Пани колдунья, стр. 60

— Я тащила ее волоком по снегу. Тяжеловато было, конечно, но, как видите, она здесь…

— Теперь я понимаю, что вам было не до еды. — Василиса потрогала воду. — Она уже совсем остыла.

Сейчас я принесу погорячее…

И она быстро вышла, стараясь скрыть свое волнение. И, кажется, удивление.

22

В доме на Змеиной пустоши был накрыт праздничный ужин. За столом сидели трое обитателей этого странного в глазах тех немногих, кто знал о нем, жилища. Строители, которые его возводили, в разговорах между собой откровенно недоумевали: зачем такому богатому князю понадобилось строить дом в такой глуши?!

Но они построили и ушли, а те, что в нем жили, не печалились о своей участи, а словно были этому рады.

— Вы заезжали в замок? — жадно выспрашивала Лиза. — Ты видела Данюшку?

— Конечно, заезжали, — покивала Василиса. — Разве мы не привезли столь драгоценной рассады орхидей? Кажется, Игнац называет их детками. Видите, кивает. Разговаривала я и с князем Станиславом.

Обещался, ежели оттепель не грянет, привезти вам сына через два дня.

Лиза просияла:

— Слава богу! Как он, подрос? Что вы нового в нем увидели?

— Подрос. Отчего ж ему не подрасти — кормилица здоровая, молока много…

Василиса будто осеклась и глянула на мужа. Тот лишь пожал плечами.

— Что-то случилось? — встревожилась Лиза. — Что вы недоговариваете?!

— Когда мы были в Кракове, я ненадолго зашла к моей знакомой — она выписывает для меня журналы. Помните, я говорила, из Франции, модные журналы…

— Да-да, я помню, продолжайте. Эта знакомая что-то сказала?

— Может, это просто слухи? Мало ли о чем болтают в свете?

— Что с вами, Василиса Матвеевна? — рассердилась Лиза. — Уж в чем, в чем, а в косноязычии вас не упрекнешь!

— Nil admirari [43], Елизавета Николаевна, — выговорила наконец она. — Крепитесь, князь вам изменяет!

Игнац кашлянул и смущенно заерзал:

— Василиса Матвеевна, что же ты… как топором рубишь!

— Я думала, случилось что-то страшное, — облегченно проговорила Лиза. — Значит, Станислав жив-здоров?

— По-моему, так излишне жив, — буркнула Василиса. — Да и что ему сделается, чего вы вдруг плохое подумали?

— Сон мне про него Приснился. Привиделось, словно наяву, будто кто-то кинжалом его убивает. Всякая глупость в голову лезет…

— А его связь, выходит, вас не расстроила?

— Я же умерла, что ему еще остается, — усмехнулась Лиза. — Значит, Ева Шиманская все же своего добилась?

— При чем здесь Ева? — проговорила Василиса все еще с ощущением неловкости — кому понравится сообщать о таком! — В Кракове вовсю говорят о его дикой страсти к некоей Агате Дубинской. Она сирота, воспитывается престарелой теткой…

— От ваших слов — дикая страсть пана Станислава — меня саму бросает в холодный пот. Эта Агата, верно, совсем молода?

— Еще шестнадцати нет.

— Будь я жива, — неуклюже пошутила Лиза, — я бы посоветовала ей быть осторожнее.

— Своей сопернице?

— Скорей подруге по несчастью.

— Я все спросить хочу, вельможная пани, — вдруг заговорил Игнац, чем немало удивил обеих женщин; обычно он молчал, что бы ни случилось. — Неужели не было выхода не устраивать фальшивые похороны? Грех это и больше похоже на нечистую аферу, чем на единственную возможность разрешить неразрешимое.

— Игнац! — воскликнула Василиса и покраснела. — О чем ты говоришь? Разве это наше дело? Князья так решили.

Теперь настал черед смутиться Лизе. В самом деле, откуда к ней пришло такое решение? Не очень-то и долго жила она со Станиславом, чтобы согласиться на все, лишь бы уйти от него.

Не иначе, на нее повлиял пример родителей.

Они устроили фальшивые похороны, объявив умершей живую женщину, и Лиза, не особенно задумываясь, то же самое повторила.

— Вы правы, Игнац, — сказала она мужу Василисы и теперешнему своему товарищу по изгнанию. — Поступок мой достоин всяческого осуждения. И если вы считаете для себя невозможным после такого прислуживать мне…

Теперь уже ученый садовник, кажется, испугался собственной смелости.

— Нет, ни в коем случае, — запротестовал он. — Я сказал это для того, чтобы вы знали, как я к вашему поступку отношусь. Себя отправлять в могилу до срока можно разве что во имя какой-то высокой цели.

Возможно, она у вас есть.

Василиса посмотрела на нее сочувствующе и как бы извиняясь за слова мужа. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь. За столом повисла напряженная тишина, и Лиза сказала излишне громко:

— Пойду проведаю нашу гостью. Может, она уже пришла в себя?

— А ты, Игнашек, мог бы пойти отдохнуть, — ласково сказала мужу Василиса, тоже поднимаясь из-за стола. — Все-таки сегодня у тебя был такой трудный день.

— Ежели шановная пани жена не обидится, я хотел бы на часок зайти в оранжерею. Ведь я только поставил ящик с рассадой, а ничего даже не разбирал. — Он посмотрел на строгое лицо супруги и добавил поспешно:

— Хорошо, всего на полчаса. И тут же прибегу назад. Я помню, что у нас сегодня первая брачная ночь и молодая сгорает от нетерпения…

— Ох и хитрющий ты, пан Магницкий! — улыбнулась Василиса. — Иди к своим деткам, но учти, задержишься — приду, свяжу веревкой и связанным приведу в супружескую опочивальню…

Так, посмеиваясь и подшучивая друг над другом, молодожены разошлись по своим делам. Василиса взяла с каминной полки канделябр и поспешила следом за Лизой.

На этот раз Анита спала. После того как обе женщины тщательно ее осмотрели и никаких серьезных ушибов или переломов на теле девушки не обнаружили, они аккуратно вымыли ее, не раз и не два меняя воду в тазу, и переодели в чистую ночную сорочку.

Аниту били, и, похоже, частенько, потому что следы как былых побоев, так и совсем свежих имелись. Значит, побои скорее носили характер наказания и не направлялись на то, чтобы ее покалечить.

— Что же это за рана? — подивилась Лиза, указывая на стертую кожу на щиколотке шириной в пол-ладони.

— Вероятнее всего, ножные кандалы, — сказала Василиса.

— Думаете, она была в кандалах? Как каторжница?

— Трудно строить догадки по одному только следу на коже, — задумчиво сказала Василиса. — Пока девушка не очнется, нам остается только строить предположения. Ее могли держать где-нибудь как рабыню…

Лиза, открывшая было рот, так и не смогла его закрыть от удивления.

— Рабыню?

— А чему вы удивляетесь? Раз теперь поляки больше не имеют своей страны… Совсем недавно Краков был вольным городом, и вот уже он принадлежит Австрии. Поляки не хотят с этим смириться, а австрийцы добиваются от них повиновения любыми способами. И, как со всякими мятежниками, не очень церемонятся с коренными жителями… Но что это я вам, княгиня, рассказываю? Вернемся лучше к нашей больной.

— Как вы считаете, кто она?

— Не знаю. Если не принимать во внимание этот безобразный синяк на левой скуле, девчонка прехорошенькая, вы не находите? И ей к лицу ночная сорочка Екатерины Гавриловны… Думаю, с нею случился глубокий обморок от пережитых волнений.

— По-моему, сейчас она просто спит.

— Я могу лишь предполагать, каким образом обморок перешел в сон: она проснулась в чистой постели, не прикованная, как обычно, поняла, что теперь ей ничего страшного не угрожает, и с облегчением заснула. А что думаете вы, Елизавета Николаевна?

— Я не знаю медицинского термина этого состояния, но думаю, что ее организм таким образом защищает хозяйку от дальнейших потрясений, коими она и так переполнена.

— И какое лечение вы ей пропишете, пани доктор? — шутливо поклонилась Василиса.

— Полный покой. Ласковое обращение. Уход. На ночь — теплое молоко с медом…

— Молоко? О господи, я совсем забыла, у меня ведь Зорька не доена! Простите, но я вас покидаю!

Василиса быстрым шагом вышла из комнаты, и Лиза слышала, как она заправляет маслом фонарь, чтобы взять его с собой в хлев.