Две недели в другом городе, стр. 36

— Мне следовало бы ударить вас, — прошептал Браттон, не поднимая висящих вдоль туловища рук.

— Попробуйте, — тихо сказал Делани и повернулся к Барзелли: — Пойдем выпьем, carissima.

Делани взял актрису под руку, и они направились к бару. Тассети улыбнулся, с удовольствием наблюдая за Браттоном. Тачино пожал плечами.

— Вот что я скажу, — заявил продюсер. — Я никогда не пойму Америку.

Готовый расплакаться Браттон вытер лоб зеленым шелковым платком, суетливо переводя взгляд с одного лица на другое.

— Его самовлюбленность беспредельна, — громко заявил актер. — Делани еще получит по заслугам.

Он вымученно улыбнулся, обнажив зубы.

— Не стоит принимать всерьез слова такого эгоиста. — Браттон махнул рукой, изо всех сил стараясь скрыть обиду. — Мы еще увидимся, Джек Я приглашу вас пообедать. Покажу вам, как живут бедняки.

Он бросил последний умоляющий взгляд на стоящих рядом с ним мужчин. Никто не произнес ни слова. Тассети сунул руки в карманы, разочарованный тем, что ему не пришлось применить силу. Браттон повернулся и отошел, неуклюже изображая своей походкой раскованность и безразличие; он направился к двум молодым итальянским актрисам, беседовавшим друг с другом в углу комнаты.

Браттон заговорил с ними, жестом собственника обняв обеих за плечи. Его громкий смех разнесся по гостиной, перекрывая шум голосов.

— В чем дело? — спросил Тассети на ломаном французском языке; Делани с трудом понял сицилийца. — Делани увел у него девушку?

— Возможно, — ответил Джек.

Пожав руки Тачино и Тассети, он зашагал к двери. «С меня довольно», — подумал Джек.

В прихожей, ожидая, когда ему подадут пальто, он заметил хорошенькую студентку колледжа. Она сидела, согнувшись, на мраморной скамейке у стены и плакала. Ее губа кровоточила, девушка прикладывала к ней розовую салфетку. Две подружки стояли перед студенткой с озабоченными лицами, пытаясь спрятать ее от глаз прибывающих и уходящих гостей. Из вежливости Джек не стал разглядывать девушку и лишь на следующий день узнал, что она оказалась в одной из спален с юным итальянским графом, который повалил американку на кровать и укусил в губу, когда она попыталась помешать ему поцеловать ее. Ей наложили два шва.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Наступило время прилива, и Средиземное море медленно наступало на пляж. Джек и Вероника сидели у подножия дюны, защищавшей их от порывов ветра. Погода была не по сезону теплая. Близилась полночь, и в стоявших на побережье домиках, большая часть которых пустовала зимой, светилось лишь несколько окон. После шума и суеты вечеринки Джеку показалось заманчивым предложение Вероники пообедать во Фреджене. Они поели в небольшом загородном trattoria, [35] выпили графин сухого красного вина, а потом отправились на край сосновой рощи, тянувшейся вдоль пустынного песчаного пляжа. Джек обнял Веронику за талию; опьяненные запахами морской воды и сосен, они любовались лунной дорожкой.

Картина называется, умиротворенно подумал Джек, «Влюбленные у берега моря». Сейчас Делани, Барзелли, Стайлз и Браттон, все конфликты и проблемы казались ему бесконечно далекими.

— Я вот что подумала, — сказала Вероника, — наверно, мне следует переехать в Париж.

Она замолчала, прижавшись головой к Джеку; он знал, что сейчас Вероника ждет его слов: «Да, тебе следует переехать в Париж». Но он не произнес их.

— Я устала от Рима. Не могу же я постоянно скрываться от Роберта. В конце концов он отравит мне жизнь.

— На приеме Деспьер сказал мне, что однажды Брезач ударил тебя в ресторане. Это правда?

— Да, — смеясь, подтвердила Вероника. — Однажды.

— Что ты сделала?

— Я сказала ему, что, если это повторится, я уйду от него. Он больше так не поступал, а я все равно оставила его. — Вероника снова засмеялась. — Роберт мог бы не отказывать себе в удовольствии.

Девушка зачерпнула свободной рукой песок и стала сыпать его тонкой струйкой.

— Я говорю по-французски. Меня бы взяли в бюро путешествий. Ежегодно Италию посещают миллионы французов. — Вероника на мгновение задумалась. — Мне всегда хотелось жить в Париже. Я бы нашла маленькую квартирку, а ты бы навещал меня.

Джек смущенно пошевелился. Он увидел себя торопящимся поскорее покинуть свой офис, проклинающим за рулем автомобиля вечерние парижские пробки, взбирающимся наверх по шаткой лестнице дома, находящегося где-нибудь в районе Сен-Жермен-де-Пре; вот он занимается любовью с Вероникой, стараясь не смотреть на часы, затем покидает ее, замечая на лице девушки огорчение и укор. Потом спешит домой, чтобы поцеловать Элен, пожелать детям спокойной ночи, пока они не уснули, по дороге сочиняя, что ответит Элен, когда она, подавая предобеденную рюмку, спросит его: «Сколько часов длится твой рабочий день, дорогой?» Cing a sept [36] — так называют это французы; многим из них, как мужчинам, так и женщинам, подобные свидания не осложняют жизнь и приносят удовольствие.

— Ты не хочешь, чтобы я переехала в Париж, — произнесла Вероника.

— Конечно, хочу, — почти не кривя душой, заверил ее Джек. — С чего ты это взяла?

— Ты так странно молчишь.

«О Господи, еще одна женщина пытается угадать, что скрывается за моим молчанием», — подумал он.

— Я глупая. Не хочу принимать правила нашей игры.

— Что ты имеешь в виду?

— Все кончится в ту минуту, когда я посажу тебя на самолет в Чампино. — Она улыбнулась в темноте. — В учебниках географии это называется естественной границей: Рейн, Альпы. Чампино — наш Рейн, наши Альпы, верно?

— Послушай, Вероника, — тщательно подбирая слова, произнес Джек. — У меня в Париже жена. И я ее люблю.

«Для данной беседы эта фраза достаточно точна», — мысленно заметил он.

Вероника пренебрежительно фыркнула:

— Я устала от мужчин, которые спят со мной и говорят мне о том, как сильно они любят своих жен.

— Упрек принят. Отныне я никогда не стану говорить кому-либо о том, что люблю жену.

— Тут ты отличаешься от итальянцев, — заметила Вероника. — Они всегда говорят, что ненавидят своих жен. Часто это правда. В Италии разводы запрещены, поэтому мужчины могут позволить себе говорить любовницам, что ненавидят своих жен. Американцам приходится быть более осторожными.

Они замолчали, испытывая неловкость и некоторую враждебность друг к другу. Затем Вероника начала тихо напевать.

— Volare, oh, oh! Cantare… oh, oh, oh, oh, nel blu, dipinto di blu, felice di store lassu… [37] — Она резко, грубовато рассмеялась. — Любовная песня для туристического бизнеса.

Вероника нарочито вялым голосом пропела с иронической интонацией еще две-три строки, затем освободила свою руку из руки Джека и замолчала.

Джек почувствовал, что его начинают раздражать переменчивые и растущие претензии Вероники, ее внезапно насмешливый тон.

— Ты кое-что сказала минуту назад, хочу тебя спросить об этом.

— О чем? — небрежно промолвила Вероника.

— Ты сказала, что устала от мужчин, которые спят с тобой и говорят тебе о том, как сильно любят своих жен.

— Верно, — согласилась Вероника. — Это тебя обидело?

— Нет. Но, по словам Брезача, до встречи с ним ты была девушкой.

Вероника рассмеялась.

— Американцы готовы поверить во что угодно. Это — проявление их оптимизма. Ну и что? — с вызовом в голосе произнесла она. — Ты бы предпочел, чтобы до встречи с Робертом я была девушкой?

— Мне это совершенно безразлично. Просто стало любопытно. Ты недовольна, что я заговорил об этом?

— Вовсе нет. — Вероника взяла руку Джека и нежно поцеловала его пальцы.

— Деспьер сказал мне, что Брезач однажды пытался покончить жизнь самоубийством. — Джек почувствовал, что Вероника замерла. — Это правда?

— Можно сказать, что да.