Выбор Наместницы, стр. 23

— Тогда садись перед зеркалом, попробую что-нибудь сделать, — и Марион решительно разложила перед собой коробочки с румянами и баночки с пудрой. К тому времени, как нужно было идти в храм, на Ивенну уже можно было смотреть без желания немедленно позвать лекаря.

Квейг же с самого утра был в прекрасном настроении. Мурлыча под нос прилипчивый мотивчик, услышанный в таверне, он вытаскивал из дорожного баула подарки для молодоженов: ожерелье из разноцветного жемчуга для невесты и перчатки из кожи редкостной змеерыбы, обитающей только у берегов Квэ-Эро, для новобрачного. Всю эту неделю он утешал Иннуона, составлял тому компанию на ежедневной охоте, каждый раз промерзая до костей, вечерами отвлекал на себя Соэнну, вызывая недовольные взгляды как родителей невесты, так и матери жениха. Поведение молодого лорда находилось на самой грани допустимого приличиями, но он был готов на все, чтобы хоть немного улучшить настроение своего друга, становившегося все мрачнее по мере приближения рокового дня. Теперь, после свадьбы, Квейг сможет перевести дыхание. Иннуону волей неволей придется провести день со своей женой, не говоря уже о ночи. Хорошо бы герцог оценил многочисленные достоинства супруги и перестал ненавидеть все вокруг. Право же, юноша никак не мог понять, чем вызвано отчаянье друга — будь невеста уродлива или глупа, можно было бы горевать, но девушка отличалась редкостной красотой и была приятной собеседницей. Правда, не тогда, когда разговаривала с женихом — сам вид Иннуона, казалось, лишал ее дара связной речи. Квейг точно бы не отказался от такой невесты — надо приглядеться к ее младшим сестрам в храме, если они не уступают сестре в красоте, можно будет поговорить с отцом о сватовстве. Ох, поговорить с отцом… Квейг представил себе, что его ожидает по возвращении домой, и перспектива провести остаток жизни в заснеженном герцогстве сразу показалась не такой уж и отвратительной. Тем более что море у них только на зиму замерзает. Увы, сразу после свадьбы придется ехать назад. Лорд Эльотоно тяжело вздохнул: генерал Айрэ, налагая очередное взыскание на молодых офицеров, не раз замечал, что быть мужчиной означает отвечать за свои действия. Вернувшись домой, Квейг и узнает на собственной шкуре, стал ли он настоящим мужчиной, а пока что — будем веселиться, праздник все-таки. За три военных года он отстал от танцевальной моды, так что вечером поищет себе наставницу посимпатичнее. Или попросит Ивенну, танцует она замечательно, а Иннуон будет спокоен, что сестра не обделена вниманием. Квейг успел заметить напряжение, повисшее между братом и сестрой, те словно избегали друг друга, но не понимал причины. Брат женится? Так ведь все рано или поздно женятся. В любом случае, да здравствуют танцы!

Вдовствующая герцогиня с раннего утра была на ногах и старалась не выпускать сына из виду. Она все еще не верила, что Иннуон пойдет под венец, она успеет дождаться внуков и умрет со спокойным сердцем, зная, что ее дети преодолели проклятье уз близнецов. Про герцога Маэркона она запретила себе вспоминать. Только бы Иннуон не улизнул прямо из-под венца, она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не заметить опасного блеска в его глазах: герцог что-то задумал. Часы на одной из башен пробили полдень, пришло время отправляться в храм. Герцогиня лично выписала из самого Сурема жрецов и белую ведьму для совершения церемонии, не доверив столь важное действо местным служителям. Всю прошлую неделю слуги чистили и украшали храм, из кухонных труб валили клубы пара, даже дорожки очистили от утоптанного снега, вместо того, чтобы как обычно посыпать песком. Всё, на что падал взыскательный взор вдовствующей герцогини, блистало чистотой, все лица вокруг выражали глубочайшую радость. Все, за исключением ее родного сына, главного виновника торжества. И леди Сибилла знала, что сегодня в храме она увидит еще одно столь же бесстрастное лицо с затаенным отчаяньем во взгляде.

XXII

По всему миру люди испокон веку поклонялись каждому из богов в отдельном храме. Прямого запрета на постройку совместных храмов не было, но никому и в голову не приходило лишить Семерых положенных им отдельных жилищ. Даже в самых бедных деревнях над каждым из семи алтарей ставили отдельный навес. Никому, кроме, конечно же, герцогов Суэрсен. Если в столице герцогства, Солере, они еще следовали традиции и возвели храм для каждого божества, по красоте и роскоши превосходящие даже храмы Сурема, то в своем замке возвели один храм для всех семерых богов сразу, вернее, для четырнадцати, считая женские ипостаси. Храм так и называли, по числу статуй — храм четырнадцати. По преданию, в горной крепости не было места для семи отдельных храмов, простые часовни оскорбляли герцогскую гордыню, а ездить каждый раз столицу, чтобы помолиться не возникало желания. Выбирая между жизнью без молитв и обрядов и нарушением традиции, первый герцог Суэрсен выбрал второе и выписал самых лучших зодчих, скульпторов, живописцев и витражных мастеров со всего света. У них ушло двадцать лет на возведение храма, равного которому не было ни в городах людей, ни даже в белокаменном Филесте, как признавали сами эльфы.

В Суреме до сих пор с неодобрением относились к этой затее, хотя уже и прошло несколько столетий, и герцогине Сибилле стоило больших трудов и денег уговорить столичных жрецов приехать в Суэрсен, чтобы провести службу в необычном храме. Но любой видевший это здание не мог не согласиться, что ради такой красоты стоило нарушить не то что традицию, а даже и закон, и что боги, доведись им увидеть это свое обиталище, не остались бы в обиде. Единственное, что смущало наиболее внимательных посетителей — пространство между последними в ряду статуями бога смерти Келиана и его ипостаси и алтарем Творца — как раз достаточное, чтобы там поместилась еще одна статуя. Впрочем, эту странность можно было списать на просчет зодчего.

Высокие своды сходились в одной точке по центру огромного прямоугольного зала, узкие витражные окна пронизывали серебристо-серый мрамор стен через каждые два шага, и казалось, что во всем замке меньше витражей, чем в одном этом храме. Вся история была выложена разноцветными стеклами в узорчатых рамах: стеклянные боги творили стеклянный мир, стеклянных людей, зверей и эльфов, сражались между собой и с людьми, воздвигали храмы и уходили в кобальтовое небо. А люди оставались на витражах. Возле каждого такого окна можно было провести вечность, но на это никогда не хватало времени. В детстве Ивенна верила, что фигурки на витражах по ночам оживают, ходят друг к другу в гости, и если придти в храм рано утром, когда солнце еще не постучалось первыми лучами в стекло, но небо уже не черное, а свинцово-серое, можно застать их врасплох. Но стеклянные человечки и боги каждый раз оказывались хитрее девочки, и когда бы она ни появлялась в храме, они чинно стояли на своих местах.

Сегодня все огромное пространство зала заполнилось людьми. Столько народа здесь не видели уже двадцать шесть лет, с тех пор как новорожденных Иннуона и Ивенну торжественно принимали в род и нарекали именами. Свободным оставался только широкий проход между двумя рядами статуй, по которому должны были подойти к алтарю новобрачные. Семеро жрецов и белая ведьма в торжественных разноцветных одеяниях стояли по обе стороны от алтаря Творца — гранитного куба в половину человеческого роста. Жених и невеста опаздывали, гости уже начали недоуменно переговариваться, когда двери распахнулись и Иннуон с Соэнной появились в зале.

При всем своем нежелании жениться, герцог Суэрсен все-таки преодолел соблазн придти на собственную свадьбу в заляпанном кровью охотничьем костюме и надел роскошный наряд: белый и голубой атлас, расшитый серебряным кружевом, белоснежный плащ, по длине не уступающий шлейфу невесты; правда, в отличие от шлейфа, плащ Иннуону никто не поддерживал. Он давно уже не носил столь неудобной одежды. Утешало герцога только одно: судя по проступившей на лбу невесты испарине, ей в роскошном бархатном платье приходилось еще тяжелее. Младшие сестры Соэнны, державшие шлейф свадебного платья, лишь немного облегчали участь бедной девушки. В храм набилось столько гостей, что и высокие своды не спасали от духоты. Соэнна мечтала, чтобы этот свадебный кошмар наконец закончился. Ее уже не радовало, что платье сшито в ярких фамильных цветах — фиолетовым с золотом, столь идущих к ее темным волосам, не страшила неизбежно приближающаяся брачная ночь с малознакомым мужчиной. Теперь она боялась только одного — упасть в обморок посреди церемонии. Право же, гроза и без того была достаточно плохой приметой, чтобы добавлять еще и такое несчастье. Она с завистью скосила глаза на жениха: ну почему матушка настояла на бархате! Ведь атлас гораздо легче, вон, у Иннуона и щеки не покраснели, а Соэнна, даже не видя себя в зеркале, чувствовала, как по ее лицу ползет краска.