После - долго и счастливо (ЛП), стр. 24
- Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поднялся с тобой в квартиру? Я бы мог помочь спустить вещи вниз, - предлагает Лэндон.
- Нет, я пойду одна. У меня немного вещей. Это займет всего несколько минут. Но спасибо за предложение. - Все это так, но правда состоит в том, что я хочу в одиночестве попрощаться с местом, где мы жили с Хардином.
Когда я захожу в вестибюль, я пытаюсь не думать о старых воспоминаниях. Я пытаюсь не думать совсем - пустое белое пространство, цветы белые, ковры белые, стены тоже белые. Не думать о нем. Только белое пространство, цветы, ковры и стены, только не он. Но мой разум видимо, не согласен со мной, и медленно белые стены вокруг окрашиваются в черный, а цветы, отделяясь от лепестков, начинают гнить и полностью опадают.
Я здесь только за тем, чтобы захватить пару вещей, только одну коробку вещей и папки из школы, вот и все. Я уложусь в пять минут. Пять минут не достаточно долго, чтобы засосать меня обратно в темноту.
Прошло четыре дня. Мне становится легче дышать с каждой секундой, которая проходит без него. Но возвращение сюда может стать страшным ударом по моему прогрессу, но мне нужно покончить с этим, если я хочу двигаться дальше и никогда не оглядываться назад. Я собираюсь в Нью-Йорк.
Я собираюсь отказаться от летних занятий, как я планировала ранее и хочу познакомиться с городом, который скоро станет моим новым домом, по крайней мере, на ближайшие несколько лет. Но я не уеду, пока не окончу семестр, потому что новый перевод покажет меня в плохом свете, поэтому я должна буду остаться в одном месте, пока не окончу колледж. И что со мной будет в Нью-Йорке? Эта мысль пугает меня, и моя мама не будет счастлива от моего решения, но это уже ее не касается. Это только мое решение, и наконец, я приняла его, основываясь исключительно на своих потребностях. Когда мой отец как раз окончит программу реабилитации, к тому моменту, когда я устроюсь в Нью-Йорке, и если он захочет, то может присоединиться к нам с Лэндоном.
Я начинаю паниковать, когда думаю о том, что у меня нет средств, для переезда в новый город, но Лэндом обещал помочь мне; мы провели последние два дня за поиском работы для меня. Кен разослал рекомендательные письма, а Карен искала в Гугл работу на неполный рабочий день. София тоже поддерживала меня, рассказывая о жизни в Нью-Йорке и предупреждая об опасностях большого города. Она также обещала поговорить со своим боссом, чтобы он взял меня на работу в качестве администратора в ресторане.
Кен, Карен и Лэндон рекомендовали мне присоединиться к филиалу "VancePublishing", который начнёт работать через несколько месяцев. Жить в Нью-Йорке, не имея постоянного заработка, невозможно, но также невозможно получить оплачиваемую стажировку, не окончив предварительно колледж. Я ещё не говорила с Кимберли о своём переезде, но на неё столько всего сейчас навалилось, к тому же они только что вернулись из Лондона. Мы практически не контактируем, только обмениваемся СМСками время от времени, но она уверяет меня, что позвонит, как только всё успокоится.
Вставляя ключ в дверь нашей квартиры, я вдруг понимаю, как глубоко укоренилась во мне ненависть к этому месту, не могу поверить, что когда-то мне так нравилось здесь. Войдя, я вижу свет, горящий в гостиной: точно так же, как Хардин оставил его перед нашим отъездом.
Это было всего неделю назад, соображаю я. Трудно уследить за временем, когда ты в аду.
Я иду прямиком в спальню и в гардеробную, чтобы забрать оттуда папку, за которой пришла. Нет нужды тянуть с этим дольше, чем необходимо. Папки из манильской бумаги нет на полке, где я её видела раньше, поэтому ничего не остаётся, как рыскать в горах бумаг. Возможно, он сунул папку в гардероб, когда приводил в порядок комнату.
Старая обувная коробка по-прежнему стоит на полке, и моё любопытство берёт верх. Я беру её с полки и сажусь на полу по-турецки. Я снимаю крышку и откладываю в сторону. Коробка набита страницами рукописного текста, покрывающего обе стороны листа. Я замечаю, что отдельные страницы напечатаны, и выбираю одну для чтения.
«Вы надрываете мне душу. Я раздираем между отчаянием и надеждою. Не говорите же, что я опоздал, что драгоценнейшие чувства Ваши навсегда для меня утрачены. Я предлагаю Вам себя, и сердце мое полно Вами даже более чем тогда, когда Вы едва не разбили его восемь с половиной лет тому назад. Не говорите, что мужчина забывает скорее, что любовь его скорее вянет и гибнет. Я никого, кроме Вас, не любил».
Я мгновенно узнаю слова из книги Остин. Я читаю ещё несколько страниц, узнавая цитату за цитатой, ложь за ложью, поэтому я беру рукописную страницу вместо этого.
«В тот день, день пятый, появилась тяжесть на душе. Постоянно напоминая о том, что я сделал и, скорее всего, потерял. Мне следовало позвонить ей в тот день, когда я пялился на её фотографии. Смотрела ли она на мои? К настоящему дню у неё есть только одна фотография, и, по иронии, мне хотелось бы, чтобы я разрешил ей сделать больше. На пятый день я бросил телефон об стену, надеясь разбить его, но у него всего лишь раскололся экран. На пятый день я отчаянно желал, чтобы она позвонила мне. Если бы она позвонила бы мне тогда, всё было бы в порядке. Мы оба извинились бы, и я бы пошёл домой».
Когда я читаю отрывок во второй раз, мои глаза наполняются слезами.
Почему я пытаю себя, читая это? Он, должно быть, написал это очень давно, сразу после того, как вернулся из Лондона последний раз. Он полностью поменял своё отношение и не хочет иметь со мной ничего общего, и наконец, я примирилась с этим. Пришлось. Я прочитаю ещё один абзац и после этого закрою коробку крышкой. Всего одну, обещаю я себе.
На шестой день я проснулся с опухшими и налитыми кровью глазами. Я не мог поверить в то, что случилось прошлой ночью. Давление на мою грудь увеличилось, я едва мог смотреть прямо. Почему я такой раздолбай? Почему я продолжал так дерьмово вести себя с ней? Она первая, кто когда-либо смог увидеть меня, увидеть изнутри, настоящего, а я обращался с ней, как с дерьмом. Я винил ее во всем, когда в действительности виноват был я сам. Я всегда был виноват, даже не делая ничего плохого, виноват был я. Я был груб с ней, каждый раз, когда она пыталась поговорить со мной, о многом, я кричал на нее, когда она пыталась вытащить меня из дерьма, и я лгал ей, неоднократно. Она всегда прощала мне все. Я всегда мог положиться на нее и, возможно, поэтому, я относился к ней так, потому что знал, что я могу это себе позволить. На шестой день я разбил свой телефон.
Вот оно. Я не могу ничего читать без того, чтобы рушить ту связь, которая появилась у нас с тех пор, как я покинула его в Лондоне. Я кидаю листы обратно в коробку и закрываю ее крышкой. Слезы начали течь из моих вероломных глаз, я не могу уйти отсюда быстро. Лучше бы я попросила администратора сделать копии всех моих работ, чем оставаться еще одну минуту в этой квартире. Я оставляю обувную коробку на полу в шкафу, и иду через холл к ванной комнате поправить макияж, перед тем, как я спущусь обратно по лестнице и встречу Лэндона. Толкая дверь, я включаю свет, вскрикивая от удивления, когда мои ноги наступили на что-то. Кого-то... Кровь застыла в жилах, я попыталась сфокусироваться на теле на полу в ванной. Это не так, этого не происходит. Боже, пожалуйста, пусть этого не случится.
И когда я вглядываюсь, половина моей молитвы оправдалась. Это не тот мальчик, который оставил меня, лежит тут, на полу, под моими ногами. Это был мой отец с иглой, торчащей в его руке и бесцветным лицом. Это означало, что половина моих ночных кошмаров стали реальностью.
Глава 20
ХАРДИН
Объёмное стекло закреплено на переносице доктора, который меня осматривал. Он должно быть до сих пор злится, что я вырвал дверную ручку, когда он блять в десятый раз спросил:
- Вы уверены, что сломали руку об стену? - я знаю, что он думает, и он может идти к черту.
- У вас трещина кости, - сообщает он мне.