Вечер в Византии, стр. 13

– Отчасти, – спокойно сказала Гейл Маккиннон.

– Едите моего омара и говорите «отчасти».

– Смотрите, до чего довели нас старшие, – сказала она. – Хуже того, что они сделали, молодым не сделать.

– Знаю я эту песню, – сказал Мэрфи. – У меня-то, слава Богу, нет детей, а вот у моих друзей есть, и я послушал, что они говорят. Молодым нас не переплюнуть? Если хотите знать, умница Гейл, переплюнут. Да еще как. Включайте магнитофон, я хочу сказать про это.

– Да ешь ты, Мэрф, – вмешалась Соня. – Бедная девочка и так уже наслушалась твоей болтовни.

– Я замолкаю, – проворчал Мэрфи. – Присутствую, но молчу. Таков мой девиз. Теперь они все решают. Рушатся основы.

Когда ленч закончился, Крейг облегченно вздохнул.

– Ну, что ж, – сказал он вставая. – Спасибо за угощение. Мне надо ехать.

– Джесс, ты не можешь подвезти мисс Маккиннон в Канн? – спросила Соня. – Если она у нас побудет еще немного, то Мэрф договорится до того, что иммиграционные власти не пустят его, когда он надумает вернуться в Соединенные Штаты.

Гейл Маккиннон смотрела на Крейга угрюмо, и ему вспомнились собственные дочери. Они вот так же ждали, когда он повезет их после детского утренника домой.

– А как вы сюда добирались? – невежливо спросил он.

– Один знакомый подбросил. Если вы против, я такси возьму.

– Такси ужасно дорого. Грешно тратить такие деньги, когда можно доехать с Джессом. Пойдите оденьтесь, дитя мое, – решительно сказала Соня. – Джесс подождет.

Гейл Маккиннон вопросительно взглянула на Крейга.

– Разумеется, подожду, – сказал он. Она встала.

– Я быстро, – сказала она и пошла в домик переодеваться.

– Умная девочка, – сказал Мэрфи, выливая остатки вина в стакан. – Нравится она мне. Я ей не доверяю, но она мне нравится.

– Говори тише, Мзрф, – прошептала Соня.

– Пусть знают; что я чувствую. – сказал Мэрфи, – Пусть все знают, на чем стою. – Он допил вино. – Дай мне почитать этот сценарий, Джесс. Чем скорее, тем лучше. Если он годится, я тебе все устрою. Один-другой телефонный звонок – и дело в шляпе.

«Один-другой телефонный звонок», – подумал Крейг. Несмотря на все его рассуждения, после ленча и двух бутылок вина Мэрф забыл, что сейчас уже не I960 год и что Брайан Мэрфи не тот Брайан Мэрфи, а Джесс Крейг не тот Джесс Крейг. Он с опаской посмотрел на тонкую деревянную дверь домика, за которой одевалась девушка.

– Возможно, дня через два, Мэрф, – сказал он. – До этого никому ничего не говори, прошу тебя.

– Могила, дружок. Фирма «Уорнер». – Мэрфи засмеялся, шутка показалась ему удачной. – Сегодня я хорошо провел время. Старые друзья, новые девушки, омар на ленч и голубое Средиземное море. Неужели богатые живут лучше нас, Джесс?

– Да, лучше, – ответил Крейг.

Гейл Маккиннон вышла, на плече у нее висела сумка. На ней были белые, сидящие низко на бедрах джинсы и синяя спортивная рубашка. Бюстгальтера она не носила, и Крейг отметил ее небольшие круглые груди, упруго выпиравшие под синей бумажной тканью. Очки она сняла; свежая, чистая и неопасная – будто вышла из пены морской. Она скромно и вежливо поблагодарила хозяев и хотела было поднять с земли магнитофон, но Крейг опередил.

– Это понесу я, – сказал он.

Они пошли вверх по дорожке к бассейну и стоянке автомобилей, а Мэрфи растянулся в шезлонге – время сиесты. Толстуха, мимо которой Крейг и Мэрфи проходили по дороге в бар, все еще лежала на животе под палящим солнцем, широко и зазывно раскинув ноги. Но вот она тяжело, страдальчески вздохнула, перевернулась на спину и уставилась с кислым видом на Крейга и девушку, нарушивших ее уединение. Лицо у нее было толстое, грубое, по нему стекала синяя тушь, смешиваясь с потом. Женщина была уже немолода, черты ее лица были отмечены эгоизмом, похотью, алчностью, развращенной суетностью и разительно контрастировали со здоровой крестьянской полнотой ее тела. Крейгу стало противно, и он отвел от нее глаза. Заговори она сейчас, он бы не выдержал.

Он пропустил Гейл Маккиннон вперед и пошел сзади, как бы охраняя ее. Она бесшумно ступала по гладким камням. Ее длинные чистые волосы развевались на морском ветру. Теперь он понял, что встревожило его в патио у Мэрфи, когда он увидел ее на берегу в лучах солнца. Она напомнила ему его жену Пенелопу – такой же юной и розовой он увидел ее однажды июньским днем на Лонг-Айленде во время прилива, когда она стояла на дюне, вырисовываясь четким силуэтом на фоне набегающих волн.

Мать-датчанка читала у бассейна, привалившись спиной к скале, девочка сидела рядом, прислонив к ее плечу белокурую головку.

Опасный континент.

Послушайся совета старика. Выясни.

Подходя к машине, Гейл Маккиннон опять надела свои нелепые темные очки.

5

Выехав за ворота отеля, он повернул не в сторону Жюан-ле-Пена и Канна, а по старой памяти в сторону Антиба. На следующий год после женитьбы он снимал летом виллу на берегу моря между мысом и городом, и привычка поворачивать в ту сторону, с грустью отметил он про себя, сохранилась до сих пор.

– Надеюсь, вы никуда не торопитесь, – сказал он. – Я хочу поехать длинным путем.

– Сегодня у меня нет лучшего занятия, чем ехать длинным путем с Джессом Крейгом, – сказала Гейл Маккиннон.

– В этих местах я жил когда-то. Тогда здесь было лучше.

– Здесь и сейчас хорошо.

– Да, пожалуй. Только домов прибавилось.

Он ехал медленно. Дорога вилась по самому берегу моря. Вдали, на голубой воде, поблескивали паруса регаты. У берега среди камней стоял старик в полосатой рубашке и удил рыбу. Над головой пролетела, снижаясь для посадки в Ницце, «каравелла».

– В каком году вы здесь были? – спросила Гейл Маккиннон.

– Я был здесь не один раз. Впервые – еще в сорок четвертом году, во время войны…

– Что вы тогда здесь делали? – с удивлением спросила она.

– Вы же сказали, что хорошо подготовились, – поддразнил он. – Я думал, что мое прошлое для вас – открытая книга.

– Ну, не совсем.

– Я ездил тогда на джипе в группе военных кинооператоров. Седьмая армия высадилась на юге Франции, и нас послали сюда из Парижа снять небольшой документальный фильм. Линия фронта проходила близ Ментоны, всего в нескольких милях отсюда. С той стороны Ниццы была слышна орудийная пальба…

«Разболтался, старый солдат», – подумал он и замолчал. Древняя история. Цезарь приказал разбить лагерь на холмах, возвышающихся над рекой. Боевые порядки гельветов расположились на другом берегу. Для девушки, сидевшей рядом с ним, линия фронта молодых американцев под Ментоной так же терялась во мгле веков, как и линия фронта Цезаря. Да и обучают ли их теперь латыни? Он искоса посмотрел на нее. Его раздражали ее очки – сквозь них она могла разглядывать его, а он ее нет. Раздражала ее молодость. Раздражало ее простодушное невежество, причиной которого была все та же молодость. Слишком уже много на ее стороне преимуществ.

– Зачем вы носите эту дурацкую штуку? – спросил он.

– Вы имеете в виду защитные стекла?

– Да. Очки.

– Они вам не нравятся?

– Нет.

Она сорвала очки, выбросила их в окно и улыбнулась.

– Так лучше?

– Намного.

Они засмеялись. Он уже не жалел, что Соня Мэрфи заставила его взять эту девушку с собой в Канн.

– А зачем вам понадобилась вчера эта ужасная рубашка? – спросил он.

– Для эксперимента. Я нарочно меняю обличья.

– Какое же обличье вам хотелось принять сегодня? – Разговор этот начал его забавлять.

– Я хотела казаться привлекательной, умытой, невинно-кокетливой в духе современной эмансипированности, – ответила она. – Все это предназначалось для мистера Мэрфи и его жены. – Она раскинула руки, точно хотела обнять и море, и скалы, и сосны, затеняющие дорогу, и весь чудесный средиземноморский простор. – Я никогда в этих местах не была, но мне кажется, что я знаю их с детства. – Она взобралась на сиденье с ногами и повернулась к нему лицом. – Я буду приезжать сюда много-много раз, пока не стану старухой в большой широкополой шляпе и с тростью в руке. Думали вы во время войны, что когда-нибудь вернетесь сюда?