Головокружение, стр. 55

11

Эл Уэрри и Генри Корзин были похоронены в соседних могилах на солнечном, обращенном к югу склоне кладбища неподалеку от Триплтри.

Хэссон, уроженец острова, где кремация давно стала обязательной, никогда еще не присутствовал на традиционных похоронах. Церемонии погребения, которые он видел в телевизионных голопьесах, подготовили его, к обилию мрачных эмоций, но действительность оказалась странно покойной. Было ощущение обязательности возвращения в землю, оно принесло Хэссону если не утешение, то по крайней мере примирение с реалиями жизни и смерти.

Во время церемонии он стоял в стороне от остальных, не желая афишировать свои истинные отношения с Элом. Прилетевшая из Ванкувера Сибил Уэрри стояла рядом с сыном. Она оказалась миниатюрной брюнеткой, и стоявший рядом с ней четырнадцатилетний паренек вдруг оказался высоким и не по годам взрослым. Тео Уэрри держал голову высоко, не пытаясь спрятать слез, слабым движением сенсорной палки следя, как гроб отца опускают в землю. Глядя на мальчика, Хэссон ясно видел в его лице отражение черт мужчины, которым он станет.

Мэй Карпентер и ее мать, обе в скромных вуалях, составили отдельную группку, в которой находился доктор Дрю Коллинз и другие, незнакомые Хэссону люди. Мэй и Джинни покинули дом за несколько часов до приезда Сибил Уэрри и жили теперь в другой части города. Почти рядом с ними стояли такие вроде бы несовместимые люди как Виктор Куигг и Оливер Фан, оба почти неузнаваемые в официальных черных костюмах. А за их спинами в пастельном ореоле воздушных путей нарядно и равнодушно сверкал город. Хэссон видел все это с удивительной четкостью и со всеми подробностями и понимал, что он еще не раз вернется к этому дню в своих воспоминаниях.

Дома он сразу же прошел к себе. Комната была залита призрачным сиянием пробившегося сквозь жалюзи солнца. Он разложил свои вещи и начал упаковывать их в новый набор летных корзин. Все не помещалось, но Хэссон без колебаний отбирал то, что ему понадобится, а остальное бросал в кучу на кровать. Он занимался этим примерно пять минут, когда услышал шаги не площадке. В комнату вошел Тео Уэрри. Парнишка постоял мгновение, поворачивая и наклоняя свою палку, потом подошел поближе к Хэссону.

— Вы и правда улетаете, Роб? — спросил он, чутко прислушиваясь. — Я хотел сказать, сегодня днем?

Хэссон продолжал складывать вещи.

— Если я полечу сейчас, то до темноты уже буду на западном берегу.

— А как насчет суда? Разве вы не должны оставаться здесь до суда?

— Я потерял интерес к судам, — ответил Хэссон. — Считается, что я должен давать показания на еще одном, в Англии, но к нему я тоже потерял интерес.

— Они будут вас разыскивать.

— Мир большой, Тео, и я буду скакать во всех направлениях… Хэссон прервался, чтобы по-настоящему подбодрить парнишку. — Это еще одна цитата из Стивена Ликока.

Тео кивнул и присел на край кровати.

— Я как-нибудь соберусь его прочитать.

— Еще бы. — Новая волна сочувствия заставила Хэссона засомневаться: может, он чересчур эгоистичен? — Ты уверен насчет того, что не хочешь оперировать свою катаракту? Никто не запретит тебе сделать операцию, по крайней мере на одном глазу.

— Я абсолютно уверен, спасибо, — ответил Тео голосом взрослого человека. — Я могу подождать пару лет.

— Если бы я считал, что тебе надо…

— Это самое малое, что я могу сделать. — Тео улыбнулся и встал, освобождая Хэссона от наложенных им на себя обязанностей. — Я ведь и сам уезжаю, знаете ли. Я вчера обсудил это с мамой, и она говорит, что у нее в Ванкувере найдется для меня достаточно места.

— Это прекрасно, — неловко отозвался Хэссон. — Послушай, Тео. Я как-нибудь прилечу тебя навестить. Ладно?

— Я буду рад.

Мальчик снова улыбнулся — вежливость не позволяла ему выразить недоверие — и, пожав Хэссону руку, ушел.

Хэссон проводил его взглядом, потом вернулся к своим корзинам. Он собрал все, что необходимо для длительного одиночного полета. У Хэссона не было никакой определенной цели, только инстинктивная потребность передвигаться, начать новую жизнь, противопоставив себя древней изогнутой безбрежности Тихого океана, расплатиться за годы, бездарно потраченные на мелкие делишки и конформизм. Через несколько минут, закончив приготовления и отбросив все сожаления, он взмыл в спокойную синюю высоту над Триплтри и отправился в длительную прогулку по небесам.