Дикая Африка, стр. 39

Глава XII

В Германской Восточной Африке

В Каронге мы задержались на неделю. отдыхая перед вылазкой в глубь Германской Восточной Африки. Заказанное в Лондоне снаряжение еще не прибыло, но нас выручил Росс, вызвавшийся быть нашим уполномоченным агентом. С благодарностью переложив на него все заботы, связанные с перепиской и получением грузов, восемнадцатого января мы простились с друзьями и выступили из Каронги.

Пальмеру хотелось развлечь нас зрелищем туземной охоты на бегемотов, но это не удалось по очень своеобразной причине. Дело в том, что люди племени ванконде, живущие на берегах озера Ньяса, отличаются – даже от всех других племен – совершенно несравненной, непобедимой ленью. Ни уговоры, ни плата не в состоянии заставить ванконде заняться чем-либо, кроме того, чего им хочется в данную минуту. Носильщики из этого племени, нанятые неопытным путешественником, очень быстро доводят его до исступления и умопомешательства – выедь помимо феноменальной лени, они просто не умеют ходить. Это следует понимать буквально: подобно многим приморским жителям, люди ванконде передвигаются в основном по воде, на каноэ, и пешая ходьба для них – дело непривычное и утомительно. Впрочем, лень и сибаритские наклонности ванконде легко объяснимы. Они живут в благодатном краю с очень плодородной землей и сравнительно мягким климатом. Не требующие ухода банановые рощи окружают каждую деревню; на прибрежных холмах пасутся стада коров. Здесь не нужно ни сеять, ни жать, чтобы добыть пропитание – все само валится в рот. К тому же основная (и любимая) пище ванконде – бананы и молоко. Будучи вынужденными изменить рацион, они быстро слабеют и даже заболевают.

Как и масхукулумбве, ванконде предпочитают не пользоваться никакой одеждой. Обнаженными ходят дети и взрослые, мужчины и женщины. Но надо сказать, что селения их выглядят опрятными и ухоженными.

Страна вокруг богата дичью, но ванконде охотятся только на бегемотов – это позволяет добыть много мяса при сравнительно небольшой затрате сил и времени. Охота происходит следующим образом.

Несколько лодок, в каждой из которых по пять-шесть человек, осторожно подплывают к стаду. Бегемоты чаще всего собираются на отмелях или в теплой воде маленьких бухт. Приблизившись, охотники поднимают шум – кричат, бьют в барабаны, хлопают по воде. Испуганные животные ныряют в озеро и кидаются в рассыпную. Этого и добиваются люди – ведь атаковать бегемотов, пока они вместе, очень опасно. Наметив одного, лодки бросаются в погоню. Теперь на носу каждого каноэ стоит кто-нибудь из охотников, вооруженный гарпуном, вроде тех, что применяются на китобойных судах, с привязанной к древку прочной веревкой. когда бегемот оказывается в трех-четырех метрах, в него летят гарпуны. Несчастный зверь мечется, волоча за собой лодки, но скоро ослабевает от потери крови, и его добивают длинными тяжелыми копьями. Затем добычу буксируют к берегу и разделывают. теперь все селение – несколько сотен человек – пару дней будет объедаться мясом.

Сами бегемоты почти никогда не нападают на людей, но, будучи ранеными, способны к яростной обороне. Я видел лодки, выглядевшие так, словно часть их трехсантиметрового борта грубо вырублена большим топором. Нередко такие же провалы зияли в днищах, толщина которых вдвое больше. Это следы огромных передних зубов и могучих челюстей бегемота. Но на руку охотникам играет то обстоятельство, что зверь, потопив каноэ, обычно не обращает внимания на барахтающихся в воде людей. Видимо, в его мозгу не укладывается мысль, что столь мелкие существа сумели причинить ему вред, и он рассматривает в качестве достойного противника только лодку. Бесспорно, такая охота была бы интересным и волнующим зрелищем, но увы! Как раз во время нашего пребывания в Каронге ванконде не имели желания охотиться на бегемотов, и все старания резидента остались безрезультатными.

Впадающая в озера река Зонгве образует естественную границу между Германской Восточной Африкой и британским Ньясалендом. Здесь еще сохранилось здание поста Зонгве, необитаемое уже несколько лет. Мы остановились на ночлег рядом с ним. Ночевать внутри было бы слишком рискованно, и мы предпочли, несмотря на дождливый сезон, провести ночь под открытым небом. дело в том, что в тростниковых крышах покинутых домов, как правило, обитают целые полчища знаменитых «папази» – клещей, чей укус вызывает перемежающуюся лихорадку. симптомы этой болезни похожи на малярию, но хинин и другие лекарства бессильны против нее. Однажды попав в кровь, возбудитель болезни живет годами, и человек, подхвативший перемежающуюся лихорадку, время от времени валится в очередном приступе, причем каждый последующий тяжелее предыдущего. Хуже всего, что болезнь дает осложнения, поражающие различные органы: такова, например, «танганьикская слепота» – потеря зрения, вызванная перемежающейся лихорадкой.

Наша предосторожность была вполне оправданна. Вечером, зайдя осмотреть станцию, при свете карманного фонаря я сам увидел множество клещей. Эти мерзкие безглазые твари, похожие на клопов, активизируются с наступлением темноты и выползают в поисках добычи.

Мы провели трудную ночь – весь день шел дождь, и негде было набрать сухой травы для постелей. Поднявшись с восходом, мы простились с «постом клещей» и к десяти часам уже подходили к Муэйя, не встретив по дороге никого, кроме нескольких бегемотов.

Муэйя – типичная восточноафриканская деревушка, населенная неграми и арабами. Течение жизни определяют базар и мечеть. Не успев толком осмотреться, мы угодили в лапы местной администрации, и хотя приняли нас довольно любезно, здесь в полной мере проявился немецкий бюрократизм. Все было обставлено серьезно и внушительно. По песчаной улице перед зданием инспекции расхаживал чернокожий полицейский: красный шарф свидетельствовал о его высоком звании. Наши ружья и боеприпасы торжественно опечатали и отправили в Нойлангенбург, административный центр округа – там, после уплаты въездной пошлины, выдавались разрешения на охоту.

Решив дать отдых ногам, мы купили у одного сомалийца пару мулов. Эти белые мулы выглядели весьма почтенными животными, и с их морд не сходило выражение грустной покорности. Но сколько внутреннего жара скрывалось под их флегматичной внешностью! Они отстаивали свои убеждения с упорством средневековых еретиков. Мул Хэмминга отличался особенным злонравием. Временами, без всяких видимых причин, он неожиданно останавливался как вкопанный; седло съезжало ему на шею, и мой друг летел на землю. И все время, пока он сидел в траве, потирая ушибы и изрыгая проклятия, мул смотрел на него с тем же смиренно-скорбным выражением. Моя скотина была немногим лучше, но все же я был рад, что приобрел ее – сказывалась привитая с юности любовь к седлу. Как всякий кавалерист, я считаю, что лучше плохо ездить, чем хорошо ходить.

От Муэйя до Нойлангенбурга проложено отличное шоссе. Единственную трудность представляла переправа всего каравана через Мпаку – строительство моста, уже поглотившее огромные средства, еще не завершилось, а ежегодные наводнения успешно сводили на нет усилия рабочих и инженеров.

На следующее утро мы были в Нойлангенбурге, где нас радушно принял начальник округа.

Город расположен довольно высоко, и по ночам мы с непривычки мерзли. В остальном он не представляет ничего примечательного. Неприятной чертой, бросавшейся в глаза, являлся принцип расовой обособленности – деление на черных и белых пронизывало все сферы жизни. Мне, проведшему пять лет в африканском буше, было трудновато привыкнуть к этому, а также к духу наживы, сильно заметному в речах и поведении белых жителей города.

Накануне нашего прибытия на площади состоялась публичная казнь. Осужденного повесили за убийство. Я не любитель подобных зрелищ, но надо признать, что они производят, в общем, благотворное действие на туземцев и способствует установлению более мирной и спокойной жизни в сельских районах. Все смертные приговоры вступают в силу лишь после утверждения губернатором в Дар-эс-Саламе.