Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник), стр. 83
Вскоре раздался выстрел. Побежав в направлении, в котором он послышался, мы издали увидели, что Рюб убил в прерии какого-то зверя и сдирает с него шкуру. Второго выстрела не последовало, значит, старый охотник не нуждался в нашей помощи, и мы снова принялись удить рыбу, тем более что заметили в реке много серебрянки, которой нам захотелось наловить к обеду.
Но вдруг послышался странный треск, наши лошади испуганно заржали, и мы в ужасе увидели, что прерия горит! Должно быть, искры от выстрела упали на сухие стебли и зажгли их.
Лично нам нечего было бояться: там, где мы стояли, не было сухих веток. Зато трава росла настолько короткая, что если б она даже и загорелась, мы легко могли бы укрыться в воде или ускакать. Но нас очень тревожил Рюб, положение которого было действительно опасно. В особенности если он был там, где мы его только что видели, да еще пешим.
Мы взбежали на небольшую горку, чтобы лучше видеть. Огонь со свистом и треском быстро распространялся по прерии. Наш друг продолжал находиться на прежнем месте. Мысль, что он может сгореть, приводила нас в ужас.
Мы понимали, что на его спасение нет никакой надежды: старый охотник обречен…
Стена пламени с необыкновенной быстротой приближалась к Рюбу. «Сейчас наступит конец…» – с ужасом думали мы, напряженно следя за движением огромной стены огня. Мы оцепенели и онемели от ужаса.
Выражение лица Гарея было прямо-таки страшным. На его глазах показались слезы, он прерывисто дышал, ожидая каждую минуту услышать предсмертный крик своего друга.
Однако крика мы не услышали. Вероятно, он был заглушен треском и свистом пламени. Но тем не менее сознавали, что все кончено: Рюб сгорел заживо! Огненные языки пронеслись над тем местом, где свежевал тушу буйвола Рюб, и мы из-за дыма ничего не могли разглядеть.
Гарей, осознав, что его друг погиб, горько зарыдал. Мое горе было, разумеется, не так глубоко, но и мне тоже было очень жаль беднягу.
Через некоторое время Гарей, подавляя рыдания, обратился ко мне со словами:
– Что же плакать! Лучше пойдем и похороним его кости!
Вскочив на коней, мы поехали по выжженной прерии. Дым разъедал нам глаза, и мы с трудом пробирались вперед.
Приблизившись к тому месту, где погиб Рюб, мы увидели лежавшую на земле темную массу, но она была гораздо больше тела человека. Это оказался буйвол, вероятно убитый Рюбом.
Шкура на спине была распорота и висела по обе стороны мясом вверх, закрывая нижнюю часть туловища. Верхняя же часть его совершенно обгорела.
Но где же сам Рюб? Предположить, что он ускакал вперед или что его кости превратились в пепел, было невозможно.
Дым рассеялся. Вся прерия открылась перед нами, но ни Рюба, ни его костей нигде не было видно.
В недоумении мы стояли возле туши буйвола.
Вдруг будто из-под земли раздался голос старика-охотника:
– Да помогите же мне выйти! Мне надоело в животе буйвола сидеть!
При этих словах шкура приподнялась, а из-под нее показалось лицо Рюба. У него был такой забавный вид, что мы оба не могли удержаться от смеха.
Соскочив с коней, мы вытащили Рюба за руки из его оригинального убежища, продолжая хохотать.
Старик вначале прикинулся обиженным, но потом добродушно заметил, что человеку, около сорока лет охотящемуся в прериях, глупо погибнуть от какой-то искры.
С этими словами Рюб совершенно спокойно принялся разделывать буйвола. Мы с Гареем помогли ему и вскоре перевезли всю нашу ценную добычу на свою стоянку.
Глава XII
Герильяс
После хорошего завтрака мы снова двинулись в путь по направлению едва видневшейся невысокой горы, за которой находилось наше село. Меня давно интересовала эта оригинальная возвышенность, и я несколько раз собирался ее исследовать, но все как-то не удавалось.
Такие одинокие возвышенности имеют обыкновенно вид купола, конуса или представляют ряд уступов; но гора, которая была перед нами, напоминала огромный плоский ящик.
Когда мы приблизились к горе, я увидел, что верхушка ее покрыта деревьями, а склоны сложены мелом и белым кварцем.
Подобные горы часто встречаются на американских плоскогорьях, где они известны под названием «месы».
Когда мы были приблизительно на расстоянии одной мили от подошвы горы, я стал рассматривать ее растительность. Здесь росли во всей красе и красный кедр, и юкки, и алоэ, и кактусы.
Мои охотники, очевидно, мало интересовались тропической растительностью. Они все время переговаривались между собой.
Вдруг будто из-под земли раздался голос старика-охотника:
– Индейцы!
– Индейцы? Где?
Я посмотрел в ту сторону, куда был обращен взгляд Гарея, и действительно увидел всадников, выезжавших из-за месы и направляющихся в долину.
Мы остановились. Двенадцать всадников отделились от общей группы и поскакали в нашу сторону.
На таком большом расстоянии трудно было разглядеть, кто это был: белые или индейцы.
– Если это команчи, – заметил Рюб, – то нам придется вступить с ними в бой.
Воинственное племя команчей занимает западную часть Техаса от Рио-Гранде до Арканзаса. Оно с давних пор враждовало с техасскими поселенцами, нападало на них, грабило и увозило женщин. Взаимная враждебность дошла до того, что при встрече двух людей в прерии цвет кожи решал, враги они между собой или нет.
Вражда еще больше обострилась, когда отряд команчей предложил командующему американской армией свои услуги, сказав:
– Позвольте нам сражаться вместе с вами. Мы ничего не имеем против вас и воюем только против мексиканцев, отнявших нашу родину.
Это предложение было отвергнуто, из-за чего потом возникла трехсторонняя война, о которой и идет сейчас речь.
Итак, если перед нами команчи, нам предстоит неизбежный бой.
Поспешно соскочив на землю, мы, укрывшись за лошадьми, приготовились к встрече с противником.
Всадники приближались к нам по два в ряд. Следовательно, это были не индейцы: они никогда не выстраиваются в два ряда.
Через минуту у меня мелькнула мысль, что это мои солдаты, так как мы обыкновенно строимся по двое. Но у этих всадников были копья, которых у нас нет.
Все трое пришли к убеждению, что перед нами или враждебные нам мексиканцы, или шайка разбойников, что почти одно и то же.
Всадники, все время ехавшие нам навстречу, вдруг повернули к западу, как будто намереваясь обойти нас с тыла.
По мере приближения этого загадочного отряда нам стало ясно, что это не регулярное войско, а герильяс или сальтеадоры.
Описав вокруг нас полукруг, отряд вдруг остановился, повернувшись к нам лицом. Это была очень хитрая уловка. Солнце, находившееся теперь позади них, не могло мешать им, тогда как нам оно светило прямо в глаза, что сильно затрудняет прицел.
Неприятель стал заряжать ружья, готовясь к нападению.
Нам оставалось только биться насмерть или сдаваться. На последнее никто из нас не был согласен. Мы никогда бы не решились на это. Лучше пусть они убьют нас в бою, чем расстреляют или повесят потом, как собак.
Правда, враг превосходил нас количеством, но зато мы были прекрасно вооружены и стреляли без промаха.
Это соображение и спокойствие моих друзей сильно подбодрило меня.
Перед линией наших врагов гарцевал какой-то человек, громко говоря и оживленно жестикулируя. Ему отвечали криками «Вива!», но отряд их по-прежнему стоял неподвижно.
Мы же тем временем связали наших лошадей (Гарей успел уже объездить белого коня) в виде четырехугольника, в котором и поместились, как за баррикадой. Из-за лошадей виднелись только наши ноги и головы. Таким образом ожидали мы нападения врага.
Вот вновь раздались крики «Вива!», и неприятель двинулся вперед. Мы были готовы встретить врага, но они, приблизившись на триста ярдов, остановились.
– Трусы! – закричал Рюб. – Что вам нужно? Почему вы остановились?
– Мы друзья, – последовал ответ.
– Друзья! – воскликнул охотник. – Хороши друзья, нечего сказать!