Записки городского хирурга, стр. 34
– Спасибо! Я так и знала, что вы меня поймете! А знаете, почему?
– Любопытно.
– У вас добрые глаза! И к тому же главным хирургом кого попало, ясное дело, не назначают. Я-то знаю!
– Андрей, – позвал я медбрата, – заведи историю болезни и отведи на ФГДС.
– Дмитрий Андреевич, да вы что? Она же чокнутая! Ей в Скворцова-Степанова (псих больница в Питере. – Прим. авт. ) – прямая дорога!
– А что, у них не может быть язвы, осложненной кровотечением? Они имеют свою анатомию, отличную от нормальных людей?
– Да, согласен! Все может быть.
– Так в чем дело? Выполняй назначения!
– Это «коммунальный синдром» ее доконал! – вздохнула пожилой врач-терапевт Мария Георгиевна, когда Холмогорову увезли на исследование. Она сидела в соседнем кабинете и через открытую дверь все слышала. На ее глазах блеснули слезы. – Вы себе не представляете, что такое – жить в коммуналке! Я всю жизнь там! Поначалу у нас была дружная квартира. Жили все с самого рождения. А потом – кто умер, кто переехал. Сейчас пришли другие люди. Боже, за что мне такое наказание на старости лет!
– Мария Георгиевна, вы успокойтесь! – подал я пожилой женщине стакан с водой.
– Спасибо, Дмитрий Андреевич! Просто все так надоело! Сил никаких нет! Эти вечные дрязги, придирки по пустякам, очередь в туалет! А на днях соседка вышла замуж и переехала к супругу. Знаете, что она заявила?
– Что?
– Она захотела сдать свою комнату узбекам. Наступит конец света. У нас в соседней квартире живут гастарбайтеры. Это что-то! Сама хозяйка умерла, дети проживают в других местах, а комнату сдали приезжим из Узбекистана. Вначале было двое, теперь их там уже полкишлака живет. Варят свою мерзкую еду, едкая такая вонь аж до нас доходит. Ничем не выветришь! Голова распухает и дико ломит в висках. В туалете никогда за собой не смывают, в ванной вечные постирушки. Канализация через день забивается. Постоянно приходится слесарей вызывать! Вся квартира завешана бельем. Дети их круглые сутки носятся по квартире, никакой тишины, а там пожилые люди с гипертонией. Никакие замечания на них не действуют! Кругом наижутчайший срач и бардак! На наши замечания никоим образом не реагируют. Чуть что: «Моя по-русски не пАнимай!»
– А к участковому обращались?
– Да сто раз! А что толку? Они выйдут в прихожую с маленькими детьми на руках и стоят с невинным видом: мол, куда нас на улицу с ребятишками гнать?!
– Дела!
– То ли еще будет! У вас на Дальнем Востоке хоть их нет?
– Узбеков не видел, но китайцев уже полным-полно! Считают, что мы на их территории проживаем!
Дежурство подходило к концу. Сказывалось суточное напряжение. За последнее время у меня выработался своеобразный иммунитет на усталость. Даже если все спокойно, не могу уснуть в больнице! Полежу в расслабленном состоянии, чтоб мышцы отдохнули, а сон не идет.
У Элеоноры Ромуальдовны обнаружили множественные острые язвы желудка с эпизодом состоявшегося желудочного кровотечения. Госпитализировали ее на гастроэнтерологию. У нас места закончились. Договорился, чтобы ее приютили там. Жалко тетку, совсем доконал ее «коммунальный синдром», вылезли стрессовые язвы. А психиатра я к ней пригласил.
Завершилось еще одно занятное дежурство. Хотя каждое и интересно по-своему, но такими насыщенными они бывают только на Новый год. И слава Богу!
Глава 10
О коммерческих структурах
Все люди делятся на две неодинаковые группы. Первые (их меньшинство), просыпаясь утром, мечтательно произносят: «Так-с, а что бы еще такое прикупить? На что потратиться? Все у меня вроде бы имеется! Денег куры не клюют. Может, золотой унитаз установить? Буду гадить прямо на благородный металл!» Вторые, они, бесспорно, лидеры в этом вопросе, размышляют: где же еще взять деньги? На что детей в школу собрать? Что лучше купить: кило картошки или вермишели? Занять до получки или дотяну?
Я, несомненно, принадлежу ко второй категории.
Проблема, где взять еще средств, обострилась, когда квартирная хозяйка подняла плату. Но после того как меня лишили и без того небогатой премии, я призадумался. Кстати, ее аннулировали, прямо скажем, незаслуженно! Хотите, расскажу?
Дежурил я как-то по приемнику. Привезли парня, с ног до головы забрызганного кровью. Одежда порвана, под глазом кровоподтек, губа разбита. Из спины торчат осколки стекла. Зовут Федор.
То, что Федя орал, выражая таким образом свои мысли вслух, просто неприлично повторять и произносить, не то чтобы писать. Но ругал он милицию, их мам, пап и даже дедушек!
Оказалось, Федя, как он полагал, культурно отдыхал у себя в комнате с друзьями. Для таких, как он, такое времяпрепровождение выражается в употреблении в немыслимых количествах алкогольных напитков разного калибра. Федор – эстет. Он от слабоалкогольных продуктов общепита, не спеша подбирался к большеградусным, после чего снижал ударную дозу. Знал толк. Любил он это дело.
Все бы ничего, но проживал наш герой в коммуналке. Там известно какие нравы: звери, а не соседи. Федя со своим коллективом выпивал и с вожделением слушал музыку. Недружественные соседи вызвали милицию. На ее появление меломаны отреагировали прибавлением децибел. Началась рукопашная схватка, где сотрудники правоохранительных органов одержали весомую победу.
Скованный спереди наручниками, дебошир Федя взял и укусил старшего сержанта милиции за руку, точнее, за указательный палец правой кисти. За что осерчавший милиционер неласково толкнул его. Федя по инерции упал на стеклянную дверь, подвернувшуюся на пути, и приобрел боевые повреждения в виде множества стекольных осколков, некстати засевших в его могучей спине и ягодицах. Обоих пострадавших привезли к нам.
Старшему сержанту промыли и забинтовали рану, ввели противостолбнячную сыворотку и анатоксин. С Федей все оказалось гораздо сложнее. Он, как ощетинившийся еж, мельтешил стеклом из своей филейной части и никак не хотел укладываться на стол для осмотра. Только после того, как я вывел сотрудников милиции из перевязочной и пообещал налить ему спирта, он сдался.
– Я им покажу м…..ь их! К….ы! – рычал раненый. – Они у меня узнают, кто такой Федя Рыков!
– Так! Ты обещал себя вести прилично! Забыл? – напомнил я пострадавшему.
– Да помню, док! Федя сказал – Федя сделал! Я – мужик! Свое слово держу! Можешь без наркоза меня резать!
– Давай новокаином хоть заморозим?
– Не надо! Я – мужик! – геройствовал Рыков. – Потерплю!
– Ну, как знаешь! – пожал я плечами и взялся зажимом за самый большой осколок.
– Ай-ай! – заскулил мужик.
– Что такое?
– Ничего! Продолжай! Ой! Чего-то больно! Дай спирта, обещал же!
– Спирта мало! Надо будет раны промыть! Выбирай.
– А если не мыть спиртом, то что будет?
– Болеть будет! Гнить будет! Долго поправляться придется! Согласен?
– А, ладно, мой! У меня деньги есть, куплю себе бухалово!
Так с шутками да прибаутками извлек добрый десяток осколков. Под конец Федя начал трезветь, пришлось впрыснуть анестетик. Еще одна беспутная жизнь была избавлена от погибели. Завершив операцию, выложил перед ним на лист бумаги кучу битого стекла.
– Ого! – присвистнул Федя, – это все во мне было?
– Да!
Расстались мы не то чтобы друзьями, но руку он мне пожал:
– Спасибо, док, на днях заеду! Подвезу пузырь доброго виски, отметим мое спасение.
Федя, как обещал, не заехал. Зато через месяц прибыл представитель следственного комитета. Попросил предоставить ему историю болезни. Дело оказалось непростым. Федя написал на милиционеров заявление о причинении тяжкого увечья своему здоровью. Работник правоохранительных органов, осуществлявший задержание, заявлял обратное. Мол, это он пострадал от дебошира. И демонстрировал прокушенный Федей палец. Потребовался официальный документ, расставивший бы, по мнению следствия, все точки над «i». А документ пропал.
Куда, как и при каких обстоятельствах пропала история болезни, никто так и не узнал. Я точно помню, что осуществил все надлежащие записи и положил ее в стопку выписных историй в специальный ящик. Дальнейшие ее следы теряются.