Две недели в другом городе, стр. 40

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я нахожусь в ярко освещенной, прокуренной комнате. Потом появится другая комната, освещенная не столь ярко, с менее густым дымом, но это случится позже и покажется более страшным. А пока пятеро человек в измятой форме сидят вокруг стола; они курят и играют в карты. В помещении жарко, на закрытых окнах висят плотные шторы затемнения, мы играем в покер. У меня на руках отличные карты, но я все равно проигрываю. Ставки принимаются только наличными. Справа от меня сидит игрок с тремя десятками; он забирает купюры, широко улыбаясь белозубым ртом. Я смотрю на остальных четырех мужчин и внезапно понимаю, что все они — мертвецы. Победитель погибнет на пляже через пару недель; остальные умрут позже от рака, алкоголизма, старости; кто-то покончит с собой. Шелестят фунты, однорукий лифтер приносит очередную бутылку шотландского виски, раздобытую на черном рынке, деньги переходят из одних рук в другие.

Я знаю, что проиграю сегодня сто двадцать фунтов и что весь Лондон утонет в дыму пожаров, которые начнутся после бомбежки. Становится темно; я приближаюсь по сосновой аллее к деревянной хижине. Пахнет сырой глиной, виски, больницей. Сквозь щели в стенах домика наружу пробивается свет. Я спускаюсь по ступеням. Смотрю. Двое рослых лысых мужчин в запачканных белых фартуках что-то делают у стола, оживленью разговаривая. Я вижу — они склонились над телом, лежащим на столе; оно очень бледное; они разрезают его на куски. Люди в фартуках, залитые ярким светом, не обращают на меня внимания. Я хочу убежать, но не могу, потому что я и есть тот человек, который лежит на столе; это меня расчленяют ножом на части. Я пытаюсь закричать, но из моего горла не вырывается ни звука. Я парализован ужасом, потом испытываю внезапное облегчение. Все кончено, с радостью думаю я. Дело сделано. Я умер. Мне уже ничто не грозит. Бояться больше нечего. Звенят похоронные колокольчики. На моем лице выступает холодящая влага…

Перезвон колокольчиков сменяется одним пронзительным звонком, дощатая хижина превратилась в гостиничный номер, роса на лице стала кровью. Джек проснулся. Возле кровати звонил телефон. Он попытался нащупать в темноте выключатель лампы. Нашел его, нажал кнопку; зажегся свет. Джек автоматически посмотрел на часы, стоявшие на туалетном столике. Они показывали половину четвертого. Он поднес руку к лицу. Из носа текла кровь. Джек зажал его платком. Охваченный страхом, предчувствием недобрых вестей, которые способен принести ночной звонок, он снял трубку.

Его вызывал Париж. Через несколько мгновений Джек услышал ясный, бодрый, спокойный голос жены. По тону первых слов, произнесенных Элен, он понял, что плохих новостей можно не опасаться. Джек тотчас испытал раздражение из-за того, что жена разбудила его.

— Я пробовала дозвониться до тебя раньше, но телефонистка сказала, что тебя нет в номере. Тебе передали, что я звонила?

— Это же Италия, — заметил Джек — Здесь ничего не передают.

Она усмехнулась в тысяче миль от Рима. Женщины могут позволить себе не спать хоть до утра, возмущенно подумал Джек, у них в запасе весь следующий день.

— Что-нибудь случилось? — спросил он и отнял платок от носа. Кровотечение заметно ослабло.

— Нет, — ответила она. — Просто я соскучилась и захотела услышать твой голос. Ты только что вошел?

Ведет разведку, с досадой подумал Джек.

— Нет. Я давно сплю.

— Я звонила в час, и мне сказали…

— Я вернулся в пять минут второго. Тебе требуются письменные подтверждения свидетелей?

— Ну, Джек… — Ее голос прозвучал обиженно. — Ты ведь не сердишься на меня за то, что мне захотелось поговорить с тобой?

— Нет, конечно.

Он мысленно поблагодарил судьбу за то, что отель Вероники оказался до отказа заполнен священниками. Если бы Элен не застала его в номере до утра, ему не удалось бы избежать неприятных объяснений.

— Хорошо проводишь время, cheri? — спросила Элен.

— Великолепно.

— Ты один?

Ее тон заметно похолодел.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — Сознание собственной сиюминутной безгрешности придавало его голосу воинственные ноты.

— Ты как-то странно это говоришь. Неестественно.

— Ты угадала, — безразличным тоном произнес Джек — Я не один. У меня тут пять кубинских музыкантов, мы курим марихуану.

— Я всего лишь задала вопрос, — не теряя достоинства, сказала Элен. — Возмущаться не из-за чего.

— Извини. Я еще не совсем проснулся.

— Ладно, можешь спать дальше. Больше я тебе звонить не стану. Если захочешь, позвонишь мне сам.

— Не говори глупости, дорогая. — Джек старался, чтобы в его голосе звучала нежность, которой он не испытывал. — Звони мне в любое время.

— Как идет работа?

— Нормально. Я ужасен, но на гонораре это не отразится.

— Я уверена, что ты вовсе не ужасен, — возразила Элен.

— Мне тут на месте виднее.

— Тебе плохо, cheri?

«Что сказать ей? — подумал Джек. — Да, мне плохо. Мне снилась смерть, мой нос кровоточит, я не получил сегодня комнату в гостинице, где живет моя любовница». Как бы она отреагировала на это?

— Вовсе нет, — ответил он. — С чего ты взяла?

— Просто показалось. По тону твоего голоса. Интуиция…

— Нет. Мне хорошо. Правда.

— Как дела у твоего друга? — спросила Элен. — Мистера Делани? Ты разрешил все его проблемы?

— Не совсем. Он еще не поделился со мной всеми своими проблемами.

— Чего он ждет? — с нетерпением в голосе спросила Элен.

— Не знаю. Психологически удобного момента. Подходящей фазы луны. Падения курса акций. Усиления боли. Не беспокойся — когда придет время, он скажет, что его мучит.

— Поторопи его, — попросила Элен. — Я хочу, чтобы ты побыстрее вернулся домой.

Она замолчала, и Джеку показалось, что жена ждет от него каких-то слов. Затем она продолжила:

— Кое-кто еще тоже ждет твоего возвращения. Это Джо Моррисон. Анна говорит, что с каждым днем он все чаще жалуется на твое отсутствие. Когда я спросила ее, существует ли опасность того, что осенью тебя переведут на новое место, она напустила на себя таинственный вид.

— Почему бы вам, мадам, не заняться вашими делами? — суровым тоном произнес Джек — Это касается только меня и Джо Моррисона.

— Если тебя пошлют куда-нибудь в джунгли, — Элен повысила голос, — это коснется и меня, верно? Или ты собираешься оставить нас на три-четыре года одних в Париже?

— Извини, — устало произнес Джек.

Упоминание о Джо Моррисоне вернуло ощущение скуки и раздражения, которые в течение последних месяцев вызывала у Джека его работа; он рассердился на Элен, напомнившую ему о ней. Сейчас он обрадовался бы, узнав, что никогда больше не увидит Джо Моррисона; сознание своей зависимости от настроения начальника обострило ощущение несвободы, вызвало внутренний протест.

— Я стал излишне раздражительным. Сделай одолжение — когда позвонишь в следующий раз, не говори о Джо Моррисоне.

— А о чем мне говорить? — враждебно спросила она.

— О нашей счастливой семейной жизни, — сказал он упавшим голосом. — О детях Кстати, как они?

— У них все в порядке. Только Чарли сегодня перепугался.

— Что случилось? — насторожился Джек.

— Днем он решил, что забеременел.

— Что?

— Решил, что он — беременный. Перед ленчем, когда я — сегодня у прислуги выходной — хозяйничала на кухне, он подошел ко мне и спросил, как рождаются дети. Я была занята и обещала ему все рассказать в другой раз. Но Чарли не отставал; в конце концов мне это надоело — всему свое место и время, — и я сказала: «Они вылезают из ушей…»

— Мудрый ответ, — произнес Джек.

— Он отправился в школу, а вернувшись домой, сказал, что плохо себя чувствует, и лег в постель. Через час я зашла к нему и обнаружила, что он держится за ухо. Оказалось, что последние два дня у него болело ухо — во время купания туда попала вода. Чарли заявил мне: «Я знаю, почему у меня болит ухо. У меня будет ребенок!»