Томек в стране фараонов, стр. 43

— Все это довольно подозрительно, — прошептал Вильмовский.

— Не более, чем примечательно, — возразил Смуга. — Таковы уж они, бедуины, вольные всадники пустыни.

Расул вернулся, сел на лошадь.

— Надо будет сюда вернуться, — сказал он.

Вильмовский только открыл рот, чтобы запротестовать, как до них донесся собачий лай. У костра появился Динго. Дальнейшие события замелькали, как в калейдоскопе. Тишину разорвал выстрел. Бедуин, целившийся в собаку из охотничьего ружья, схватился за плечо. Смуга, в руках которого еще дымился револьвер, стоял рядом с шейхом, приставив к его виску дуло револьвера. Вильмовский успел спрыгнуть с лошади и спрятался за ней, направив карабин в сторону шатров. Расул воздел руки и громко призывал всех остановиться. Вдобавок ко всему вдруг неожиданно появился запыхавшийся Патрик.

— Дядя! Я… — его тоненький голосок неожиданно разрядил обстановку.

Вильмовский подозвал собаку, и Динго улегся, по-прежнему тревожно поскуливая.

— Что, песик, Томека чуешь? Томек? — повторил Вильмовский. Пес повизгивал и к чему-то принюхивался.

— Ян! Собака что-то чует.

— Пусть ищет.

Шейх велел своим людям успокоиться. Патрик оглядывал всех расширенными от изумления глазами. Расул, все еще не опуская воздетых рук, заверил всех в своих мирных намерениях.

— Ищи! — повторил сдавленным от эмоций голосом побледневший Вильмовский.

Собака залаяла и подбежала к шатру шейха. Вильмовский опустил оружие и пошел за ним.

— Не спускай с них глаз, Расул, — бросил он и вошел в шатер вслед за Динго. Внутри находились две женщины, одна грудью кормила ребенка. Ничто не указывало на присутствие мужчины. Динго, напряженно внюхиваясь, вскочил на сундук. Тем временем появился шейх со своей вооруженной тенью — Смугой. Вильмовский почувствовал, что лоб его покрылся испариной. Смуга, увидев скулящую на большом сундуке собаку, побледнел. Он позвал Динго, ткнул револьвером шейха и жестом приказал поднять крышку. Не очень охотно, со странной улыбкой на лице, бедуин откинул крышку сундука. Динго поднялся на задних лапах и потянул зубами какой-то предмет.

Это была гурта для воды. Вильмовский облегченно вытер пот со лба и глянул на Смугу. Тот жестом предложил шейху выйти. Вильмовский прихватил гурту и вышел следом.

— Вот что мы нашли! — показал он Расулу.

Тут вмешался Патрик:

— Дядя! Да это… Я знаю! Я ее узнаю! — воскликнул он. — Это тот мешок, что нам оставили. Дядя Том взял его, когда пошел за помощью.

Расул начал расспрашивать шейха. Тот пожимал плечами, но когда полицейский приказал ему собирать пожитки и пригрозил арестовать, начал отвечать. Гурту они нашли в пустыне, возвращаясь из Луксора.

— Пойдешь с нами и покажешь, где это было.

Шейх, все еще находясь под прицелом револьвера Смуги, обрушил на них лавину слов. Расул что-то терпеливо ему объяснял.

— Он угрожает, что пересажает весь их лагерь, потому что гурта принадлежала европейцу, которого мы разыскиваем, — перевел Вильмовскому Смуга.

— Может, они еще что-то знают, — подсказал Вильмовский.

— Подождем! — ответил Смуга. — Положимся на Расула.

Предпринятое Расулом расследование ни к чему не привело. Полицейский был уверен, что шейх говорит правду: бедуины нашли гурту в пустыне, неподалеку от Долины царей. Выбросил ли ее Томек, когда в ней не стало воды? Возможно, ее приволок шакал. Еще раз досконально обыскали окрестности вокруг того места, где была найдена гурта. Никаких следов. И Динго не взял следа.

Жестокая правда приняла, наконец, неумолимо ясные очертания, как бы долго они старались с ней не считаться. Томек Вильмовский погиб в песках Сахары. Его поглотила пустыня. Пропала надежда найти его живым. Оставалось лишь желание найти его тело, чтобы с честью похоронить. Но и это казалось невозможно. В конце концов они насыпали на крохотном коптском кладбище памятный холмик. И над этой символической могилой Смуга дал клятву:

— Томек! Обещаю тебе! Не успокоюсь, пока не найду «фараона». А когда найду, приду сюда и расскажу тебе, что я с ним сделал… Да поможет мне Бог!

— Да поможет мне Бог! — эхом повторил за ним Новицкий.

Вильмовский молчал. Салли всхлипывала. Но и они думали о том же. Все покидали Луксор, задыхаясь от боли и ненависти.

XVII

У врат юга

Смуга, Новицкий, Вильмовский, Салли с судорожно цепляющимся за ее руку Патриком сели на поезд, отходящий от Луксора. Они покидали Долину царей с горечью и сжавшимся сердцем. Еще недавно она притягивала их, манила обещанием приключений, теперь же не давала забыть о свершившейся трагедии.

В Асуан с ними направлялся и Абер. Он и сам не знал, чем он может помочь, но не был способен бросить их в таком трудном положении. Никому не хотелось разлучаться. В первом классе не оказалось такого количества свободных мест, и все без колебаний выбрали второй, хотя обычно европейцы в нем не ездили.

Лишь только поезд тронулся, им пришлось пожалеть о своем решении.

В вагоне было неслыханно душно. Сидящие на лавках ели лук, кто-то курил. На полу посреди коробок, сундуков, узлов копошились дети и женщины, что-то стряпавшие на переносных плитках. Вильмовский, полностью ушедший в свои переживания, не подумал вовремя о том, чтобы предостеречь своих неопытных в таких путешествиях товарищей от поездки во втором классе. И ничего удивительного, что почти тотчас же случилась неприятность, как и в предыдущей поездке.

На этот раз окно открыл ничего не подозревающий Новицкий. Тут же могучего сложения человек с треском его закрыл, что-то говоря при этом и отчаянно жестикулируя. Вильмовский, не в силах перенести раскаты его могучего голоса, со вздохом попросил:

— Господи, пусть он, наконец замолчит! Абер, сделай что-нибудь! А ты, Тадек, больше не нарывайся на неприятности и не открывай окна в египетском поезде.

Новицкий только мрачно буркнул что-то себе под нос, а тот человек еще долго возмущался, правда, пересев в другой конец вагона.

Поезд проезжал мимо серых от пыли городишек с небольшими мечетями, мимо селений феллахов, таких же печальных, как и повсюду в Египте. Миновали местность под названием Исна, приближались к Эдфу. Абер, желая как-то разрядить тяжелую атмосферу и хоть немного поднять настроение, начал рассказывать:

— В древности Эдфу [122] был главным городом нома, то есть уезда, во главе с номархом. До наших дней здесь сохранились развалины храма Гора.

— Гор — это бог с головой сокола? — поддержал разговор, поняв намерения друга, Смуга.

— Да, он был богом неба и фараона при жизни отождествляли с ним.

— А после смерти знатный покойник преобразился в Озириса, — включился Новицкий, бросив мимолетный взгляд на Салли.

Моряк уже несколько окреп, только сильно покрасневшие веки свидетельствовали о пережитой болезни глаз. Он глубоко переживал утрату Томека, жаждал вырвать Салли из состояния апатии, однако она не давала втянуть себя в разговор. А Абер монотонно тянул далее:

— Египетские храмы возводились по определенному образцу, в основном по линии север-юг и всегда на плодородной земле. Именно таким образом был построен храм в птоломейском округе, в Эдфу. Пилоны ведут на огромный двор, из которого входили в предверие собственного храма, затем переходили в гипостиль, оттуда в жертвенную комнату, а затем уже в часовню. Весь храм опоясан внутренним коридором. На схеме храм имеет форму прямоугольника.

Поезд миновал Эдфу и взял направление на юг, когда дошло до очередного конфликта, на этот раз из-за собаки. Все тот же крепкий говорливый араб довольно грубо отпихнул Динго, а тот в ответ зарычал. Снова на них обрушился поток слов, выкрикиваемых раздраженным визгливым голосом.

— О чем он там снова бубнит? — спросил, уже нервничая, Новицкий.

— Клянет собаку, называет ее паршивой тварью, — ответил Абер.