Потерять и найти, стр. 4

Похороны устроил их сын, в то время как сам Карл заново учился жить: подниматься с кровати, чистить зубы, причесываться, есть.

Похороны были длинными, медленными, монотонными. Перед началом службы его бесконечно долго обнимали те, чьих имен он никак не мог вспомнить. Он старался не соприкасаться с ними щеками. Ох, как же непривычно обнимать кого-то, кроме собственной жены!

Карл сидел в первом ряду и, затаив дыхание, смотрел на гроб, на крышке которого раскинулась целая цветочная клумба.

Как же странно дышать, пока она не дышит! Казалось, гроб вот-вот откроется, цветы полетят во все стороны, и Еви выскочит наружу с криком: «Сюрприз!»

– Я не буду сердиться, если ты меня разыгрываешь, – прошептал Карл.

Он хорошо помнил траурную речь единственной еще живой подруги Еви со старой работы. Один за другим все их друзья умирали, будто на войне: падали замертво в магазинах и парках, угасали в больницах и домах престарелых – но эта женщина умирать не собиралась, о нет. Она стояла у микрофона, живее всех живых, а Карл в это время думал: «Чтоб ты сдохла».

Он шагнул к гробу, обхватил руками крышку и промолвил:

– Еви.

Люди вокруг шептались, но голоса их звучали где-то очень далеко. Он уткнулся лицом в сосновую крышку. Закрыл глаза. Сделал вдох.

– Еви, – прошептал он вновь, касаясь губами дерева.

Карл хотел убедиться, что она там. Схватился за крышку, откинул ее…

…И вот она – несомненно мертвая, с чужим, будто каменным лицом. Он вцепился в стенку гроба, не в силах ее отпустить. Ни коснувшийся его локтя священник, ни ворвавшийся в церковь ветер не смогли заставить Карла это сделать. И даже когда крышка гроба картинно захлопнулась и с силой ударила его по пальцам, он не пошевелился. Даже не почувствовал боли, потому что с болью уже давно был неразлучен.

Карл хотел напечатать это, но кто-то схватил его за руки, пытаясь остановить кровь, а потому он прокричал рвущиеся наружу слова:

– Я РЯДОМ, ЕВИ. Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ.

Милли Бёрд

– У вас не хватает половинок у пальцев, – заметила Милли, когда они вышли из кафе.

Она взяла Карла за руку.

– Да, – ответил он, постукивая пальцами по ее ладошке. – Не хватает.

Рот его выпрямился в линию, как выпрямляется у взрослых, которые ну никак не хотят что-то рассказывать. Милли решила на время оставить вопросы и отложила их на полку «Спросить потом».

Держа Карла за руку, она погладила его пальцы-коротышки. Может, он так любил грызть ногти, что отгрыз себе и пальцы? Может, их ему откусило семейство мышат? Или он кого-то рассердил, и их отрубили? Мама однажды пригрозила Милли, что так и поступит, если она не перестанет стучать по тарелке во время «Танцев со звездами».

– Сейчас оторву, слышишь? – сказала мама, не поворачивая головы. – Не шути со мной.

Милли не шутила (даже не пыталась!) и уселась себе на руки, чтоб и они без ее ведома ни с кем не шутили.

Милли привела Карла к Трусищам для Огромных Тетенек, отпустила его руку и забралась под вешалки. Затем отодвинула трусищи на одну сторону и поглядела на старика.

– Что ты там делаешь, Просто Милли? – спросил он.

– Я же сказала, – открывая банку, вздохнула Милли.

Она вынула из рюкзака Похоронный пенал, достала свечи и спички и положила на пол. Потом посмотрела на них и спустя мгновение отдала Карлу.

– Зажжете?.. Пожалуйста.

Он огляделся.

– А стоит тут пожары устраивать?

– Да.

Карл на секунду задумался и кивнул. Милли схватилась за живот, глядя, как разгорается фитиль. Она сжала зубы и попыталась не думать о кануне Первого дня ожидания. То воспоминание она отложила в самую глубину своей головы, где всегда все забывается.

Милли отдала банку Карлу.

– Сюда, пожалуйста.

Карл осторожно опустил свечу на дно. Тогда Милли подвесила банку к стойке, и муха заболталась между трусищами.

– Вы должны что-то сказать, – пояснила Милли.

– Я? – ткнул в себя пальцем Карл.

– Да, вы, – подтвердила Милли и тоже ткнула в него пальцем. – Это вы сделали. Вы сделали Мертвое Создание. Вам его не жалко?

Голова Милли будто сорвалась с плеч и улетела совсем далеко. Вот ее папа давит паука ботинком. А ему этого паука не жалко?..

– Конечно, жалко, – ответил Карл, уперев руки в боки. – Конечно, жалко. Но это муха.

– Да, – кивнула Милли. – Это и вправду муха.

Карл посмотрел на нее сверху вниз. Милли посмотрела на него снизу вверх. Карл вздохнул.

– А что мне сказать?

– А что бы вы хотели услышать у себя на похоронах?

Карл уставился в пол.

– Вряд ли кто-нибудь захочет про меня говорить.

– Ну, – Милли скрестила руки на груди, – скажите хоть что-то.

– Откуда ты столько всего об этом знаешь? – спросил Карл.

– А как же вы столько всего не знаете? – ответила она.

Вот что Милли знает о мире наверняка

Люди знают кучу всего о своем рождении, но совсем ничего не знают о смерти, и Милли это всегда удивляло.

В школьных книжках есть картинки с тетеньками, у которых прозрачные животы. Милли всегда хотелось подойти к настоящей беременной тетеньке, заглянуть к ней под майку и узнать, так оно или нет.

«Наверное, так, – думала она. – Сквозь такое окошко малыш заранее увидит мир, в котором будет жить, как будто поглядит на берег из стеклянного корабля. А то вот было бы страшно – рождаться и не знать, что тебя ждет!»

Милли видела и другие книжки – в них нарисованный дяденька так любит нарисованную тетеньку, что дарит ей рыбку, а эта рыбка забирается в тетеньку и откладывает в ней яйца. А потом эти яйца становятся малышами. Человеческими, конечно. Милли знала, что дети вылезают оттуда, откуда тетеньки писают, но картинок не видела. Поэтому, плавая в океане, она всегда следила за рыбками.

На.

Всякий.

Пожарный.

Взрослые хотят, чтобы она знала о рождении, поэтому и дают ей такие книжки. Но никто никогда не давал ей книг о Мертвых. В чем же дело?

– Ладно, – начал Карл. – Эту муху любили все, и никто не забудет… – Он прочистил горло. – Боже, храни великодушную нашу королеву… – запел он так тихо, что Милли едва различала слова.

– Громче, – велела она.

Он послушался.

– Да здравствует благородная наша королева! Боже, храни королеву…

Пока он пел, Милли глядела между трусищами на проходящие мимо ноги. Какие-то ускоряли шаг, какие-то, наоборот, замедляли. Одна пара туфель совсем остановилась.

– Дай ей побед, – распевал во все горло Карл, и ямочки у него на щеках снова ожили, – счастья и славы, и царствия долгого над нами! – Карл торжественно поднял руки вверх, печатая пальцами в воздухе. – Боже, спаси королеву! – Он поклонился.

Туфли, черные и неуклюжие, по-прежнему стояли неподалеку. Одна нога постукивала по полу. Милли прижала колени к груди.

– Вы закончили, сэр? – раздался женский голос.

Карл посмотрел в сторону туфель. Его глаза расширились.

– Да, спасибо, сэр. То есть леди! То есть мэ-эм.

Тут Карла схватили чьи-то руки и потащили по коридору, а тетенька произнесла:

– Пойдемте!

Карл сказал:

– Извините, сэр! То есть мэ-эм. Мэ-эм! Простите, пожалуйста, я не хотел вас так называть. Я вовсе не имел в виду, что вы мужеподобны!..

Милли прижалась к стойке.

– Вы очень женственная, – продолжал Карл, – честное слово!..

А потом он снова принялся рассыпаться в извинениях, и скоро голос его совсем стих.

– Что за шумиха? – спросила тетенька, которая стояла неподалеку.

«Шумиха», – беззвучно произнесла Милли, складывая все свои Похоронные принадлежности обратно в рюкзак. Она обняла его, свернулась клубочком, как делают малыши в животах у мам, и прижалась щекой к холодному металлу стойки. Вверху банка с мухой покачивалась от порывов воображаемого ветра, а огонек свечки рисовал и стирал в воздухе следы.