Выбор Наместницы, стр. 71

LIV

Похоже, зимние грозы пристально следили за Соэнной и решили не пропускать ни одного важного события в ее жизни. Роды начались с утра, вскоре после рассвета, и сразу же раздались первые удары грома, а потом засверкали молнии. Слуги торопливо шептали молитвы, храмовая целительница ругала растерявшихся служанок, умудрившихся опрокинуть чан с горячей водой, Иннуон нервно вышагивал по коридору, даже не пытаясь приблизиться к женским покоям, знал, что его и близко не подпустят — таков обычай. Мужчине — без разницы, крестьянин он или герцог — нечего делать подле роженицы. А гроза громыхала за окнами, вспышки молний озаряли витражи, искажая очертания рисунков, и Иннуон впервые подумал, что далеко не всегда роды проходят успешно, даже если женщина молодая и здоровая. Он уже забыл, что брак этот был заключен против его воли, забыл, как всеми силами избегал молодой жены, теперь герцог хотел только одного: чтобы гроза прекратилась, а его позвали в спальню Соэнны и дали взять на руки два пищащих комка в кружевных пеленках. Но гроза и не думала утихать, и никто не звал герцога. Иннуон вернулся в кабинет, упал в кресло, подвинул к себе бутыль с вином и налил очередной, уже четвертый бокал.

А в запретной для герцога Суэрсен спальне обычная для таких событий суматоха постепенно сменилась неким подобием порядка. Вовремя подоспевшая Марион успокоила бормочущих молитвы служанок, в мановение ока нашла чистые простыни, принесла холодный мятный отвар для роженицы. Целительница вздохнула с облегчением: хоть кто-то удержал голову на плечах. Подумаешь, гроза! Но даже она, служительница Эарнира, выросшая в Суреме, далекая от местных суеверий, болезненно морщилась, когда очередной раскат грома ударял в уши. Марион тихо спросила целительницу:

— Может, ставни закрыть?

Но Соэнна не позволила:

— Нет, не надо. Я хочу видеть, так надо, — и снова застонала.

Почему «так надо» — никто не понял, но спорить не стали. Если роженице так легче, то остальные потерпят. Гроза тем временем зависла над замком, казалось, что она пытается взять неприступные стены штурмом: гром тараном колотит в ворота, а молнии горшками с зажигательной смесью разбиваются об оконные стекла. А Соэнна лежала на спине, закрыв глаза, по лицу тек пот, теплый и почему-то сладкий, вспышки молний проникали за закрытые веки, и в разноцветных пятнах она видела все то же лицо из своих снов, но теперь она знала имя — Леар, его звали Леар… или все-таки Элло? А лицо снова и снова распадалось на две части, осыпаясь осколками.

С приближением темноты гроза усилилась, Марион решительно двинулась к ставням, не сомневаясь, что Соэнне сейчас не до окна, когда порыв ветра с силой ударил в оконную раму и стекло, не выдержав удара, высыпалось внутрь комнаты, прямо на нее, затушив свечи, а следом за ветром влетел огненный шар. Закричали до смерти перепуганные служанки, сама Марион застыла, вспомнив, что рассказывали про такой огонь старики: мол, это Аред с солнца в бессильной злобе плюется. Если шевельнешься — огонь в тебя вцепится и спалит дотла, а будешь стоять камнем — не заметит и мимо пролетит. Огненный шар обогнул застывшую на его пути Марион и завис за спиной целительницы, та даже не могла обернуться, чтобы узнать, почему пронзительный визг сменился тишиной, потому что в этот самый миг раздался первый крик младенца, она повернулась, держа окровавленного ребенка на руках, и огненный шар взорвался прямо над нею, на мгновение закрыв женщину с новорожденным завесой пламени. Марион, стряхнув оцепенение, рванулась туда — но огонь бесследно исчез. Целительница едва успела отойти в сторону, чтобы не дать Марион сбить себя с ног:

— Вы что, с ума сошли? Я же могу уронить ребенка!

— О-огг-онь, — заикаясь, пробормотала ошеломленная женщина.

— Какой еще огонь?

— Шар, огненный, прямо на вас был.

— Какой еще шар? — Целительница посмотрела на забившихся в угол служанок, и только сейчас заметила разбитое стекло. — Огневик, что ли? Да, редкость, но пугаться-то чего? Улетел, и слава богам.

— Да не улетел он!

Но никто, кроме Марион, не видел огненной завесы, целительница вообще ничего не заметила, служанки от ужаса зажмурились, а Соэнна стонала в полузабытьи, похоже, даже не поняв, что уже стала матерью. Целительница быстро ощупала живот роженицы: второй близнец обычно рождается вскорости после первого. Быстрые и легкие роды, а говорили — дурная примета, дурная примета. Все бы так рожали! Соэнна вроде бы пришла в себя, попросила показать ребенка, убедилась, что с ним все в порядке, и снова откинулась на подушки. Одна из служанок торопливо выбежала за дверь, сказать герцогу, что его первенец появился на свет, а Марион, обмыв малыша, повязала ему на запястье синюю нитку, чтобы потом не перепутать старшего с младшим.

Гроза стихла в один миг, словно дожидалась, пока наследник герцога Суэрсен издаст первый крик. Перестали сверкать молнии, и оказалось, что уже стемнело, угомонился ветер, наступила тишина, нарушаемая лишь стонами роженицы. Марион хотела закрыть окно хотя бы ставнями, но передумала — ветер наполовину вырвал их из петель, а в натопленной комнате и так было дышать нечем, даже с открытым окном, пусть уж будет, как есть, все равно дело к концу движется. Она смела в кучу осколки, чтобы никто не напоролся, и зашептала молитву Эарнире-Дарительнице, за благополучные роды. И словно сглазила: недаром говорят повивальные бабки: вот как послед отойдет, тогда и время богов благодарить. Второй близнец не торопился последовать за своим братом.

Долгая зимняя ночь перевалила за середину, Соэнна уже не стонала, прочно провалившись в беспамятство, целительница покачала головой:

— Доставать надо, все равно уже мертвый там, еще подождать — и она следом отправится.

Марион возразила:

— Нельзя так, герцога спросить надо.

Целительница только вздохнула, она уже не первый год принимала роды, и знала, что в знатных семьях мужчины обычно предпочитают пожертвовать женой, если есть хоть какая-то надежда спасти ребенка. Отходит потом три месяца в трауре, да снова женится, подумаешь. Когда брак без любви, и потерять не боишься. Но, может быть, герцог все-таки решит поберечь жену, старший-то мальчик крепенький родился…

— Сходите к нему, не служанку же посылать.

Обычно Марион старалась не показываться герцогу на глаза, понимая, что напоминает ему о сестре. Иннуон держался безукоризненно вежливо, но пожилая женщина слишком хорошо знала свою воспитанницу, чтобы не прочитать по лицу ее брата, что он на самом деле чувствует. Будь ее воля — ни за что бы не пошла к герцогу с такой вестью, но больше и впрямь некому, а Соэнна того гляди, умрет, оставит сына сиротой.

Иннуон с нетерпением ждал, когда же, наконец, снова постучат в дверь. Он весьма смутно представлял, как именно женщины производят детей на свет, подозревая, что схожим образом с собаками и лошадьми, потому нетерпение его было радостным, а не тревожным. В затянувшихся родах он не видел ничего страшного, просто хотел поскорее увидеть сыновей. Марион вошла в комнату и стала у порога, не зная, как начать разговор, Иннуон не вытерпел первым:

— Ну, что там? Мальчик? Чего ты молчишь? Неужели девочка? Быть такого не может!

— Никого там, ваше сиятельство. Не разродилась она еще.

— Да сколько же можно!

— Дольше нельзя, целительница вас спросить велела, что делать. Если плод не достать — умрет герцогиня.

— Что значит «плод»? Это она моего сына так называет?

— Он уже мертвый, должно быть, потому и не выходит. Спасать госпожу надо, а то кровью истечет.

— Ерунда! Мне нужен мой сын. Я не для того привез повитуху из Сурема, чтобы она убила моего ребенка.

— Но ваше сиятельство! Герцогиня умирает!

— Не умрет. Я запрещаю делать что-нибудь, что может повредить ребенку. Попробует — шкуру с живой спущу, так и передай!

Марион хотела возразить, но заметила характерную складку между бровей Иннуона — спорить бесполезно. Такой же, как и все мужчины. Им удовольствие, а женщина потом в родах умирает, лишь бы наследника мужу и господину родить. Какая же наместница, должно быть, счастливая! Ни один мужчина в ее жизни не волен. Ничего не оставалось, кроме как вернуться в пропахшую кровью комнату. Еще с порога Марион покачала головой: