Рельсы, стр. 32

— Но ведь за рельсами правда ничего нет, — повторил Шэм снова.

— Мы правда можем его оставить? — сказал Деро. Он глядел на дверь, за которой ждал их последний отец.

— Мы оставляем его не просто так, — сказала Кальдера мягко. — Ты же знаешь. О нем позаботятся. — Она подошла к Деро ближе. — Все, что мы сэкономили для сиделок — ты же знаешь, за ним будет присмотр. Ты же знаешь, если бы он мог, то сам бы поехал. Он не может. Зато мы можем. За него. За всех нас.

— Знаю, — сказал Деро. Покачал головой.

Шэм в третий раз раскрыл рот.

— За рельсами…

— Ой, ну хватит уже, а? — перебила его Кальдера. — Конечно, есть. Ты же видел снимок.

— Всем известно… — начал было Шэм, но умолк. Выдохнул. — Ладно, — сказал он. В том-то и дело, что наверняка ничего никому известно не было. Он перебрал в уме все, что знал на этот счет. — Никто не знает, откуда взялось рельсоморье.

— Знать, конечно, не знают, — подхватила Кальдера, — но предполагать предполагают. Что говорят об этом там, откуда ты родом? На Стреггее, кажется? Что ты сам думаешь? Рельсы проложили боги? — Ее вопросы посыпались на него, как из мешка. — Может, они сами сложились из земли? Или они божественные письмена, которые люди читают в своих странствиях, неведомо для себя самих? Или же рельсы порождены не открытыми пока естественными процессами? Радикалы говорят, что никаких богов вообще не существует.

Значит, рельсы возникли сами по себе, в результате взаимодействия скальной породы, жары, холода, давления и грязи? А люди, эти большеголовые мартышки, воспользовались их нечаянным появлением в своих целях и нашли способы передвигаться по ним, не ступая на смертельно опасную грязь? То есть выдумали поезда? Что есть мир — скопление рельсов, опоясывающих его кругом и слоями уходящих на большую глубину, под грязь и мусор, до самого ядра? До ада? Иногда штормовые ветра сносят верхний слой земли, и тогда под ним открывается металл. Самые отчаянные копатели из сальважиров клянутся, что находили пути на глубине многих ярдов. А что тогда такое Рай? И что там есть? И где он?

— По-моему… как нам и говорили… ты знаешь, — сказал Шэм. И цокнул, сердясь на собственное косноязычие. — Все пошло от Великого Огма.

— А, ну да, — сказала Кальдера. Из всех богов, которым поклонялись, которых боялись, презирали, умилостивляли и с которыми ссорились, его влияние было наиболее всеобъемлющим. Всемогущий диспетчер с головой как дымовая труба и в черных одеждах. Покровитель и повелитель рельсоморья, всех народов, его населяющих, пассажиров, странствующих по нему в поездах. — Такой, наверное, когда-то был, — продолжала она. — В незапамятные времена. Самый главный начальник. Так куда они идут? Рельсы? И что находится там, где они заканчиваются?

Шэм даже поежился, до того неловко ему стало.

— Шэм, — продолжала Кальдера. — Что такое верхнее небо? Только не говори мне, что это боги налили туда отраву. Откуда взялись рельсы? Что такое божественная катавасия?

— Это война богов перед началом времен, в которой победил Огм, сильнейший, и из земли поднялись рельсы.

— Это была драка между разными железнодорожными компаниями, — отрезала Кальдера.

Шэм нервно подтвердил, что, мол, да, такую теорию он тоже слышал.

— Все началось после того, когда все стало плохо, и они снова стали пытаться делать деньги. На общественных работах. Люди платили за проезд, а правители — за каждую выстроенную милю. И все покатилось под откос. Компании состязались, прокладывая все новые и новые маршруты, куда только могли. Строили оголтело, безоглядно, ведь чем больше рельсов они прокладывали, тем больше зарабатывали на них.

Они годами сжигали всякую ядовитую дрянь — так возникло верхнее небо, — а когда сжигать было больше нельзя, они стали запихивать ее в землю, и все животные изменились. Они хотели весь мир взнуздать своими рельсами. Это была война железнодорожных компаний. Они устраивали ловушки для поездов конкурентов, отсюда и пути-ловушки, и обманные переключатели, и все прочее.

— Они построили рельсы, — закончила Кальдера. — И уничтожили друг друга. Но катастрофа была неотвратима. Рельсы — это все, что от них осталось. Мы живем в мире, искалеченном бизнес-войнами. — Она улыбнулась.

— Наши мама и папа что-то искали, — сказал Деро. — Они хорошо знали историю. Про мертвое сокровище, про ангелов, про слезную долину.

— Я тоже это слышал! — воскликнул Шэм. — «Духи всех богатств, заработанных и не заработанных, обитают в Раю»! — Он цитировал слова из старой сказки. — «О, берегитесь слезной долины!» Вы хотите сказать, что они гнались за мифом?

— А если это не миф? — возразила Кальдера. — Рай может, и не то, чем его все считают, но это не значит, что его нет. И это не значит, что там нет богатств, правда?

Один из настенных электронных циферблатов отчаянно замигал, требуя внимания Шэма. «О, нет!» — подумал он. Ему хотелось слушать и слушать дикие сальважирские байки, бродить по дому, рыться в утиле.

— Я… мне надо идти, — сказал он. — У меня кое с кем встреча.

— Очень жаль, — ответил воспитанный Деро. — Нам тоже пора.

— Что? Куда? Когда?

— Еще не сейчас, — ответила Кальдера. Закрыла глаза.

— Но скоро, — сказал Деро.

— Не сейчас, — повторила Кальдера. — Но теперь, когда мы знаем, что произошло, когда ты сказал нам, у нас появилось дело, которое надо закончить. Не смотри так удивленно, Шэм. Ты все слышал. Ты знал, что так будет. Думаю, поэтому ты и пришел к нам с этим снимком.

— Ты ведь не думал, что мы бросим дело папы и мамы на полдороге?

Глава 37

«Мусорщица» с ее оживленным чириканием электронных игр оказалась такой же шумной, как большинство припортовых дринкарен. Шэм наблюдал за сальважирами, толпившимися у бара. Они были не в форме, но городская одежда тоже выделяла их в толпе — реконструированные наряды из эпохи высокой моды, до уровня которой человечество не смогло дотянуться с тех пор ни разу. Подобравшись к ним поближе, он слушал их жаргон — они называли друг друга Френ и Блав, говорили о Цифраскопках и Спинофетах и Ношельцах. Шэм с наслаждением ворочал во рту эти слова.

— Значит, — сказал Робалсон, — твой капитан любит книжки, так? — и он сделал большой глоток напитка, который купил ему Шэм. Он назывался «паровозным маслом» — смесь сладкого виски с пивом и устрицами — штука одновременно мерзкая и притягательная на вкус.

— Ага, — отозвался Шэм. — Спасибо тебе еще раз, ну, ты знаешь, за вчера.

— А что у тебя за история, Шэм? Давно ты на рельсах?

— Второй рейс.

— Вот, значит, как. Что ж, люди вроде тебя чуют поживу. Ты не сердись, что я так говорю, просто это правда.

— А из твоей команды тут кто-нибудь есть? — спросил Шэм.

— Не, они в таких местах не пьют.

— У них свои пиратские бары?

— Ага, — сказал Робалсон, подумав. Безжизненным каким-то голосом. И изогнул бровь. — Свои пиратские.

Шэм засиделся в дринкарне куда дольше, чем собирался сначала, и, когда из джук-бокса раздался неистовый ритм ударных к песне «Наверх, поездные разбойники!», он вскрикнул от радости и присоединился к буйному хору. Робалсон тоже пел. Другие посетители смотрели на них с насмешливым неодобрением.

— С недосмешлением, — поправил Робалсон, когда Шэм поделился с ним своим наблюдением.

— С насмешлобрением, — предложил свой вариант Шэм.

— Шэм, — сказал Робалсон. — Если и дальше так пойдет, то нас скоро отсюда вышвырнут, ей-богу. Что ты нашел в этих сальважирах? Глазеешь на них, как барсук на дохлятину.

— Да нет, я ничего, просто… — Шэм поерзал на стуле. — Просто они так говорят, так одеваются. И вообще, работа у них такая. Это так… Ну, круто, что ли? Жалко…

— Ты ведь говорил с одной из них на рынке, верно? Ну, с той бабой.

— Ага. Сирокко как-то. Она милая. Пирожком меня угостила. — Шэм ухмыльнулся.

— А ты представь, — сказал Робалсон, — что вот едет сейчас какой-нибудь сальважир мимо кротобоя и думает: «Эх, какая у них там классная работа, не то что у меня»?