Орбитсвиль, стр. 16

— Сэр, состав атмосферы подходящий! — раздался за спиной капитана голос Кремера.

Гарамонд увидел, что тот уже поднял лицевую пластину.

— Соотношение?

— Кислорода чуть меньше, чем на Земле, остальное в пределах нормы. — Лейтенант по-мальчишески улыбнулся. — Да вы сами глотните!

Гарамонд открыл шлем и вдохнул полной грудью. Воздух оказался свежим и приятным. Капитан поймал себя на мысли, что никогда прежде он не дышал настоящим чистым воздухом. Со стороны «берега» донеслись глухие звуки, это из «озера» один за другим вылезали облаченные в скафандры астронавты и радостно кричали, не снимая шлемов.

— Я позвал сюда всех, кто захочет, — сказал Кремер. — Кроме Бронека, конечно, он следит за космобусом. Не возражаете, капитан?

— Все в порядке. Придется почаще сменять вахты, чтобы вся команда побывала здесь до отлета, — ответил Гарамонд. До него вдруг дошло, насколько изменилось поведение Кремера. Если бы лейтенант не увидел сферу изнутри, он не посмел бы самовольно распоряжаться.

— До отлета? — удивился Кремер. — Но ведь, как только мы сообщим на Землю, сюда немедленно отправится весь действующий флот. Зачем же нам возвращаться?

Гарамонд подумал об Эйлин, ее нелюбви к путешествиям и своем намерении при первой возможности вернуть ее в привычную обстановку, но какая теперь в этом необходимость?

— Пожалуй, действительно нет смысла.

Он стоял на поверхности с почти нулевой кривизной, хотя она не казалась бесконечной плоскостью, и не ощущал страха открытого пространства. Предел видимости не должен был зависеть, как на планетах, от роста наблюдателя, однако не мог быть безграничным, поскольку имелась атмосфера. Вдали виднелась нечеткая линия горизонта. В отличие от земной, она была слегка вогнутой, но впечатления гораздо большей удаленности не возникало, взгляд не уходил в бесконечность.

Кремер поковырял носком сапога ямку, вырытую капитаном, постучал по основе.

— Нашли что-нибудь?

— А что вас интересует?

— Контурная схема искусственной гравитации.

— Вряд ли мы вообще найдем тут какие-либо схемы в нашем понимании.

— Как же тогда?..

— Может быть, с помощью перестроенной структуры или специально сконструированных атомов. Короче говоря, нечто куда более совершенное, нежели обычные приборы и машины.

— Фантастика.

— Мы сами сделали шаг в этом направлении. Вспомните двигатели на магнитном резонансе, чем не фантастика?

Гарамонд машинально забросал ямку землей и утрамбовал, сводя к минимуму вред, нанесенный плодородному слою. Здесь, вблизи окна, он был очень тонок, но вдали поднимались небольшие холмы, скорее всего, наносные.

— Когда они придут в себя, — Гарамонд кивнул на других участников вылазки, — попросите кого-нибудь собрать образцы растительности и почвы.

— Уже попросил, — небрежно откликнулся Кремер. — Кстати, у нас не действует ни один из передатчиков, хотя мой работал, когда я вылезал наружу.

— Вероятно, локальный эффект. Что ж, работенки О'Хейгану хватит с избытком. Пойдемте, осмотрим руины.

Они направились к ближайшему зеленому кургану. Под покровом ползучих растении угадывались очертания постройки, по которым можно было получить представление о толщине стен и размере внутренних помещений. Тут и там валялись ржавые куски искореженного металла — бывшие части и детали каких-то механизмов. Края оплавились, словно металл резали автогеном.

Кремер тихо присвистнул.

— Как вы полагаете, кто победил — те, кто хотел прорваться внутрь, или те, кто их не пускал?

— По-моему, те, кто напал. Я уже обдумал это, лейтенант, когда смотрел на кладбище погибших кораблей. Почему они остались перед этой дырой? Ведь даже если бы их застали врасплох, звездолеты разметало бы силой того оружия, которое их уничтожило, и нам было бы нечего изучать. Сдается мне, кто-то специальна пригнал и аккуратно поставил всю эту рухлядь напротив отверстия.

— С какой целью?

— Например, чтобы использовать в качестве металлолома. Вдруг внутри сферы нет металла?

— Перековать на орала? Действительно, здесь настоящий фермерский рай. Только где сами фермеры?

— Кочевникам тут не меньшее раздолье. Возможно, землю даже не надо пахать, двигай себе за временем года и собирай зреющие прямо по курсу урожаи зерновых.

Кремер засмеялся.

— Какие времена года?! Здесь должно быть вечное лето. И вечный полдень впридачу. Ведь темнота не может наступить, когда солнце постоянно висит над саман макушкам.

— Смеркается, лейтенант, пора позаботиться о ночлеге, — спокойно произнес Гарамонд. Его собственная способность удивляться давно иссякла. — Соблаговолите обратить взор вон в том направлении.

Он указал на горизонт за черным овалом окна. Сияние зелени и синевы вдали гасло на глазах. Ошибка исключалась — оттуда наступали сумерки.

— Не может быть! — воскликнул лейтенант, глядя на солнце. — О, Господи!

Солнце изменило форму. Оно стало похожим на золотую монету, от которой отпилили добрую половину, и площадь светящегося диска неуклонно уменьшалась. На светило наползала черная тень, день сменялся ночью. На небе отчетливо выделялись полосы разных оттенков голубизны, недавно принятые Гарамондом за оптический обман. В течение какой-то минуты солнце почти полностью скрылось, и в небе, словно бороздки на шлифованном агате, проступили тонкие дуги. Они расходились из двух точек, подобно силовым линиям разноименных зарядов; вдали, при прохождении света сквозь более толстый слои воздуха, их очертания размывались, а над горизонтом тонули в сизой дымке. Блеснул, исчезая, последний солнечный луч, и местность потонула во мраке. Под сапфировым куполом наступила ночь.

Гарамонд целый час простоял над звездным озером, потом вернулся на корабль и дал тахиограмму в Старфлайт-Хаус.

8

Четыре месяца спустя флагман Элизабет Линдстром встал на рейд у окна сферической оболочки.

Эти месяцы Гарамонд посвятил изучению Орбитсвиля. Так с легкой руки одного из членов экипажа стали называть новый мир. Однако научное оборудование «Биссендорфа» предназначалось, в первую очередь, для поисков и первичного обследования перспективных планет, а задача разведывательной экспедиции, в которой участвовала лишь небольшая группа ученых, ограничивались получением самых необходимых сведений. На сей раз программу насколько возможно расширили, и не зря. Астрономический отдел Ямото сделал новое открытие фундаментального значения: звезду Пенгелли окружала еще одна сфера.

Вторая оболочка была меньше первой, нематериальной, однако отражала и преломляла потоки солнечного света и тепла. Ямото называл ее «сферической филигранью силовых полей» и, судя по частоте употребления в докладах, несказанно гордился этим названием. Половина поверхности второй сферы состояла из узких, практически непрозрачных дуг, тянущихся с севера на юг. Они отбрасывали на луга Орбитсвиля широкие подвижные тени, которые и вызывали смену дня и ночи, без чего невозможна жизнь флоры.

Наблюдать за внутренней сферой было невозможно, однако Ямото, изучая в телескоп движение освещенных и темных полос на противоположной стороне Орбитсвиля, сумел схематически изобразить ее структуру и доказал, что сфера отвечала не только за смену дня и ночи, но и за последовательность времен года. Четвертинка внутренней сферы, соответствующая зиме, состояла из более широких непрозрачных и узких прозрачных полос, следовательно, дням отпускалось меньше времени, чем ночам. Когда между солнцем и землей оказывалась противоположная сторона, долгие летние дни уступали место непродолжительным ночам.

Мастерские «Биссендорфа» изготовили для Ямото небольшую сборную обсерваторию из пластмассовых деталей. Ее переправили на Орбитсвиль, а потом добавили еще несколько сборных домиков, поскольку остальные научные группы тоже жаждали работать. Получился научный городок — ядро будущей колонии. В основном сотрудники бились над решением загадки досадного явления, с которым столкнулись Гарамонд и Кремер — отказа радиопередатчиков. Поначалу казалось, что решение будет тривиальным, и найдется простой способ исправить положение. Но неделя следовала за неделей, а толку не было. В конце концов оказалось, что затухание электромагнитных волн каким-то образом связано с искусственным гравитационным полем, механизм создания которого тоже не поддавался объяснению. Пытаясь получить новые данные, команда О'Хейгана затребовала для своих нужд автоматический зонд с форсированным реактивным двигателем, способным поднять его с внутренней поверхности Орбитсвиля. Целью эксперимента стало измерение гравитационного градиента и попытка задействовать системы телеметрии и радиоуправления с помощью вертикально посланного сигнала. После безупречного, контролируемого бортовым компьютером старта «торпеда» принялась выписывать в небе кренделя и совершила запрограммированную автоматическую посадку в нескольких километрах от Окна. Пессимисты предрекали, что единственно возможная дальняя связь на Орбитсвиле должна работать на модулированных световых лучах.