Международное тайное правительство, стр. 56

Масонство. — Дело Дрейфуса

I. Свирепая политика Англии в течение лишь четырёх последних столетий превратила эту страну из двух небольших островов с несколькими миллионами жителей во владычицу морей и вершительницу судеб остального мира, в государство необъятное, где, по гордому заявлению одного из великобританских министров, барабан бьёт во все часы дня и под всеми широтами!… Тогда как ещё в XVI столетии английский военный флот уступал голландскому в той же степени, в какой наш, русский флот (до войны с Японией, разумеется,) был меньше современного английского, уже с начала XIX столетия эскадры Великобритании сильнее, а теперь и гораздо сильнее соединённых флотов двух любых иностранных держав. На английском языке говорят, в настоящее время, более 350.000.000 человек, а рост английской торговли развивается с такой быстротой, что тогда как даже в 1874 году её оборот едва достигал двенадцати, сейчас он превышает двадцать миллиардов франков в год, т. е. равняется четырежды повторённой, колоссальной и беспримерной — в пять миллиардов в — контрибуции, взятой Германией с Франции да ещё один только раз в 1870 году.

Для окончательного господства англо-саксами Европы и Америки осталось превратить и Тихий океан в своё внутреннее море, что и было достигнуто мастерски инсценированной русско-японской войной, увы, надолго ослабившей Россию и подчинившей Японию английскому капиталу.

Но, что всего знаменательнее, такие успехи обыкновенно достигаются британской дипломатией без пролития британской крови, даже без военных расходов. За Англию терпят унизительные финансовые невзгоды и льют потоками свою кровь другие народы, она же только пожинает плоды ею же посеянной ненависти, приобретая удобные гавани и сосредотачивая в своих руках долговые обязательства воюющих. В результате весь мир по государственным долгам, акциям и облигациям различных, нередко дутых или бессмысленных предприятий уплачивает сынам туманного Альбиона мирную контрибуцию и те же пять миллиардов франков ежегодно.

Распоряжение громадными денежными средствами даёт английскому правительству, которое справедливо называют правительством банкиров, громадное влияние во внешних и внутренних делах других государств, поскольку не одни внешние войны и внутренние перевороты, а и “мирное” направление общественной мысли путём еврейской печати требуют денег и легко обеспечивают преобладающее влияние тому, кто умеет их дать на определённых условиях и на достижение целей, входящих в расчёты кредитора. Этим влиянием денег объясняется наглое поведение британской дипломатии и бесцеремонный тон “английской” прессы, прекрасно сознающих, что сила не в праве и не в аргументах. Этим же объясняется и раболепное подчинение дипломатии, равно как прессы других стран самым вероломным требованиям и толкованиям “английских авторитетов”.

Вся внешняя политика Англии представляет ряд вопиющих нарушений международного права, что вовсе не мешает, однако, той же Англии в большинстве случаев являться и авторитетной толковательницей означенного права.

Войны ведутся англичанами исключительно разбойничьи, против слабых и беззащитных, да ещё с неслыханным варварством и нарушением всяческих конвенций. Не взирая на это, голос Великобритании признаётся решающим и в вопросах гуманности.

“Владычица морей” вносит войну или смуту во всякую страну, с которой приходит в соприкосновение. Тем не менее, английские советники доныне высоко ценимы при иностранных дворах, а сверженные благодаря им монархи уходят кончать бесславный остаток своих дней в ту же самую Англию, которой они служили и которая погубила их… “Виноград не растет у нас, — говорят англичане, — но мы пьём вина всех нации”.

Англия живёт торгашеством и промышленной эксплуатацией других народов. Она одна ежегодно производит столько мануфактурных изделий, что при экономии их десять раз хватило бы на все пять частей света. Отсюда, всякий чуждый фабрикант или заводчик — её враг. Поэтому для неё безусловно необходимо создавать затруднения и препятствия к развитию производства в других странах, в особенности же, мешать иностранной мануфактурной промышленности, так как всякий прогресс этого рода грозит лишить её монополии и готовит ей соперничество не на жизнь, а на смерть.

«В Европе есть нация, — говорил ещё пятьдесят лет назад испанский писатель Бальмес, — крайне опасная своей огромною силой и обладающая на всём пространстве земного шара могущественными средствами, которыми она, вдобавок, пользуется с изумительною ловкостью и коварством.

Раньше других пережив в новейшие времена все степени религиозных и политических революций, эта жестокая нация имела возможность изучить страсти в их наибольшем напряжении и преступление во всех его видах. Мотивы, движущие политическими и вероисповедальными смутами ей достаточно известны. Теперь она уже не даст провести себя пустозвонными фразами, которыми в периоды революции прикрываются жадность и месть. Её чувствительность слишком притупилась, чтобы легко было подтасовать у неё волнения, от которых другие страны заливаются кровью и слезами.

Вот почему среди всеобщих раздоров и смятений она умеет сохранять внутренний мир и наслаждаться спокойствием, обеспечивающим её государственный строй, обычаи и богатство, а в особенности — океан, опоясывающий её со всех сторон.

Пользуясь таким положением, эта вероломная нация зорко следит за остальными народами, чтобы по очереди запрягать их в свою колесницу, если у них хватает наивности следовать её голосу.

Она старается, по крайней мере, изобретать преграды их развитию, когда чувство независимости освобождает их из под её влияния”.

Тем временем, как бы для вящего соблазна приятелей, монополия снабжений всего света заставляет притекать в кассы Джон-Буля богатства прямо чудовищные, а они добросовестно пользуются ими, чтобы повсюду содержать на жалованьи междоусобицы и революции. Одним из знаменательных опытов британской политики на этом поприще является так называемая Великая революция во Франции, задуманная и разыгранная главным образом при благосклонном участии английских евреев, а, в особенности, масонов, ещё и поныне действующих “во славу Англии”.

Война питает монополию, а монополия кормит войну.

Пусть только та или другая прекратятся, и колосс великобританского могущества, настоящий золотой колосс на ногах из грязи, рухнет в то же мгновение!

И вот, за меловыми скалами своего змеиного острова сидят они, эти надменные лорды, фабриканты и банкиры туманного Альбиона, всего, быть может, две тысячи семейств, как гнездо коршунов, которых гений зла держит на привязи с обеих сторон человечества, чтобы раздирать его мясо и пить его кровь…

Для утоления наглого чванства этой горсти деспотов и обеспечения им добычи, совершается на земле столько преступлений, столько народов режут друг другу горло. Столько кораблей погибает на море. Десятки миллионов лошадиных сил затрачиваются на одно производство такой отравы, как опиум. В самой же Англии массы людей бродят в рубищах, а ирландец и сакс обречены кидаться на пищу, которой пренебрегают и свиньи!…

Как же наряду с этим не заметить, что по своему хищническому и жестокому характеру англичанин из всех своих пор, так казать, выпотевает евреем! Как удивляться, что с высоты парламентской трибуны Великобритании провозгласив сынов Иуды единственными аристократами мира и его призванными повелителями, иудей д'Израэли, risum teneatis, сперва превратился в вожака консерваторов, т. е. английской родовой и плутократической знати, а затем — и в первого министра той самой надменной страны, которую дерзнул столь предерзостно и тяжко оскорбить?!

Увы, д'Израэли делал своё сатанинское дело, ничтоже сумняшеся. Он ненавидел Россию именно как еврей. На берлинском конгрессе явился мстителем за своих “угнетённых” соплеменников, при благосклонном, правда, участии “честного маклера” Висмарка и полуеврея Ваддигтона, французского посла, в свою очередь сводившего с нами счёты за нашу безрассудную политику в 1870 году. Отказавшись от всех своих успехов в Семилетнюю войну и погубив цвет русских войск под Фридландом, Прейсиш-Эйлау, а в особенности под Аустер-лицом — pour le roi de Prusse, мы, увы, не ограничимся этим. Разрешая той же Пруссии добивать Францию после Меца и Седана, мы сами подготовили себе всё дальнейшее. Неспособность же, чтобы не сказать хуже, дипломатии нашей после турецкой войны 1877/8 годов роковым образом повлекла за собой потерю важных результатов, добытых Румянцевым-Задунайским, Суворовым и Дибичем-Забалканским, значит, и вынужденный компромисс наш с Австрией, т. е. отказ от Константинополя уже навсегда, так и нашу Порт-Артурскую авантюру…