Корабль странников, стр. 56
18
Сердженор обнаружил, что бежит в комнату наблюдений.
Он испытывал невыразимую радость от того, что жив, несмотря на события последних часов, но это чувство уже отягощалось новыми страхами, пусть еще не осознанными до конца. Казалось, что-то настоятельно повелевает ему тщательно осмотреть новую вселенную собственными глазами. У дверей комнаты наблюдений пьяно покачивались двое — Моссбейк и Кесслер. На лицах у них отражалась смесь пережитого ужаса, удивления и неясного триумфа. Сердженор прошмыгнул между ними и взлетел на обзорную площадку. В абсолютной черноте не мерцала ни единой точки света. Несколько минут он пристально вглядывался в экраны, потом тяжело опустился в кресло рядом с Элом Гиллеспи.
— Это произошло мгновенно, — сказал Гиллеспи. — Небо выглядело как обычно до последней секунды. Потом у меня появилось такое ощущение, что звезды меняют цвет. Я хотел обратиться за подтверждением к Уэкопу… А потом появилось ЭТО. НИЧТО!
Сердженор глядел в черный океан. Глаза его непроизвольно метались из стороны в сторону, когда его зрительные нервам казалось, что они уловили проблеск света или какой-то намек на движение. Через некоторое время Сердженор понял, что занимается самообманом. Лишь колоссальным усилием воли ему удалось удержаться от крика.
— Похоже, соблюдается закон сохранения, — как бы самому себе сказал Гиллеспи. — Вещество и энергия не расходуются понапрасну. Спуститесь в черную дыру — поднимитесь через белую дыру. Спуститесь в двиндлар — и вы получите континуум в самом себе.
— Но у нас есть только голословное утверждение Уэкопа! Где же все эти солнца, которые должны были пройти сквозь нас?
— Эй, чего ты меня-то допрашиваешь, дружище?
— Слушай меня, Уэкоп, — почти крикнул Сердженор. — Откуда ты знаешь, что все твои рецепторы и адаптеры работают нормально?
— Я знаю, потому что мои трижды дублированные системы управления говорят мне это, — мягко ответил Уэкоп.
— Трипликация ничего не значит, если в каждую систему поступили одни и те же неправильные данные.
— Дэвид, ты позволяешь себе высказывать мнение по вопросу, в котором
— согласно твоему же личному делу — у тебя нет ни нужной квалификации, ни опыта.
Компьютер сумел так подобрать слова, что простая констатация факта превратилась в упрек.
— Когда нам пришлось пройти через двиндлар, — упрямо продолжал Сердженор, — у меня было столько же опыта, сколько и у тебя, Уэкоп. И я хочу получить доступ к иллюминаторам.
— Я не возражаю, — спокойно ответил Уэкоп, — несмотря на то, что просьба необычная.
— Хорошо! — Сердженор поднялся на ноги и посмотрел вниз на Гиллеспи.
— Ты идешь?
Гиллеспи кивнул и встал. Плечом к плечу они покинули комнату наблюдений и направились к лифту. Когда они проходили мимо жилых отсеков, к ним присоединился Майк Тарджетт, который, казалось, почувствовал, куда они направляются. Они добрались на лифте до первой из компьютерных палуб, где в тысячах металлических шкафчиков хранились геогностические данные, потом поднялись по редко используемой лестнице, ведущей к центральному процессору Уэкопа.
Массивные герметичные двери приветливо раздвинулись, пропуская их в круглую в сечении галерею, ведущую к огромному клубку разноцветных кабелей
— чудовищно сложному спинному мозгу, соединявшему «голову» «Сарафанда» с его «телом». Сам компьютер располагался над ними за люками прочнейшего сплава. Их могли открыть только команды техобслуживания на одной из баз. В четырех одинаково удаленных друг от друга точках вокруг галереи располагались круглые иллюминаторы, дающие возможность визуального осмотра окружающей обстановки. Конструкторы космического корабля старались проделывать как можно меньше отверстий в герметичной оболочке, и в случае с Марк Шесть они неохотно предусмотрели всего лишь четыре небольших прозрачных иллюминатора в той части корабля, которая могла бы быть мгновенно изолирована от других уровней.
Сердженор подошел к ближайшему окошку, взглянул в него и ничего не увидел кроме мужского лица, пристально всматривающегося в него. С минуту он разглядывал собственное отражение, тщетно пытаясь увидеть что-нибудь сквозь него, а потом попросил Уэкопа выключить внутренний свет. Спустя мгновение палуба погрузилась в темноту. Сердженор изо всех сил вглядывался в круглый зрачок иллюминатора. Ему показалось, что темнота походит на врага, который лежит в засаде и вот-вот нападет.
— Снаружи ничего нет, — прошептал Тарджетт, расположившийся у другого окошка. — Как будто мы утонули в дегте.
— Я могу заверить тебя, — неожиданно заговорил Уэкоп, — что окружающая среда куда прозрачнее межзвездного пространства. Количество атомов материи на кубический метр равно нулю. В таких условиях мои телескопы могли бы идентифицировать галактику в радиусе миллиона световых лет. Но здесь нет галактик, которые можно было бы определить.
— Уэкоп, включи, пожалуйста, свет.
Сердженору было стыдно. Если бы он мог извиниться перед компьютером за то, что усомнился в его словах! Он немного успокоился, лишь когда вновь ярко загорелись лампы, и на стекла встали ставни, создавая призрачное ощущение уюта.
— Что ж, мы живы — по крайней мере, я так полагаю — но ЭТО, по-моему, хуже смерти, — хмуро произнес Тарджетт. Он поднял руки и недоверчиво оглядел их.
Гиллеспи с любопытством покосился на него.
— Дрожат?
— Нет, пока нет. Один из древних философов-классиков — кажется, это был Кант — описал ситуацию, несколько похожую на нашу. Он утверждал, представьте, что во всей вселенной нигде ничего нет. Есть только человеческая рука. Смогли бы вы определить, левая это или правая? Его ответ был, что, да, смогли бы. Но он ошибался. Позднейшие философы приняли во внимание идею вращения через четырехмерное… — Тарджетт умолк, и его мальчишеское лицо, казалось, мгновенно состарилось. — О, великий Боже, что же нам делать?
— Нам ничего не остается делать, как ждать дальнейшего развития событий, — сказал Сердженор. — Десять минут назад мы думали, что с нами покончено.