесную прогулку. – Он лукаво улыбнулся. – Я, как всегда, заговорил вас. У меня до последнего времени были крайне ограниченные возможности по части общения. До завтрашнего утра, если солнце не скроется…

Он стал с трудом подниматься по ступенькам. Майкл спустился в бар, расположенный в цоколе здания. Антуан, полностью отдавшись игре, ссутулился за инструментом, во рту он держал сигарету, его печальные темные глаза щурились от дыма. Зеленые лыжные штаны Антуана пузырились на коленях, а неопределенного цвета свитер, на три размера больше, выглядел так, словно он долго пролежал на морском берегу, омываемый волной прибоя. На ногах у него были низкие зашнурованные лыжные ботинки; последние пятнадцать лет Майкл не встречал в горах подобной обуви.

– Антуан, – громко, чтобы француз услышал его на фоне музыки, позвал друга Майкл.

Антуан перестал играть, вскочил и обнял Майкла, не вынимая сигареты изо рта.

– Mon vieux, – сказал он, – ты выглядишь как бог.

– А ты – как ослиная задница, – ответил Майкл. – Где ты раздобыл свою экипировку?

– В этой одежде я провел немало славных дней в Альпах, – гордо заявил Антуан, – я к ней привык. Да и в конторе лыжной школы она произвела хорошее впечатление.

– Что ты делал в лыжной школе? – чуя неладное, спросил Майкл.

– Едва взглянув на город, я решил здесь остаться. Для этого, подумал я, нужны деньги. Поэтому я и отправился в лыжную школу…

– Хозяин школы, крупный мужчина по фамилии Калли, там присутствовал?

– Нет. Только очаровательная девушка. Я объяснил ей, что я француз, опытный инструктор, член французской федерации горнолыжного спорта и твой друг, и спросил, нуждаются ли они в моих услугах.

– Врешь, – недоверчиво сказал Майкл.

– Честное слово.

– Тебе вообще приходилось стоять на лыжах?

– Оставь свой циничный тон, mon ami [18], – обиженно произнес Антуан. – Я играл на пианино в Можеве, Куршевало и Валь-д'Изере, в местах, по сравнению с которыми этот город – последнее пристанище стареющих ревматиков.

– Одно дело играть на пианино, – заметил Майкл, – а другое – кататься на лыжах.

– Да, кстати, – сказал Антуан, – этот инструмент порядком расстроен. На твоем месте я обратил бы на это внимание администрации.

– Ты правда умеешь кататься?

– Сейчас это не имеет значения. Как сказала очаровательная девушка, скоро сюда прибудет много канадцев, а они любят, чтобы их учили по-французски, особенно дети. Я сказал, что я мудрый и терпеливый специалист по детям и начинающим. Им-то какая разница?

– Когда они увидят тебя в этих штанах с пузырями на коленях и в ботинках со шнурками, они надорвут животы от смеха, а затем поколотят меня дубинами.

– Если это так важно, – с достоинством сказал Антуан, – я облачусь в нелепые доспехи и буду выглядеть comme il faut [19]. Что же касается мастерства, тут я надеюсь на тебя.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мне вовсе не обязательно выходить на работу прямо с завтрашнего дня, – пояснил Антуан. – Так сказала очаровательная девушка. Основная масса хлынет перед Новым годом. А пока мой добрый друг Майк оденет меня по моде Грин-Холлоу, отведет в безлюдное место, подальше от любопытных глаз, слегка подправит мой стиль и проинструктирует, как следует обучать детей и, на всякий случай, взрослых, которые никогда не стояли на лыжах; тогда, если кому-то придет в голову устроить мне экзамен и им что-то не понравится, я могу сказать: «Это новая французская методика».

Майкл расхохотался:

– А знаешь, Антуан, у тебя это может получиться. После ленча я тебя экипирую, и мы пойдем за гостиницу; там есть небольшой склон, и все сразу станет ясно. Учти, гора – это не пианино. Летя в пропасть, импровизацией не спасешься.

– Уверен, с таким учителем у меня все получится. Я молод. – Антуан пожал плечами и уточнил: – Достаточно молод. У меня есть чувство ритма. Я не боюсь мороза. Мне действительно доводилось кататься. Я видел классных горнолыжников, лучших в мире. В моей игре нет ничего оригинального, у меня дар подражания. Я могу копировать манеру Артура Рубинштейна, Фетса Уоллера, Дженис Джоплин. Очень скоро, не сомневаюсь, я овладею твоим стилем, если не сравняюсь с тобой в скорости и репутации. У меня терпение вора-медвежатника. Видишь ли… – взволнованно сказал он, – мне позарез необходимы деньги. Mon Dieu, как я в них нуждаюсь! Я должен заработать их где-нибудь там, куда иммиграционные власти не суют носа. В Нью-Йорке я чувствовал, что они обложили меня со всех сторон, словно индейцы из вестерна – фургон переселенца. Майк, – серьезно продолжал он, – мне нравится в Штатах, я полюбил эту страну. Я не могу вернуться в Париж… Я все там перепробовал и нигде не добился успеха.

– О'кей, – неохотно согласился тронутый его словами Майкл. – Попробуем. За результат я не отвечаю. Я дам тебе денег продержаться до Нового года.

– Я знал, что на тебя можно положиться! – вскричал Антуан, бросился к пианино и извлек из него три победных мажорных аккорда.

– Замолчи. Я поднимусь к себе, приму душ и переоденусь к ленчу. Кстати, где Сьюзен? Отсыпается после ночи, проведенной за рулем?

– Черта с два, – возразил Антуан. – Она – женщина дьявольской энергии. Пошла кататься. Ей не терпелось попасть на гору.

– Как она?

Антуан вздохнул:

– Водит меня за нос.

– Ты, помнится мне, говорил, что вы с ней просто друзья…

– Она так считает, – огорченно сказал Антуан. – А я от нее без ума. Она необыкновенно заводная женщина. Тут я на тебя не похож. Один взгляд, и я сражен. Вечно так: одним, вроде тебя, – все, другим, вроде меня, – ничего. Первые, те, которым – все, не придают этому значения, а вторые только об этом и думают.

– Она вернется к ленчу? – спросил Майкл, не желая вступать в философскую дискуссию.

– Кто знает? – сказал Антуан. – Она не посвящает меня в свои планы.

– Ладно, если она придет, поедим все вместе. Кормят здесь прекрасно.

– Я остаюсь тут навсегда.

– Посмотрим на твое поведение, – сказал Майкл и направился к лестнице.

Антуан повернулся на винтовой табуретке и заиграл печальную импровизацию на тему «Зовите клоунов».

Глава 16

Вытираясь после душа, Майкл услышал чей-то стук. Он накинул на влажное тело махровый халат и открыл дверь. Там стояла Ева. Гладкая юбка и свитер придавали ей деловой вид.

– К тебе можно? – спросила она.

– Я не совсем готов к приему, гостей, – сказал Майкл, стараясь высушить волосы полотенцем.

– Я на минуту.

Она вошла в номер, Майкл закрыл дверь, чувствуя себя неловко из-за беспорядка. Предметы лыжного костюма были разбросаны по комнате, один носок валялся на постели, другой – на полу.

Ева сурово посмотрела на него:

– Ты совершил непростительную глупость.

Оставленные на кровати и полу носки свидетельствовали о его неаккуратности, но вряд ли они давали основание говорить о непростительной глупости.

– Ты вбил в голову моему мужу, что он в состоянии кататься на лыжах.

– Если он совершает такие прогулки… – начал Майкл.

– Видел бы ты его сейчас, – с упреком сказала Ева. – Он лежит плашмя на диване, без кровинки в лице, и ловит ртом воздух.

– Мне очень жаль.

– А виноват в этом ты. Я запрещаю тебе впредь заговаривать с ним на эту тему.