Распутник, стр. 30

Г-жа Тербуш, Дидро.

Дидро. Так, стало быть, вы — мошенник?

Г-жа Тербуш с некоторой гордостью поднимает голову.

Г-жа Тербуш. Будьте уж так любезны — говорить обо мне в женском роде. Скажите лучше: «мошенница».

Дидро (мрачен до черноты). В женском роде правильнее сказать: «дрянь».

Г-жа Тербуш хохочет, она в восторге.

Г-жа Тербуш. Дрянь! Ах, как же это замечательно — прекратить играть! (Внезапно, очень прямо.) Шлюха, лгунья, сводня, воровка — вот они, мои настоящие наряды! Я вхожу к людям лишь затем, чтобы потом уйти с их добром, живопись служит мне предлогом, чтобы подобраться к драгоценностям, столовому серебру, шкатулкам — ко всему, что можно унести.

Дидро (злобно). Но хоть рисовать-то вы умеете?

Г-жа Тербуш. Я делаю наброски. Мне редко приходится заканчивать картину. Особенно лицо… Люди так увлечены собою, что перспектива позировать для потомства заглушает в них всякую осторожность. Мне удается обчистить их во время первых же сеансов, и картина остается неоконченной.

Дидро. Почему же никто никогда об этом не говорит?

Г-жа Тербуш. Никто не желает прослыть дураком. К тому же я часто меняю страны.

Дидро. Я всегда испытывал недоверие к людям, которые говорят на нескольких языках.

Г-жа Тербуш. И вы совершенно правы, таким людям наверняка есть что скрывать.

Пауза .

Дидро. А что же маленькая Гольбах?

Г-жа Тербуш. Мне была нужна сообщница. Чтобы отвлекать вас, в то время как я выставляла картины в окно, а потом дать мне предлог уйти. Правда, наша маленькая ссора была неплохо сымпровизирована? (Смеется.) Эти юные девицы пребывают в такой горячке от отсутствия мужчины, что из них ничего не стоит сделать союзниц. Достаточно немножко им польстить, подарить им немного внимания, шепнуть на ушко пару пустячков… В несколько дней я стала ей названой матерью в спальне, я пообещала обучить ее искусству быть совершенной женщиной, властвовать над мужчинами. (Пауза.) Я даже начала посвящать ее в таинства любви. Дидро (ошарашен). Вы?!

Г-жа Тербуш. О, ничего особенного, незначительные ласки, несколько разнообразных поцелуев, география мест, в которых сосредоточено ее наслаждение, — что еще можно успеть за несколько ночей? При этом я, разумеется, говорила с нею о самцах. Она настолько экзальтирована, что, кажется, даже не сообразила, чем это я с ней занимаюсь.

Дидро. Вам, что же, по вкусу юные девушки? Г-жа Тербуш. Нет, мне была нужна сообщница.

Дидро. Вы извращенка.

Г-жа Тербуш. Я добиваюсь того, что мне надо. (Пауза.) Я с ней неплохо позабавилась. Я гадала ей по руке и предсказала, что ей суждено узнать любовь только с обрезанным мужчиной. Дидро. С обрезанным?

Г-жа Тербуш (со смехом). Да. И она мне поверила. Теперь ей придется ждать турка или еврея.

Дидро. Это жестоко. Барон Гольбах не якшается с турками и, по причинам довольно нелепым, избегает евреев.

Г-жа Тербуш. Так я и полагала. Мое предсказание будет горячить малышку еще довольно долго.

Дидро. Вам нравится причинять зло!

Г-жа Тербуш (просто). Очень.

Дидро. А мне это не нравится.

Г-жа Тербуш. Особенно — мужчинам.

Дидро подходит к ней, слегка рассерженный.

Дидро. Вы смеялись надо мною целый день. Вы вовсе не собирались писать мой портрет, вы украли у меня картины, вы подослали ко мне эту девчонку, чтобы орудовать без помех, и, естественно, ни вы, ни она всерьез не помышляли о том, чтобы провести со мною несколько приятных минут.

Г-жа Тербуш. Почем знать? Превосходство женщины над мужчиной в том, что никогда нельзя знать, хочет ли она (Мерят друг друга взглядом.) Женщины выше мужчин, они загадочней, они в меньшей степени животные. Наше тело предрасположено к тайне.

Дидро. Скажите лучше: ко лжи! Когда вы только что млели в моих объятиях, вы не были искренни!

Г-жа Тербуш. А вы были искренни?

Дидро. Разумеется!

Г-жа Тербуш. Ас малышкой Гольбах?

Дидро. Тоже.

Г-жа Тербуш (с иронией). Ваша искренность просто неисчерпаема.

Дидро. Она у меня не одна, их много, и они не всегда совпадают друг с другом, вот и все! Но я никогда не играю людьми!

Г-жа Тербуш хохочет. Пауза.

Г-жа Тербуш (весело). Я сейчас плутовала… вполне искренне.

Дидро (в ярости). Ах, бросьте!

Г-жа Тербуш (мягче). Нет, правда. Мне в самом деле хотелось.

Дидро (удивленно, с некоторым облегчением). Честно?

Г-жа Тербуш (живо). Честно. Мне хотелось довести вас до изнеможения, истощить вас в наслаждении, оглушить, погрузить вас в сон, — короче, мне хотелось, чтобы вы умерли в моих объятиях.

Дидро. Вы сумасшедшая!

Г-жа Тербуш. Отношения полов — это война. Утром, перед зеркалом, я взбиваю прическу, румянюсь, крашусь, кокетничаю: я готовлюсь к штурму; гребни, парики, пудра, мушки, румяна — все это служит мне оружием; я завязываю шнурки корсажа, оставляя грудь открытой, надеваю прозрачные чулки и кружевное белье, как солдат натягивает свой мундир, и иду в атаку. Я должна нравиться. Этого вам, мужчинам, не понять… Для вас нравиться — это лишь приступочка, чтобы поудобнее забраться в постель, лишь средство добиться своего. Для нас, женщин, нравиться — это уже цель, это победа сама по себе. Привлечь, соблазнить… я хочу, чтобы власть моя была безраздельной, я хочу властвовать над всеми мужчинами, не давать им передышки ни на мгновение, соблазнять, соблазнять до полного утоления жажды, соблазнять уже безо всякой жажды… Я возбуждаю в них желание, и они теснятся вокруг меня, полагая, что просят нечто такое, в чем я могу им отказать. И когда им кажется, что они добились своего, прижимая меня к себе, обнаженную, — вот тут-то я и довершаю свою победу. Я внушаю ему, мужчине, что я — его вещь, что я ему принадлежу, что я отдаю ему свое тело, как трофей, но на самом деле я лишь довожу его до изнеможения… Хорош победитель, нечего сказать, засыпающий в моих объятиях с колотящимся сердцем и замызганным хвостом, опавшим после своего жалкого наслаждения! Нет, мое наслаждение в другом, оно здесь, всемогущее, долгое, при виде этого большого обессиленного тела, счастливого и изнуренного, которое не понимает ничего, которое сейчас целиком и полностью в моей власти! Вы сильны, у вас есть власть? Как же, как же! Я превращаю все это в прах, я возвращаю вас на исходную точку, назад, передо мною вы остаетесь нагими, обессиленными, беззащитными, словно новорожденные, — этакие толстозадые младенцы, затерянные между женских ляжек! Мое сладострастие в том, что я могла бы пойти еще дальше: я лишила мужчину его силы, его спермы, я могла бы его убить — достаточно лишь посильнее сдавить пальцами его горло… или провести лезвием по жилке, которая бьется… Да, убить здесь, сейчас, когда он этого вовсе не ждет. Видите, мой друг, какова бывает любовь: на волосок от смерти, и счастье — перерезать этот волосок. Вас не взять силой, господа, — что ж, тогда вам лгут. Вам лгут, испуская вопли наслаждения, вам лгут, притворяясь, что принимают ваше желание, тогда как на самом деле считают за честь вызвать его у вас. Вы считаете себя господами, но господин становится рабом своей рабы. Я не знаю другого наслаждения, кроме как лгать, притворяться, хитрить, предавать. Да, лгать, лгать постоянно, избегая вашей власти при помощи уловок и хитрости, — вот все, чего желает женщина достойная, умная, которой нечего стыдиться; вот прекрасная участь женщины — стать истинной дрянью, великой, дрянью во славе, которая подавляет мужчин своим могуществом и заставляет их искупать это проклятие — родиться женщиной!