Возвращение в Африку, стр. 19
На следующий день, когда, отыскав грузила, снова отправились рыбачить на косу, нам суждено было стать свидетелем зрелища, которое, уверен, редко кому из европейцев довелось видеть. С десяток молодых мужчин эль-моло, вооруженных гарпунами и камнями, отрезав путь крокодилу, легкомысленно выползшему греться на старое место, протыкали его гарпунами, забрасывая камнями. Вокруг охотников, торжествующе вопя во все горло, носился седой мальчишка — наш вчерашний проводник: он, как можно было догадаться, и привел мужчин к пляжу, где мы накануне видели рептилию. Добив крокодила, от драгоценной шкуры которого остались одни клочья, охотники, подняв и взвалив на плечи добычу, пошли с песней в деревню.
Кажется, что на берегу озера Рудольф попадаешь в каменный век. В деревне эль-моло люди почти не знают одежды, живут в примитивных тростниковых хижинах, похожих на копны соломы, рыбья кость заменяет женщинам иглу…
Каменный век! Но ведь эль-моло не живут изолированно от двадцатого века с его социальными и техническими революциями. Воины из племени боран, совершавшие набеги и отбиравшие скот у эль-моло, пользовались огнестрельным оружием. Рядом с плотами эль-моло на берегу стоит современный изящной обтекаемой формы ярко окрашенный бот, принадлежащий одному чиновнику из Найроби; раз в год чиновник на два-три дня прилетает ловить рыбу и охотиться на крокодилов; в остальное время бот бездействует. Вблизи сгоревшего кемпинга сохранилась взлетно-посадочная полоса, и сюда несколько раз прилетали на самолетах иностранные туристы. Эль-моло начинают смутно понимать, что, помимо их жизни среди дикой природы с ее суровыми законами, тяжелым трудом, изнурительными болезнями, но зато «полной свободы» делать что хочешь, плыть и идти куда хочешь, есть другая жизнь — удобная, веселая, обеспеченная. Сталкиваясь лишь с внешней стороной этой «другой жизни», догадываются ли эль-моло, что ей свойственны жестокие законы конкуренции, соперничества, неравенства, господства и богатства одних, подчинения, несвободы и нищеты других?
Беседуя со стариками эль-моло, мы спрашивали, часто ли им приходится видеть иностранцев и что они думают о самолетах, моторных лодках, автомобилях, электричестве. Старики долго не могли понять вопроса, потом оживленно заговорили меж собой. Затем один из них сказал: «Каждому свое».
Меня эта фраза потрясла потому, что я на всю жизнь запомнил прочитанное тридцать пять лет назад на воротах гитлеровского лагеря смерти в Бухенвальде изречение: «Каждому свое». Создатели фашистских концлагерей хорошо понимали, что смирение убивает надежду…
Одно время многие не сомневались, что крохотное племя обречено на вымирание: истощенные, страдающие от постоянного недоедания и однообразия пищи женщины оказывались слишком слабыми, чтобы рожать и кормить детей, а девушки из других народов — самбуру и туркана — не желали идти замуж за юношей эль-моло — по их мнению, эль-моло жалкие бедняки. Постепенно, однако, сначала за выкуп, а потом и по любви невесты из соседних многочисленных и жизнеспособных народов стали вступать в брак с молодыми рыбаками эль-моло. Смешанных браков стало больше, когда туркана и самбуру также стали промышлять рыбной ловлей и смогли оценить искусство, бесстрашие и трудолюбие эль-моло.
В начале 1980 года путешествие вокруг озера Рудольф совершил мой старый кенийский знакомый журналист Мухамед Амин. Побывал он и у рыбаков эль-моло. Они по-прежнему успешно ловят рыбу, и не только гарпунами, но и сетями с лодок. Крокодилы в районе Лойянгалани стали большой редкостью, и, когда людям эль-моло уж очень надоедает рыбный стол, они совершают экспедиции за 80 километров к северу от Нгуфа, Юро, Кора и Мойте; в этих необитаемых местах крокодилы по-прежнему спокойно греются на песчаных пляжах или в мутных лагунах. К северу от Мойте сохранились и бегемоты, но они стали много осторожнее, и охотятся на них по ночам на мелководье, куда они приходят пастись. У женщин эль-моло появились алюминиевые кастрюли, в них, кроме обычных рыбных блюд, варят кукурузную кашу. Алюминиевую посуду, кукурузную муку и сухое молоко эль-моло покупают в фактории в Лойянгалани. Рыбу продают рыболовецкому кооперативу на западном берегу озера Рудольф.
Нейлоновые сети, алюминиевая посуда и пищевые концентраты, которые появились у эль-моло за последние годы, — достаточно ли этого для возрождения племени охотников Нефритового озера? Как знать! Во всяком случае, эти люди сделали первый робкий шаг в двадцатый век.
ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ ОСТРОВА ЮЖНЫЙ
У мисс Элисс, старенькой учительницы музыки из маленького американского городка, был в Бирме «дорогой, милый друг» — миссионерша, о которой она не могла говорить без умиления. Как-то в религиозном обществе (мисс Элисс была рьяной его активисткой) выступал кенийский писатель, разъяснявший почтенным дамам, что религиозные миссии способствовали колониализму и империалистической эксплуатации Африканского континента. Лицо мисс Элисс посерело под слоем пудры и румян, прижимая маленькие пятнистые ручки к груди, вне себя от растерянности и негодования — вот неблагодарное животное, просто скотина, да еще, наверное, коммунист! — она поведала кенийцу о своем «дорогом, милом друге». Писатель с пониманием и учтивостью пояснил: миссионеры — подвижники, но из-за них Африка пошла исторически неверным путем.
Если бы Джозеф Полетт услышал подобный диалог, он скорее всего философски бы улыбнулся и погладил густую бороду. Чего только не насмотрелся и не наслушался он за долгие годы работы в северных районах Кении! Угощая нас ароматным арбузом, выращенным собственными руками, он с веселой иронией рассказывал, какой переполох в многолюдной эльзасской шахтерской семье вызвало его решение стать миссионером. Мать и братья, работавшие в угольной шахте, считали дело, выбранное Джозефом, нестоящим, пустым, разве что легким по сравнению с их тяжелым и рискованным трудом: отец и один из братьев Полетта погибли от взрыва рудничного газа. «Поверьте, постоянно, жить здесь не легче, чем работать в угольной шахте, и я не раз рисковал жизнью, пробираясь дикими тропами, чтобы оказать медицинскую помощь семьям кочевников: вполне мог попасть в лапы льва или нарваться на отравленную стрелу». Познакомившись с Полеттом, мы при всем понимании механизма колонизации Африки никак не могли применить к нему классическую схему «миссионер — торговец — солдат-колонизатор». Живой, подвижный, с руками мастерового, Джозеф Полетт никак не походил на святошу.
Он занимательно рассказывает о здешних местах, нравах и обычаях племен, живущих у озера и в его окрестностях; составляет библиографию об озере, и у него накопилось порядочно легенд и подлинных историй. Любопытны истории об острове Южном, который туркана называют Энвактенет, то есть «Остров, откуда не возвращаются». Этот остров длиною в шестнадцать километров находится в двадцати километрах от берега.
Эль-моло рассказывают, что в незапамятные времена молодая женщина, готовившаяся стать матерью, пасла коз у южного берега озера и от скуки бросала камешки в ручей, втекавший в озеро. Когда же она бросила в воду камень какой-то особой формы и цвета, устье ручья разверзлось, и из него хлынули бурлящие потоки воды, затопляя все и вся. Женщина вместе с козами убежала в горы, которые скоро оказались со всех сторон окруженными водой. На этом острове женщина родила двух близнецов, а их потомки заселили со временем весь остров. Но однажды все люди на острове исчезли, остался лишь злой дух в облике ужасного козла, пожирающего всякого, кто отважится высадиться на остров.
По другой легенде эль-моло, одна их семья, не поладив с соплеменниками, ушла в горы и зажила там уединенной жизнью. Однажды ночью особенно сильно гремел гром, сверкали молнии и бушевал ливень, а утром люди увидели, что их гора со всех сторон округ жена водой. Ни плотов, ни лодок у них не было, они не могли перебраться на материк и в конце концов вымерли: выжили на острове одни козы.
По легендам туркана, считающих остров Южный окаменевшим телом их богини плодородия, всякий, кто отважится поселиться на нем, исчезает потому, что их богиня весьма любвеобильна и забирает всех мужчин и юношей, а с ними исчезают в подземных ее владениях их жены, матери и сестры.