Томек в стране фараонов, стр. 15

VI

Патрик в Вавилоне [62]

О всех взрослых участниках каирских приключений смело можно было сказать, что все их время было занято без остатка. Иначе дело обстояло с Патриком, он все еще ждал, что случится что-то важное, что будет связано с ним самим, с его назначением в жизни. Ему сейчас жилось хорошо, беззаботно, но где-то далеко была его семья, бедный дом, и он сам столько перенес потому, что искренне верил в то, что подобно отцу и деду найдет свое «сокровище» [63]. «Много отдашь, много и получишь». — в этом он был уверен. В тот самый миг, когда все его надежды, казалось, рухнули, ему встретились добрые люди. Он поверил им и полюбил, собираясь вместе с ними принять участие в небезопасной экспедиции. Только с ним-то самим по-прежнему ничего не происходило.

Взрослые каким-то шестым чувством ощущали его — по их представлениям — душевный разлад, хотя там, где находился Патрик, всегда происходило слишком много всякого. По отношению к мальчику у них развилось нечто вроде комплекса вины, особенно у Смуги, сразу сильно к нему привязавшегося, и у капитана Новицкого, искренне полюбившего юного «сорванца». Оба как раз отправлялись в очередной поход за информацией в самый древний район Каира, заселенный в основном коптами — немногочисленными христианами, являвшимися прямыми потомками древних египтян [64]. Было решено взять с собой Патрика и по возможности сделать так, чтобы ему было интересно.

Из центра города они доехали на электрическом трамвае до конечной остановки. Здесь их сразу окружили погонщики ослов, предлагающие свои услуги. Каждый расхваливал до небес своих животных, кое-кто на ломаном английском, французском либо итальянском, большей частью же по-арабски, то есть, жестами.

— Самый красивый осел в Каире! — вопил один хаммар [65].

— Моя зверь быстро, быстро! — кричал другой.

— Ехать осторожно и не быстро, — хвастался третий.

— Спокойный ослик, спокойный ослик, — назойливо повторял четвертый.

Все они толкались, жестикулировали, кричали. Напуганный Патрик схватил за руку могучего Новицкого, прижался к нему. Конец этой сумятице положил Смуга, неожиданно повысив голос. Несколько произнесенных по-арабски резких слов успокоили всех.

— Патрик, на каком ослике хочешь ехать?

Из-за Новицкого, чьи плечи надежно скрывали его от неприятностей, Патрик давно уже присмотрелся к погонщику, немного от него ушедшего по возрасту. Тот не смел даже приблизиться к путешественникам. Патрик указал на него. Новицкий со Смугой тоже выбрали себе животных и отправились в путь.

— Маср эль-Атика, Абу Сарге! [66] — бросил Смуга.

Египетские ослы, размерами меньше европейских, были и послушнее них. Уже тысячу лет служившие человеку [67], тихих, кротких, их считали самыми верными его друзьями. Встречались они повсюду, на больших и малых улицах Каира, в деревнях и небольших городишках… Смуга, Новицкий и юный О’Доннел, сидевшие на своеобразных удобных седлах, продвигались вперед, огибая таких же наездников. Среди последних преобладали местные жители, однако хватало и иностранцев всех сословий и национальностей. Миновав широкие улицы европейской части города, они постепенно углубились в лабиринт крутых узких улиц восточных кварталов. Путешественники ехали мимо разрушающихся домов, слепленных из высушенного на солнце кирпича, грязных хижин, в которых ютились убогие лавчонки. Приходилось пробиваться сквозь скопление разных тележек, фургонов, пролеток, груженых товарами и людьми.

Вдруг животные, будто сговорившись, ускорили шаг. Сигналом послужил громкий рев осла, который выставил вперед зубы, словно в мрачной усмешке и издал ужасающий звук. Может быть, это был приказ или призыв к состязанию. И вот началась сумасшедшая гонка по крутым улочкам. Это был какой-то слалом между повозками, верблюдами, слонами, тележками, возами и людьми. За осликами неслись погонщики, вовсе не пытаясь их унять, наоборот, каждый хотел, чтобы его осел оказался первым. Время от времени они выкрикивали приказы:

— Ова! Ова! Поберегись!

Либо:

— Варда! Варда! Осторожно!

Каким-то чудом, а может быть, благодаря неслыханной ловкости погонщиков, нашим героям удалось не сломать ноги в колесах повозок, не столкнуться с другими ездоками, не растоптать какого-нибудь чистильщика обуви, торговца, разносчика воды, собирателя навоза.

В конце концов по приказанию Смуги погонщики попридержали ослов. Они как раз добрались до развалин старого Вавилона и остановились, задумчиво глядя на остатки великолепных строений, засыпанные пластами желтоватого песка. Новицкий отер пот со лба и выдохнул:

— Вот это гонка!

— Заводные же ребята, эти погонщики! — поддержал его Смуга. — Хотя я и неплохой вроде бы наездник, но так умело управлять животными в такой толчее я бы не смог.

— Дядя! — сказал Патрик. — Это я!.. Я попросил своего проводника ехать быстрее.

— Ну-ну, — только и мог сказать Новицкий.

Далее они ехали уже гораздо медленнее, снова углубившись в лабиринт улочек, пока, наконец, не добрались до цели.

— Абу Сарге! Святой Сергий! — объявил самый старший проводник.

Убогое обшарпанное сооружение ничем не напоминало самый древний христианский храм в Каире. Путешественников тотчас же окружили почти голенькие ребятишки, повели их извилистыми коридорами во дворик и ввели в храм. Те, что постарше, завернув рукав, показывали знак креста, нанесенный на руку зеленой краской. В преддверии храма в пол был вделан огромный сосуд с водой, предназначенный для омовения рук и ног перед богослужением. В дни торжеств здесь были места для женщин, мужчин и духовенства. Убранство церкви было крайне убогим, христианские мотивы сочетались с элементами арабской культуры. Новицкий и Смуга шли вслед за Патриком сперва по деревянному, затем глинобитному полу, покрытому на восточный манер потертыми ковриками. Под ногами шуршала вездесущая пыль пустыни. У алтаря, украшенного двумя свечами и крестом, заканчивалось богослужение. Дым от кадила уходил под самый свод. Алтарь был окружен деревянной, напоминающей иконостас [68], ширмой, увешанной дощечками из слоновой кости и дерева. На барельефах были изображены сцены из жизни Христа. Среди этой экзотики Мария, Ииусус, Иосиф и ослик показались полякам какими-то удивительно своими. Волнение подступило к горлу, а мысли улетели куда-то далеко.

Священник склонился в глубоком поклоне и подал служке кадило. В эту же минуту из группы стоящих перед алтарем людей выбежал какой-то человек и, вырвав из рук растерявшегося служки священную утварь, молниеносно скрылся, прежде чем кто-либо успел опомниться. По церкви пронесся крик, все выбежали во двор, но скоро беспомощно вернулись в храм. В этой суматохе Смуга с Новицким потеряли Патрика. Они всех о нем спрашивали, но одни отвечали, что не видели, другие же делали вид, что не понимают по-английски.

Те немногие арабские слова, которые знал Смуга, не могли ему помочь, а может, копты не хотели их понимать. Мальчишки же нигде не было видно. И только обещание приличного бакшиша, наконец, отворило память и уста.

— Видел, видел! — сказал кто-то. — Мальчик побежал вон туда! — и показал в один из закоулков.

Другие тоже махали руками, противореча друг другу.

— Туда! Нет, туда! — и все показывали в разные стороны.

Тут священник-копт принялся успокаивать свою разбушевавшуюся паству, подробно расспрашивая, а поскольку он довольно хорошо знал английский, то дал вполне удовлетворительные объяснения обеспокоенным полякам.